– С тобой ничего подобного не было?

Ой, неужели это попытка развязать разговор?

– Моей матери как-то похуй, – пожал плечами я. – Да и она не любит обо мне говорить. По крайней мере, я ни разу не слышал.

Есть темы и поинтереснее, мне кажется. Её подруга работает в школе завучем, второй человек после директора, и всё такое, другая – юрист с странноватой дочкой, так что там тоже историй отбавляй. Хотя, может, дело в том, что мать привыкла говорить быстро, и её речь может быть не совсем разборчивой для людей, которые учили немецкий только в школе, и слышали его в последний раз несколько лет назад, ну, хуй знает. В любом случае, она не очень разговорчивая женщина, и старается быть лаконичной. Не со мной, мда.

– Ты их подслушиваешь?

– Я иногда выступаю в роли переводчика. Ну, ещё у нас в доме не очень хорошо с шумоизоляцией.

Это очень неудобно, на самом деле, потому что когда прямо под тобой несколько пьяных женщин громко что-то обсуждают, это дико неудобно. А обсуждают они долго, и при том, что одна из маминых подруг очень любит отстаивать своё мнение, которое зачастую не сходится с общепринятым, это всё становится ещё веселее.

– Вы в частном доме живёте? – склонив голову набок, недоумённо спросил Артём. Кое-кто пропалился сейчас знатно, да.

– Буржуи ебливые, – презрительно фыркнул он, получив ответ, но тут же успокоился. Я тоже, немного пораскинув мозгами – ведь не может такого быть, чтобы в городе не было ни одного частного дома? Это уже слишком.

Какое-то время мы молчали. Артём, судя по взгляду, ждал от меня хоть чего-то, но я понятия не имел, что мне сейчас делать. Надо снова что-то ему рассказывать? Может, хватит уже? Или он оставит меня в покое? Поймёт, что я потраченный и отстанет? Вообще не понимаю, с чего он так начал интересоваться мной. Две с лишним недели похуй было, а тут чёт понадобилось со мной поговорить. Это странно, нет? Вообще, ему не стоит заниматься такими вещами. Я могу не о том подумать, знаешь ли, и будет плохо всем, а зачем это?

Мда, а зачем я об этом подумал сейчас? Сейчас же и правда как придумаю какую-нибудь хуйню невероятную, а потом мне станет стыдно и я расстроюсь. Раньше со мной такой хуйни не было. Всё эта проклятая социально-активная жизнь. Одни беды от неё, ничего хорошего. Мне нужна большая кружка хорошего “Сидеть в своей уютной комнатке и вылезать только по естественным нуждам”. Какое там сегодня, двадцать четвёртое? А днём двадцать пятого мы уже все будем по домам.. Ну, совсем ничего уже осталось – так что получу я скоро свою кружку. Интересно, когда я в школу вернусь, со мной такая же хуйня будет происходить? Что я уже через три недели сольюсь и побегу домой, как пусечка какая-то. Хотя надо всего-то, чтобы никто до меня не доёбывался. Ну, просто понадеюсь, что в классе все забьют на меня и дадут спокойно посидеть с ними два последние года. Не думаю, что это сложно.

– Ну расскажи хоть что-нибудь уже, блять, алло, – наконец не выдержал Артём.

Чё ты орёшь на меня? Это даже не столько злит, сколько из колеи выбивает. Не надо так делать, я теряюсь.

– Я сейчас начну темы задавать, – это прозвучало как угроза.

– Это будет полегче.

Почему нельзя сразу, чётко и ясно озвучить, хули ты хочешь от меня? Что за абстрактности?

– Сам сказал, – предупредил меня Артём.

Надеюсь, это будет что-то нормальное.

– Ты говорил, тебя машина сбивала. Как это произошло?

Мда.. Единственная вещь, наверное, которая интересует Артёма, и такой облом.

– Я не помню.

– Тебе память отшибло? – но он, похоже, только ещё больше заинтересовался. Как неловко, боже, как неловко..

– Только то утро.

Не знаю, нормально ли то, что я так и не вспомнил, что тогда произошло, но тем не менее. Хотя не так уж мне это и нужно. Интересно, но только чтобы понять, как именно это случилось. Мать рассказывала мне, да, но я, всё же, хотел бы получить свои воспоминания обратно. Правда, похоже, что этого так и не произойдёт, но ладно.

