Ну, уже то, что Артём жив и в порядке, раз может разговаривать, как-то радовало и давало надежду на его появление. Надеюсь, это произойдёт до того, как я уеду на историческую родину матери, а то хотелось бы с ним попрощаться хоть как-то, всё-таки, а он куда-то делся.

Пиздец, блять, это вот нормально вообще? И я вот почти абсолютно уверен, что когда он объявится, будет вести себя, как обычно. Ничего не было. “Я просто ушёл погулять тут на недельку-две, а ты чё такой злой?”. Сука.

– Ты нарисовал свастику на повязке дежурного, – донёсся до меня голос Данила.

Одна радость в жизни осталась – однокласснички. Тут что ни день, а что-нибудь охуенное обязательно произойдёт. Да я и в принципе их люблю. Классные люди. Только они меня тут и держат.

– На спор, – остановил его Денис. – Он сказал, что я не смогу этого сделать.

И вот как можно их не любить? Особенно этих двоих.

Я, конечно, ничего не слышал ни про какую свастику, хотя, возможно, я и не должен был, но что-то мне подсказывало, что это было не в этом учебном году. Я бы точно узнал. Вообще весь класс узнал, потому что ТВха непременно бы завела речь об этом. Что-то вроде, “Так, нам надо серьёзно поговорить. Вы знаете, как я отношусь к таким вещам, и то, что кто-то из моего класса делает такое, меня очень расстраивает”. Боже, как будто кому-то не поебать, что там её расстраивает, а что нет. И как будто, блять, то, что мы случайно оказались в её классе, должно как-то по-особенному влиять на наше поведение. Эта жирная слишком много на себя берёт.

По каким-то причинам Ковальский поднимался по другой лестнице, почему появился он с другой стороны секции, а не здесь, где стояли мы. Не то чтобы мне было не похуй. Зато можно было заметить, как он прям бежал к нам. Видимо, очень сильно хотел поделиться новостями? Я, по правде говоря, понадеялся, что это как-либо будет связано с Артёмом, но можно было даже не думать об этом – слишком хорошо, чтобы быть правдой. Да и Ковальский, как всегда, был в своём стиле:

– Я сейчас иду такой, – даже не поздоровавшись со всеми, начал рассказывать он, – и тут мне просто снегом в ебало вот так прилетает. Как будто мне на лицо кончили, вот правда.

Прикольно. Может, ты ещё расскажешь, откуда ты знаешь, каково это – когда тебе на лицо спускают? Хотя нет, ладно. Мы и без этой информации проживём.

– Начинай своё утро с охуительных историй от Ковальского. Слава богу за ещё один день с новыми ощущениями.

Что тут ещё сказать. То он рассказывает, как можно воссоздать ощущения от минета, то на что похоже ощущение с того, что тебе кончают на лицо. И ладно, что Ковальский знает, как минет на ощущения, это ещё нормально, но вот второе? Я надеюсь, он это примерно. Или просто шутка.

Иногда даже интересно, что ещё такого он может нам поведать. У него в голове целый кладезь ценной информации, а мы даже не догадываемся о том, что там может быть. Хотя когда задумываешься над этим, как-то не по себе становится, и ей-богу, лучше не стоит. А то потом рамки сознания раздвинутся, и как жить?

– Это было не очень приятно, – сообщил нам он в дополнение.

– Ну конечно, – хмыкнул Денис. – Ты же не твоя мамаша, чтобы тебе нравилось, когда тебе кончают на лицо.

– И не твой батя, – тут же выпалил Ковальский, даже не задумываясь. Хотя когда надо было думать над шутками про мамашу? Просто меняешь местоимение или действующее лицо – и готово. Вы восхитительны.

– Хотите анекдот?

Мда, учитывая предысторию, можно заранее закатить глаза – очевидно же, что это будет какая-нибудь ебала адовая. Хотя я даже не знаю, что такого он должен сказать, чтобы я удивился. Но я почти уверен, это будет мерзко.

– Ебутся, значит, брат с сестрой.

Собственно, о чём я и говорил.

– И сестра такая говорит: “А ты ебёшься лучше отца”. И брат ей отвечает: “Я знаю, мне мама говорила”.

Смешно, охуеть просто. Где они только берут всякую такую дрянь? Хотя не похоже, что это сложно. Да и на вопрос легко ответить – тем более, теперь, когда выяснилось, что Ковальский – любитель потусоваться на всяких увлекательных и увеселительных сайтах. И Артём с ним вместе, блять. Аутиста два.

