-- А кто сманил сына Гаруды из дому и уговорил мальчишку уйти в армию? Наранаппа, кто еще! Пранешачария читал с мальчиком Веды, учил его, а Наранаппе стоило только пальцем поманить... Он вообще развращал молодежь...
-- Смотрите, что стало с зятем Лакшмана! Лакшман подбирает сироту, кормит его, поит, растит, дочку свою выдает за него, потом является Наранаппа, морочит парню голову, и пожалуйста: парень в аграхаре появляется, может, в месяц один раз!
-- А рыбы, рыбы из храмового пруда? Они же с давних времен были священными--собственность бога Ганеши. Старики говорили: кто выловит хоть одну священную рыбу--кровавой рвотой изойдет. Так этому поганцу, отступнику этому--ему же было на все наплевать! Явился с целой бандой мусульман и давай божью рыбу динамитом глушить' А теперь что? Теперь люди низких каст ходят рыбу удить в пруду. Ему, негодяю, что нужно было--чтобы никто с брахминами не считался. Мало ему было, что он нашу аграхару сгубил, он и в Париджатапуре молодых брахминов развратил, научил их по представлениям разным таскаться!
-- Изгнать его из касты нужно было, что тут говорить!
-- Как его было изгнать, Гаруда? Он же все время грозился в ислам перейти! Ты что, забыл? В одиннадцатый день луны, когда вся аграхара постилась, он целую толпу мусульман к нам привел, гулянку устроил. И еще орал: "Давайте изгоняйте меня, а я в мусульмане подамся! Вот одного за одним свяжем каждого брахмина и в рот говядину запихнем! А я посмотрю, что тогда от вашей брахминской святости останется!" Говорил он это? Говорил! А принял бы ислам, нам бы власти не позволили выселить его из аграхары. Самим пришлось бы убираться отсюда. Пранешачария и тот молчал, понимал, что это не выход.
Дасачария опять повернул на свое. Ему сильно хотелось есть--жена сварила рис с манго, а он и попробовать не успел.
-- Как умер отец Наранаппы, ни одному брахмину ни единого плода не досталось с хлебного дерева на его заднем дворе, а фрукты были сладкие, прямо мед!
Женщины, которые глаз не сводили с горки золота, были все как одна недовольны поведением своих мужей. Жена Гаруды, Ситадеви, пришла в ярость, когда Лакшман равшумелся насчет того, что сын ее ушел в армию. Да по какому праву он обсуждает чужого сына? Жену Лакшмана, Анасуйю, возмутило, что Гаруда начал рассказывать, как сбили с пути ее зятя,--какое Гаруде дело до их семьи?
Пранешачария начал опасаться, что брахмины могут зайти слишком далеко.
-- Где же все-таки выход?--воззвал он.--Мы не можем сидеть сложа руки, когда в аграхаре покойник. По Закону, пока мертвое тело не удалено должным образом, нельзя ни молиться, ни мыться, ни принимать пищу, ничего нельзя. А поскольку Наранаппа не был изгнан из касты, только брахмину позволено касаться его тела.
-- Выгнали бы его вовремя, не было бы такой мороки сейчас,--мрачно сказал Гаруда, годами требовавший изгнания Наранаппы, а теперь жаждущий мести.-- Я вам говорил, а вы меня не слушали.
Брахмины как один ополчились против него:
-- Ну да, а принял бы он ислам, как грозился, так нам пришлось бы ноги уносить из оскверненной аграхары! Это был не выход.
Дасачарию, которого мучила мысль о том, что придется и весь завтрашний день ходить голодным, вдруг осенило--он даже привскочил:
-- А я слышал, Наранаппа с париджатапурскими брахминами дружбу водил--и ел с ними, и кров делил. Так, может, их попросить? Они и благочестие блюдут меньше нашего.
В Париджатапуре жили брахмины из секты смарта, с которыми не совсем все было ладно, потому что ходили слухи, будто кровь в той аграхаре подпорчена. Будто в давние времена какой-то распутник соблазнил тамошнюю вдову, она понесла, а вся аграхара старалась замять скандал. Будто слухи все-таки дошли до гуру из Шрингери и тот объявил париджатапурцев оскверненными. Как бы там ни было на самом деле, но брахмины эти не отказывали себе в мирских удовольствиях, не забывая и о благочестии, конечно. Они выращивали арековые пальмы, продавали орехи и жили зажиточно. Дургабхатте нравилась жизнь Париджатапуры, тем более что и сам он был из этой секты. Он втайне ел их рисовые лепешки, пил с ними кофе. Открыто делить с ними трапезу Дургабхатта не решался, а когда не было посторонних...
Дургабхатта заглядывался и на вдовушек из Париджатапуры, которых после смерти их мужей не обривали наголо, а позволяли ходить с длинными волосами. Им даже позволяли жевать бетель и подкрашивать губы.
Поэтому предложение Дасачарии разозлило Дургабхатту-- голодранец, позавтракать не на что, а умничает!
-- Вот что,--сказал он вслух,--это вы уже гадости говорите. Вы их можете считать ниже себя, сомневаться в чистоте их крови, но они сами так ведь не думают. Если вас осквернит прикосновение к вашему покойнику, значит, других это еще больше осквернит. У кого хватит наглости, тот пускай и обратится к ним с просьбой, и выслушает все, что они скажут в ответ. Вам известно, что у одного только Манджайи из Париджатапуры хватит денег, чтобы купить всех ваших сыновей?
Пранешачария попытался утихомирить Дургабхатту:
-- Ты верные слова сказал. Не должно брахмину перекладывать на чужие плечи то, что не делает он сам. Но и узы дружбы прочны, как узы крови, так ведь? Если Наранаппа дружил с брахминами из Париджатапуры, так разве не следует их известить о его кончине?
-- Не спорю, Ачария,--согласился Дургабхатта.-- В твоих руках благочестие всей общины, и бремя твое велико. Кто посмел бы пойти против того, что решишь ты?
Дургабхатта уже высказал все, что ему хотелось, и теперь мог помолчать.
Между тем брахмины опять вспомнили о золотых украшениях. Если париджатапурцы согласятся совершить обряд, выходит, золото уплывет в их руки?
Мысль, что драгоценности, законно принадлежавшие ее сестре, могут оказаться в другой деревне, у каких-то полукровок-брахминов, была непереносима для Анасуйи. Она и так долго сдерживалась, но тут вдруг брякнула:
-- При чем здесь эта шлюха? Украшения моя сестра должна была б носить!-- и разрыдалась.
Лакшман не сомневался в правоте жены, но своей выходкой она прилюдно унизила его, главу семьи.
Лакшман рявкнул:
-- Заткнулась бы! Мужчины говорят, а ты чего рот открываешь?