– Бля, это стрёмно, – Артём аж нахмурился. Могло быть и хуже, парень, намного хуже.

– Не так стрёмно, как просыпаться в больнице, когда ты нихуя не понимаешь, и типа, “Чё, блять?”.

Вот это реально стрёмно было. Потеря памяти сама по себе не так уж и страшна, тем более, что ничего важного я не забыл, но вот если ты после такого просыпаешься в неизвестном месте, это такое себе дело.

– Там ещё бабушка в палате была. Я просыпаюсь, осматриваюсь, и она такая мимо проходит, улыбается и говорит: “О, проснулся”. Ещё хуже стало, блять.

– Ты сознание терял?

– Мать сказала, что нет, но я не знаю, как там всё было, так что, – я развёл руки.

В любом случае, тот день я помню только с того момента, как проснулся в больнице. Ну, и ещё что утром мать пекла блины, и потом мы ездили в магаз, и мне купили дохуя миндаля. Вот – двадцать третье марта две тысячи десятого. Второй самый важный день в моей жизни, ну или первый – тут смотря как рассматривать день, когда мне втащили дверью по голове со всей дури.

– Ты один раз в больнице лежал?

– Меня там пять дней держали.

Сомневаюсь, что об этом можно говорить как “лежал в больнице”. Так, посидел немного, и вышел.

– А, всего? – Артём снова нахмурился. Мне кажется, или он разочарован сейчас немного? Ну да, ведь лежать в больницах – это та-ак весело, сразу столько историй. Ну, у нормальных людей, конечно, не у таких, как я. Со мной что угодно происходить может, но всратых историй от этого не прибавится ни на чуть-чуть.

– Да. Не такая уж и тяжёлая травма была.

Наверное, если бы там было что-то плохое, меня бы подольше подержали?

– В смысле, а чё ты тогда такой отбитый?

А вот это хороший вопрос.

– Ну. Второй удар, может, из-за этого.

Хотя они же на разные места пришлись? Или от этого вообще ничего не зависит?

– Может, у меня в принципе слабое здоровье по этой части.

Кто бы знал. Отследить ведь никак – как-то всем остальным членам нашей семьи с этим больше повезло. В смысле, никто по голове не получал, даже Отто, что странно – уж он-то мог бы и словить пару раз по затылку. В той же тюрьме, например – но чёт нет, вышел здоровый и прекрасный. Удивительно. Хотя там же политиканы все были. Разумные господа. Небось, обсуждали там проблемы современной Германии по вечерам за чашечкой чая. А если вдруг у них там такая же система, как у нас, то за Отто можно вообще не переживать – политзаключённых обычно уважают. Не спрашивайте, почему и откуда я это знаю.

– Хотя женщина с томографии сказала, что мозги никуда не уехали, но..

– Слабо в это верится, – договорил Артём, причём, именно то, что я должен был и хотел, в общем-то, договорить. Мило получилось. Можно придать этому какое-нибудь тупое значение, если захотеть.

Артём, видя, что я выдохся, решил снова взять всё в свои руки.

– Чё веселого в больнице было?

Ладно, даже у меня есть, что рассказать сейчас. Хотя это больше не “весёлое”, но ему же не это важно? Я надеюсь. А то меня сейчас опять понесёт, а потом опять станет стыдно.

“Как хорошо, что ты вспомнил об этом именно сейчас”

Стоит быть осторожнее. Хотя, наверное, ничего страшного..? Он же сам просит поговорить с ним. Хотя менее стыдно мне от этого не станет.

– Ребёнок, ещё совсем малой, но который как-то умудрился сломать себе обе ноги.

До сих пор занимает этот вопрос, хотя, я полагаю, что на него могла ответить его мать – типичная такая алкашня. Мда, сказал сын алкоголички со стажем, но это совсем разные вещи. Моя мать хотя бы дождалась, пока я дорасту до сознательного возраста, а не начала спиваться сразу после родов. А там совсем всё плохо. По ней даже видно, что она спидозная какая-то была. Я уже не говорю про поведение.

– Эм, – Артём поджал губы, задумавшись. – Дети же..

Не могут сломать себе кости потому, что у них их ещё тупо нет, блять. Так что все те пять дней я адово охуевал с этого и всё думал, что случилось, но спрашивать об этом у его гоповатой мамаши я не решился. Да и похуй мне, господи, чего смеяться. Исключительно научный интерес, но не скажу, что умру, если это так и останется в тайне.