– Ты знаешь какие-нибудь аники?

Ковальский обращался ко мне, так что я немного, но знатно охуел. Чего он ко мне прицепился? Почему именно ко мне вообще? Тут и другие люди есть, чем они ему не угодили? Это он так завуалированно издевается надо мной? Я его раскусил.

Но конечно же я просто расскажу ему какой-нибудь всратый анекдот, и всё. Хотя что ещё я могу сделать вообще? Многозначительно посмотреть на него и отойти в сторону? Ну да, как раз в моём образе скромного чмошника.

– Если сунуть руку в банку с серной кислотой, то можно почувствовать, что у банки нет дна.

– Фу. Это противный анекдот.

Нормальный, блять, иди нахуй. И что ты хочешь сказать сейчас, типа, про семью, где все друг друга переебать успели – это не противно? Пиздец, Илья, тебе пора задуматься над своей жизнью. Ты явно на каком-то этапе свернул куда-то не туда.

– Про мясника и роддом? – предложил другой вариант я.

– Чё там?

– Устроился мясник на работу в роддом. Прошли роды, врач даёт ему ребёнка, говорит: “Иди, взвесь”. Ну, мясник пошёл, взвесил, возвращается и говорит: “Кило двести без костей”.

Ковальский был единственным, до кого смысл шутки дошёл быстро. Хотя вообще, тут что-то вроде биологической ошибки..? Я имею в виду, что у детей нет костей как таковых. Хрящи только, ну и как бы.. Если доёбываться, то шутка говно в этом плане. Вот, я всё сказал.

Ну, меня порадовало, что Денис её тоже оценил. Он так смеётся, хоть на диктофон записывай, и слушай, когда тебе плохо. Ну, да, крути двадцать четыре на семь, то есть. Для всей вот этой хуйни, что в последнее время происходит – то, что доктор прописал. Хотя это, наверное, странно? Типа, думать о чёт-то таком.. Мда, я реально больной.

*

– Дёрнберг так и не объявился? – осматривая класс, спросила Нина Михайловна.

– Он сдох, – выкрикнул Денис, но учительница его проигнорировала.

Кого-то нет? Скажи учителю, что он умер. Они всё равно не верят, но так хоть как-то веселее. Наверное – я вообще не понимаю, нахера они это делают. Вроде, уже взрослые, хотя чувство юмора у всех разное, да и мне сейчас об этом думать. Похуй.

Интересно, разве учителям не должны сообщать о каких-либо каверзных случаях, произошедших с учеником? В смысле, так ведь надо делать? И почему тогда Нина Михайловна не знает? Хотя, может, знает, просто притворяется так, типа?

“Нет, ну нам бы сообщили о его смерти. При том, что ТВха так верит в нашу дружбу и сплочённость. Она бы не укрыла от нас смерть нашего товарища”

Ну а почему тогда никто не говорит, что он в больнице, или что там с ним ещё может быть? Хотя, может, они просто уехали куда-нибудь? Внезапно так. Его бате вдруг внезапно приспичило смотаться в какой-нибудь сранный Таиланд или ещё что-нибудь такое, а чё одному ехать, когда есть сын? Ну и всё. Хотя это так глупо. Артём или мёртв, или в больнице. Третьего не дано.

Да и с чего, интересно, кто-то должен обозначать, что он в больнице? Это вообще не запрещено? Ну, типа, личное, и всё такое. Да и полагается, что все его друзья и так будут об этом знать. А тем, кто не знает, более вероятно, похуй – нахера информировать их? Вот да.

– Нина Михайловна, можно выйти? – вскинув руку, спросил Никита, и тут же начал подниматься. Ну, а правильно – чё ответа ждать. Как будто там может быть отказ.

– Можно, – не отрываясь от журнала, хмыкнула учительница.

Как только дверь за ним закрылась, в классе зашумели.

– Он к бабе своей пошёл.

Делать мне было нечего, так что я прислушался к беседам. Хотя что ещё за “прислушался”? Как будто они тихо говорят, и надо прям так заметно слух напрягать. И по теме если – что, блять? Я правильно понял, что он попросился выйти чтобы со своей ненаглядной где-то в школе потусить? Чё? Это типа “Ни минуты не могу без неё/него”? Я не понимаю просто.