А Пантелеймона и уговаривать не надо, он ужо вон сколько времени в нетерпении сидит, слюной давится. Схватил он тут же яблоко со дна корзины, о мантию вытер и надкусил.

Вот, вот уж и началось тут превращеньице! Долго ждать не заставило! Сначала у Царя зубки обновились, белые стали да крупные, понятное дело – молодеет Пантелеймон! А потом что-то неправильно всё пошло: лицо вытянулось, шерстью покрылось, а из под короны уши длинные полезли.

– А-а-а-а!!! – завопил Федот, – батюшка-а-а! Прости, Христа ради!!! Это Ивашка виноват!!! Это он молодильного яблочка не прихватил! Набрал всяких ложных да вредных, а до молодильного не добрался! Эх, маловата корзина да и карманы надо было набить!!!

Царь Пантелеймон хотел было ответить Федотке, что, мол, не карманы, а морду бы тебе надо набить, а вымолвил только:

– И-а! И-а!!!

Федот упал в ноги, а вернее в копытца батюшкины и зарыдал горько.

Порфирий стоит – крестится, челядь вся поголовно в испуге крестится.

Иван тоже растерялся. Он же человек живой, имеет право. Голову опустил, носом шмыгает и осла по загривку гладит. А потом и говорит:

– Так вот оно что! Вона как! Теперь-то понятно всё!

– Что тебе понятно, дурень?!!! – кричит в сердцах Федот.

– Понятно, куда яблочко молодильное сгинуло. Было оно у нас, братец, было! Да в пути мой конь на постоялом дворе одно яблочко из корзины и захомячил. Так-то вот. Жеребёночка вспомни!

– Ах, ты изверг! – ещё больше распалился Федот, – плохо коня привязываешь к коновязи! На тебе теперь вина лежит! Что хошь делай, но возвращай батюшке облик человеческий!

Ничего не ответил Иван. Молча из остатков яблок опробованных один вытащил и ослу скормил. Осёл же скотина неприхотливая, он не то, что яблочный огрызок, он и горького сена клок сжуёт.

Затаили все дыхание, ждут…

– Энто что за яблоко было? – шепчет в ужасе Федот, глядя как у осла уши куда-то пропали, и шерсть на лице исчезает.

– А какая разница? – отвечает Иван, – главное, батюшка снова человеком сделался, а каким ему быть – человек сам решает!

Федот уставился укоризненно на брата, а пока он смотрел, Царь Пантелеймон снова обличие человеческое принял.

Кто сие колдовское чародейство видел – в себя долго прийти никак не могли, только Порфирий сохранял спокойствие, будто он каждый день такое наблюдал.

Царь под страхом наказания велел всей челяди хранить молчание, даже тем, кто немым сделался, и выгнал всех.

Потом долго в себя приходил, в зеркала смотрелся, да какие-то волоски из бороды выдёргивал – боялся видно снова животиною неразумной стать.

– Оставь нас, Порфирий, – наконец сказал Царь.

Федот с Иваном сразу поняли, что будет разговор серьёзный и важный, государственного масштаба.

– Вот что, сыновья мои дорогие, слушайте новую просьбу мою! И не перечьте мне, коли покажется оно дерзким! Не отступлюсь я от своей мечты, от любви большой к принцессе Агнессе! Это последняя радость моя в жизни! Федотушка, богатырь мой славный, коли ты такой отважный и находчивый, как сказываешь, поручаю тебе ответственное дело – найти и доставить во дворец яблоко молодильное! Что хочешь делай, но чтобы энтот плод заветный был у меня в палатах!

– Добьюся я цели сей, батюшка родимый! – торжественно клянётся Федот, – умру за тебя!

– Умирать-то не обязательно, сын мой дорогой, тебе ещё трон наследовать! – улыбается Царь и к Ивану поворачивается.

– А ты, Ивашка, попроще задание получишь, поскольку умом тебя Господь обидел: поедешь к Царю Банифацию, да устроишься к нему на службу. Будешь за принцессой приглядывать, чтоб никакие прынцы заморские ей голову не морочили. Отшивай всех подряд! Как хошь, но отшивай!

– Хорошо, батюшка, выполню я просьбу твою, – говорит Иван, – завтра же и отправлюсь.

– Вот и в добрый путь!

