К концу каждого материального существования душа усваивает новые уроки. Если она позволила себе безоглядно погрузиться в материальный мир и в результате нарушила космические законы, она должна будет проходить через тот же опыт до тех пор, пока не усвоит его уроки, не нарушая законов.
Первый урок, который все души должны выучить, это боль. Душа нечувствительна к боли, потому что она совершенна. Боль — это выражение несовершенства материального мира. Душа знает это, но тело не знает. Оно может догадываться об истине, но сила материи и очевидное свидетельство чувств сбивает его с толку. Тело верит только тому, что оно видит — то, что оно воспринимает как реальность, — поэтому оно испытывает боль, моральную или физическую.
Я рано принял боль в своем физическом существовании. Во время моей первой жизни на Фирзахе я имел наиболее тонкую форму жизни на этой планете — газовую. Мое тело, если его можно так назвать, состояло из водорода, фосфора и неона. Моя форма была мобильной и постоянно менялась, и я выглядел как фосфоресцирующее золотое облако с серебристыми прожилками в сердцевине. Другие создания имели подобные тела, но вообще-то существовало бесконечное множество форм. Чем сложнее разум создания, тем большее разнообразие красок оно имело в своем теле. Трое наших регентов испускали из своих тел неописуемое множество красок — подобно фантастической радуге.
Жизнь на Фирзахе не имеет рождения. Она создается спонтанно, благодаря осознанию и пониманию души, готовой участвовать в жизни сообщества на этой планете. Моя душа внезапно оформилась в вихрь из трех газов, и мое сознание оказалось заключенным в его ядре.
Первым моим ощущением было чувство сильной тоски, потому что я не знал, кем я был и где находился. Затем я обратился к такому же, как я, существу, которое объяснило мне трансформацию, которой я подвергся. Контакт между нами был физическим, но очень тонким. Один из его атомов вошел в очень легкое взаимодействие с моим, и тем не менее информация, которую я получил, была мгновенной и полной.
Следующее, что я ощутил на этой планете, было чувство сильной физической боли, мучительной боли, всеохватывающей и удушающей. Все мое существо изнывало в приступе агонии. И снова я ощутил присутствие моего товарища. Через тонкий контакт с ним я понял, что боль была вызвана давлением газов внутри моего ядра. Со временем, добавил он, я научусь поглощать боль. Но он ошибся. За те три сотни лет, что я находился в этой парообразной форме, я ни разу не почувствовал облегчения этой ужасной боли и так и не смог привыкнуть к ней. Меня не утешал даже тот факт, что другие члены моего сообщества испытывали те же муки. Единственным утешением для меня на этой планете была Вердигрис.
Моя работа на Фирзахе началась в тот самый момент, когда я обрел физическое сознание. Работа заключалась в том, чтобы побуждать к деятельности вторую форму жизни на планете, которая была плотной, сформированной из камней, металла и других подобных субстанций. Эти формы жизни взаимодействовал и друг с другом, был и мобильными, воспроизводились сексуально и были способны расширяться и расти. Они могли перемещаться по поверхности планеты с головокружительной скоростью. Несмотря на свои плотные формы, они были невероятно легкими. Эти минеральные существа Фирзаха были исключительно красивы, но разумом они стояли ниже нас. Однако, несмотря на превосходящий интеллект, наша жизнь полностью зависела от них, потому что именно их постоянное движение создавало газы, которые давали нам жизнь.
Много раз я спрашивал себя, почему моя раса вообще желала такой жизни, если она представляла собой постоянные муки парализующей боли. На этот вопрос всегда был один ответ: боль — это просто проявление физического тела, но в действительности ее не существует. И мой дух должен снова и снова преодолевать свое страдание, игнорировать боль и подниматься над ней. Но мне никогда это не удавалось.
В мои обязанности на Фирзахе, как и других представителей моей расы, входило путешествовать по планете и побуждать минеральные формы двигаться, расширяться и воспроизводиться. Это осуществлялось путем оказания давления на поверхность планеты, где жили эти существа.
