– Зачем заковали Серегу тогда?
– Чтобы жаловаться не побежал.
– Почему не убили?
– Так не душегубы же, а мародеры.
– И много там еще таких простофиль, вместе с нашим охламоном?
– Да уже дюжину стреножили.
– Чего же лошадь без присмотра оставили?
– Отчего же без присмотра? Очень даже присматривают. Вон за углом двое,– чирикнул Филя.
– И правда две рожи, как я вас сразу-то не заметил? Ну-ка ко мне оба, живо. Побазарить пока хочу,
– Мишка щелкнул пальцами и из-за угла окончательно вывалились два оборванца, но при мушкетах и шпагах.
– В Доме Инвалидов разжились?– кивнул Мишка на железо.
– Та-а-м, мсье,– расплылся в улыбке оборванец постарше и позадиристее выглядящий. Волосы у него на голове были жгуче черного цвета, да еще и вились в мелкое колечко, так что нетрудно было угадать в нем выходца из какой-нибудь очень южной колонии Франции.
Второй оборванец был напротив совершенно бледнолицый, на столько, на сколько, возможно вообще европейцу им быть. Он лишь сопел и шмыгал носом, усыпанным веснушками и лет ему было никак не больше 10-ти. Серые глаза, конопатое лицо, соломенные волосы. Вот уж кого за мародера сразу и не посчитаешь. Гаврош.
– Ну и какого хрена вы, пацаны, моего лучшего кореша по башке огрели и на цепь посадили?– начал Мишка "базарить".
– Кто ж знал, что он ваш корешь?– пожал плечами "кучерявый".– Кошелем тряс, вот и получил.
– Чего это он им трясти тут начал?– не понял Мишка.
– Так вот Пьер, попросил денежку на пропитание, а он достал и давай звенеть монетой. Мы тут чуть все не оглохли. Много у него их оказалось. Ни че, отлежится к утру.
– Так он ведь отлежится когда, так все ребра вам переломает,– усмехнулся Мишка.
– Ищи ветра в поле,– захихикал чернявый, а конопатый залился весело вслед за ним.
– Веселые вы, пацаны, я смотрю. Ты, рыжий, за лошадьми присмотри, а ты брюнет брутальный, веди к своим гаврикам, – распорядился Мишка и "бледнолицый", тут же принялся прохаживаться, бдительно озираясь, а "брутальный брюнет", помчался к двери дома, с огромным кольцом вместо дверной ручки. За него он и потянул, предупредительно распахивая ее перед подошедшим следом Мишкой.
За дверью сразу оказалась площадка в пару метров площадью и ступеньки лестницы круто уходящие вверх и вниз.
– Куда?– оглянулся Мишка на чернявого.
– Вниз, мсье.
Мишка спустился по ступеням вниз, всего их было с десяток и выводили они в десятиметровый проход, из которого можно было попасть, судя по дверям, сразу в десяток помещений.
– Что за бордель?– буркнул Мишка.
– Бордель и есть,– весело подтвердил его догадку кудрявый.– Мадам Зизи.
– И где сама мадам?
– В подвале на соломке отдыхает, вместе с вашим корешем.
– Что ж вы так с женщиной невежливо обошлись?
– Скандалить принялась, долю требовать. Совсем страх потеряла. Вот Огюст и велел, по репе дать и на цепь посадить.
– Откуда цепи там?
– Так у мадам там карцер для гулявых. Чтоб значит для острастки и порядку.
– Вот как значит. Садистка?
– Как есть сидит теперь сама. Для ее телес полезно. Теперь сюда, мсье, – чернявый распахнул вторую слева дверь и, глазам Мишкиным открылась идиллическая картина. В довольно обширном помещении, расположилось человек пятнадцать различного пола. Видимо мародеры решили совместить приятное с полезным и "перекус" устроить вместе с девицами борделя.
За двумя деревянными, массивными, грубо сколоченными столами, развалясь на лавках, пировала разношерстная компания разбойничков уличных и уличных же шлюх.
– Привет честной компании,– Мишка шагнул в помещение и принялся не спеша разглядывать всех там находящихся.– Потасканные, самым древним ремеслом, женские мордашки, показались ему все на одно лицо. Хмельные и разнузданные до нельзя. Ну а мародеры тоже особенного впечатления на него не произвели. Оборванцы и оборванцы. Дно парижское.