И пустились рано утром сыновья Царя Пантелеймона в путь-дорогу.

Федот – по проторенной дорожке в царство Султанши заморской, а Иван – в царство Царя Банифация.

Федот настороже был, он втайне от батюшки трёх слуг с собой взял: один кормить его должен был, второй – развлекать, а третий – от врагов ненавистных защищать. Мало ли какие трудности впереди. А что трудности будут – Федот уверен был. Он завсегда к ним готов, поскольку силой богатырской да умом Бог не обидел!

Больше всего Федот переживал – как он через море-окиян переберётся?! А потом решил: «корабль найму какой-нибудь али шар воздушный! Я ж упорный, я буду бороться до последнего!»

А Иван набрал в дорогу лепёшек ржаных и пошёл. Идет, песни поёт, с птицами и деревьями разговаривает. Коня решил не брать, чтобы Царь Банифаций не разоблачил его.

Шёл-шёл, да видно с пути сбился: дорога пропала куда-то, какие-то непролазные заросли появились, и солнце как назло за тучи спряталось.

– Эх, вот же никак без приключений не обойтись! – смеётся Иван, – не хватало ещё какого-нибудь чудища для полного счастья!

А оно тут как тут – чудище-то! Как будто только и ждало, что позовут его. С мыслями-то, оказывается, тоже поосмотрительнее надо быть!

Хотя чудищем его и с большой натяжкой назвать трудно. Обычное существо, только возраста непонятного, в человечьи одежды приодетое, да с обликом женским. Но по глазам видно – не человек это!

– Ты кто, красавица?! – осторожно спрашивает Иван.

– Ох, и умеешь ты к дамам подход найти, какая я ж тебе красавица?! Вот принцеска Агнесска – точно красавица! И статная, и умная, и лицом мила! Эх, жалко, если достанется какому-нибудь богатому старику!

– А звать-то тебя как? Что-то мне кажется – не человеческое имя у тебя!

– Правда твоя, Ванечка, я сущность рода человеческого, спутница любого из вас, а зовут меня Зависть!

– Вона чё! Согласен, есть ты в каждом из нас, так уж человек устроен. И во мне тоже есть, признаю это, не лукавя, поскольку живой человек я и обычный.

– Ой, а я думала, что ты отрицать будешь да упираться станешь! Ты ж царских кровей, как-никак!

– А что, цари – жители небесные что ли?! – улыбается Иван, – ничто человеческое нам не чуждо.

– А то! Вот батюшка твой, к примеру: богатства у него хватает, чего бы ему завистником быть? Здоровья у него предостаточно – молодые позавидуют! Живи и радуйся! Так нет же – всё равно зависть его гложет! То там, то сям! Сейчас он молодым принцам завидует, что на руку принцессы Агнессы претендуют, что не может быть на их месте! О-о-ой, не могу!!! – захихикала вдруг Зависть, – яблочка он молодильного захотел!.. О-о-ой, держите меня!

– Всё-то ты знаешь, Зависть, – хмыкает Иван, – зачем тебе это?

– Работа такая, Ванечка! Про Федота рассказать?

– А мне неинтересно!

– Ой, ли?! Ну, тогда про тебя расскажу!

– А чего про меня? Я знаю – грешен, завидовал. В детстве братцу завидовал, что он большой и сильный; что он матушку нашу видел и помнит, а я так и не знал её. Много ещё чему завидовал. Но потом понял, что зависть – это когда себя с другими сравниваешь. А чего себя с другими-то сравнивать? Себя с самим собой надо сравнивать и становиться лучшей версией самого себя. Как осознал это, так и зависть пропала. Вот так-то.

– Ой, какой ты, Ванечка, разумный! Я аж завидую тебе!!! А ты вот, к примеру, Федоту не завидуешь, что трон-то он унаследует, а не ты?!

– Да на здоровье! Как будет – так будет, я ко всему готов!

– Вот смотрю я на тебя, Ваня, – говорит Зависть, – и думаю: а почему тебя дураком называют?!

– Да пусть хоть горшком зовут, лишь бы в печь не сажали! – смеётся Иван.

– Ну, ладно, ступай, счастья тебе!..

– А я уже счастлив, всегда… – отвечает Иван, смотрит – а Зависти уже и след простыл. А может быть, и не было её вовсе, может, привиделось всё.