На севере Фирзаха поверхность состояла исключительно из прекрасных радужных камней изысканных форм. Восприятие красоты смущало мой дух, потому что наша форма жизни не знала, как выражать восхищение или понимать желание. Несмотря на это, что-то внутри отчаянно влекло меня к этому месту, и я испытывал потребность ощутить физический контакт с этими существами.
Я часто возвращался туда, где каменные образования постоянно менялись, одно прекраснее другого. Однажды я быстро опустился на поверхность, которую до сих пор лишь наблюдал сверху. Мое газообразное тело растянулось, как золотое облако, над самым прекрасным из камней, и я нежно коснулся его. Ощущение было мгновенным и необъяснимым. Мое тело свела судорога, и я, казалось, на какое-то время перестал сознавать себя. Это было неизвестное мне ощущение. Постоянная боль, которую я испытывал, в этот момент исчезла. В страхе я отскочил от камня, и боль тут же вернулась ко мне с какой-то обновленной силой, словно разлука дала ей новый импульс.
Камень, которого я коснулся, трепетал, и его переливающиеся цвета сияли более интенсивно. Изнутри этих пульсирующих оттенков поднялось зелено-серебристое облако, которое медленно подплыло ко мне. Это была новая форма жизни, созданная через меня, рожденная от моего эфемерного контакта с камнем. Так Вердигрис вошла в мою жизнь.
С тех пор все изменилось. До этого мое существование на Фирзахе, мои контакты с другими представителями моего вида всегда были телепатическими. Я никогда не испытывал эмоций или чувств в наших отношениях. Наша цивилизация была интеллектуальной, не имевшей эмоций. Но Вердигрис преобразила все мое восприятие. Через нее я стал сознавать значение моего собственного существования, потому что я делился с ней всем — своей жизнью и душой.
Когда я впервые ощутил ее сущность, я почувствовал потребность тут же установить контакт, и ее прикосновение наполнило мою душу радостью. Вердигрис не чувствовала боли, которая мучила нашу расу. Ее контакт был сладостным и мягким, полным невыразимой нежности. Ее душа светилась тем же кристаллическим светом, который излучался из камня, давшего ей жизнь. Моя боль не исчезла, но она стала более терпимой.
С этого момента Вердигрис и я стали неразлучными. Мы путешествовали в самые удаленные уголки планеты и работали вместе, создавая новую жизнь. Но мы никогда не возвращались на место, где она появилась на свет. Присутствие Вердигрис внесло смысл в мое существование на Фирзахе. Со временем наше влечение друг к другу усилилось, и периодически, по окончании работы, мы соединяли наши сущности, чтобы умножить свои энергии. Это соединение не было чувственным; чувства были неведомы нашей расе. Но оно было более мощным, чем просто физическое соединение. Это было полное слияние наших душ, сплав наших личностей, наших мыслей — самой нашей сущности.
Вердигрис, на самом деле, не принадлежала нашей расе. Силой, которая двигала представителями нашего вида и постоянно держала нас в активном состоянии, была всепроникающая боль, вечно преследовавшая нас. Вердигрис не знала этой боли. Ее существование было воплощено в вихре серебра и изумруда, удивительной радости бытия и сильного осознания всего прекрасного на этой планете.
Я не знаю, когда впервые заметил ослабление ее жизненной силы. Я почувствовал это во время одного из наших соединений. Ее душа уже не вибрировала с прежней интенсивностью. Ее сила начала угасать с той изысканной нежностью, которая была присуща всему ее существу. Внутри меня проснулся страх. Вердигрис почувствовала это и ее радость на мгновение затихла. Но через секунду она снова возродилась и стала сильнее, чем когда-либо. Я тут же получил от нее послание в виде вспышек света. «Не бойся, — сказала она. — Мы снова найдем друг друга в других жизнях, в других мирах».