– Ты кого это привел, Турок?– поднялся со скамьи невзрачного вида мужичок. Глаза его, однако, смотрели настороженно, и в руке он держал здоровенный тесак, которым хозяйки рубят мясо на приличных кухнях.
– Этот мсье сказал, что он корешь того монаха с кошелем. Тоже вишь ты монах, Огюст,– радостно улыбнулся Турок.
– И чего он хочет?– продолжал допрашивать Турка Огюст, так будто бы Мишки здесь и вовсе не было или был он глухонемой, язык жестов которого понятен только Турку.
– Велел сюда привести,– оскалился весело Турок.– Вот привел.
– Чего надо?– наконец Огюст решил удостоить и Мишку своим вниманием. Задавая вопрос, он размахнулся и всадил тесак в столешницу.
– Для начала, дай команду своим живоглотам прекратить чавкать как свиньи,
– Мишка прошел к столу и уселся на скамейку, закинув ногу на ногу.– Чего это вы жрете такое вонючее? Сыр?!
– Мишка брезгливо покосился на объедки, валяющиеся на столешнице.– Хоть бы окна открыли, дышать же нечем!
У Огюста и остальных членов шайки мародеров, пропал дар речи. Все одновременно уставились на наглеца, который заявился в «чужой дом» незвано, да еще и «качает права».
– Ты хто есть?– поднялся со скамьи напротив оборванец с огромной медной серьгой в ухе, голова у него была абсолютно лысой и от того он был похож на сказочного джина. Лохматые брови, нос крючком, в общем, сходство стопроцентное. Еще бы халат в звездах… Впрочем, рваная рубаха, с закатанными рукавами, сходство не особенно портила.
В руке "джин" держал двух пинтовую глиняную кружку, с каким-то пойлом, которое смаковал перед приходам Мишки. А теперь он ей легонько постукивал по столу, показывая нетерпение, с которым ждет ответ на свой своевременный "правильный" вопрос.
– Голубой что ли?– покосился на "джина" Мишка.– Сядь, с тобой потом отдельно пообщаемся, если захочешь.
– Ты-ы-ы! Святоша! Отвечай когда спрашивают! Пока рыло не свернули!– начал свирепеть "джин" и швырнул в Мишку обглоданную кость.
Кость, скорее косточка куриная, очевидно, подхваченная "джином" со столешницы, должна была, по его мнению, поставить наглеца на место. Унизить и вразумить. Однако, швырнул он ее несколько сильнее, чем нужно, да еще и не попал в наглеца, глумливо ухмыляющегося в двух метрах. Кость мелькнула мимо Мишкиной головы и врезалась в лоб, сидящему за следующим столом мародеру, которому, судя по реплике, это явно пришлось не по душе. Так и сказал, слегка брызгая слюной:
– Ты чего, Лохматый, это мой лобешник. И не жАлезный,– обиженный Лохматым мародер, тер лоб и шарил глазом по столешнице /единственным, второй прикрывала грязная повязка серого цвета/, подбирая что-нибудь поувесистее.
Все предметы и остатки трапезы разбойничьей, казались ему либо скромного размера, либо не удобными для применения. Наконец его единственный глаз остановился на деревянном черпаке, который он тут же и метнул. Продемонстрировав, в отличие от Лохматого, удивительную меткость.
Черпак свистнул над Мишкиной головой и врезался с треском прямо в лысину "джину", то бишь Лохматому. Отскочив от зарумянившейся лысины, черпак заскакал по столешнице, опрокидывая на пирующих "работников ножа и топора" кружки и кувшины. Несколько оборванцев вскочило на ноги, отряхивая с порток пролитое пойло.
– Ты что, гад?! НА-А-А!!!– Лохматый, в припадке праведной ярости, не пожалел и размахнувшись метнул в одноглазого глиняную кружку. И опять промахнулся, умудрившись обидеть сразу двоих собратьев по ремеслу.
Размахиваясь, он выплеснул не меньше литра жидкости в лицо главарю Огюсту. А кружка прилетела в лоб, сидящему рядом с одноглазым оборванцу, с подвязанной щекой.
Парень и так маялся с зубами, и был не в духе по этой причине. Так что, когда ему «звездорезнуло» промеж глаз глиняной посудиной, то он обалдел всего лишь секунд на пять. Ошалело уставившись на черепки, в которые превратилась кружка, после встречи с его лбом, а потом без лишних слов, кинулся на причину всех его "несчастий и неудач по жизни" – Лохматого.
