– Хорошо, – мама поднимает руки вверх в побежденном жесте, – я ухожу. Жду тебя на кухне.

И захлопывает за собой дверь. Быстро, как это возможно в данной ситуации, одеваюсь в бордовую футболку с клыками. Наконец полностью натягиваю на себя голубые джинсы с потертостями. И завязываю шнурки на черных кроссовках с огненной подошвой. Подхожу к зеркалу, и, с трудом вычесав волосы, что бы они черными волнами ниспадали до лопаток, завязываю их в хвост. Закинув черный рюкзак на плечо, выбегаю из комнаты.

А теперь мне осталось только преодолеть два пролета ступенек и забежать в кухню, что бы сказать маме о том, что я завтракать не буду. И после этого сразу бежать в школу, потому что именно сегодня первым уроком у меня урок у директора. Круто, ничего не скажешь.

Оказавшись на первом этаже, я смотрю на циферблат наручных часов, что бы полностью удостовериться в том, что триндец как опаздываю. До урока осталось пятнадцать минут, а я все еще дома.

– Мам, я не буду завтракать. Уже опаздываю, – и, услышав в ответ только разочарованный вздох, хватаю с вешалки джинсовую кофту и выбегаю из дома.

Вообще-то, от моего дома до школы около десяти минут пешком. Но так как время у меня поджимает… То я бегу. И пытаюсь не убиться по дороге. Ну, обычно я не спотыкаюсь, не падаю и ничего не роняю. К сожалению, как говорится – мысли материальны. А я сейчас настолько зациклена на том, что не упасть и не разбить себе нос, что мне начинает казаться, будто я в любую секунду могу упасть. И обязательно на пешеходном переходе. Что бы меня случайно раздавил какой-то пьяный ублюдок, как моего младшего брата. Особенно на этом пешеходном переходе.

Даже у меня в жизни есть трагедия. Несколько лет назад, я с братом решила прогуляться. Ему в то время было всего девять, а мне пятнадцать. Мы хотели пойти в парк, который находится недалеко от нашего дома. Даже в нескольких минутах от школы. И путь наш лежал к этому парку, к сожалению, через этот пешеходный переход. Но мы не знали, что произойдет дальше. И что раз и навсегда изменит мою жизнь. Мы шли и смеялись над очередной пантомимой Тони на его преподавательницу в школе. А потом все произошло в считанные секунды. Тони оступается и зацепившись за бордюр, падает прямо на пешеходный переход. И в ту же секунду на дороге появляется ржавый грузовик, который проезжается по моему брату. В следующую секунду, я уже сижу рядом с телом Тони и кричу навзрыд, проклиная все на свете. Так больно, как в тот момент, когда меня оттаскивали от тела моего младшего брата, мне больше никогда не было.

Забегаю в холл школы вместе со звонком на урок. Все, у меня нет времени ни что бы встретиться с Питером, ни что бы забрать со своего шкафчика нужный конспект. Выбора у меня собственно нет. Расталкивая подростков, – что дается мне с большим трудом, благодаря моим 162 сантиметрам – добегаю, точнее дохожу до кабинета, как раз в тот момент, что бы увидеть нашего директора – мистера Лоуренса, спускающегося по ступенькам к кабинету биологии. Слава тебе Господи. Влетаю в кабинет, в котором точно директора не ждут. Везде крики, смех. Даже музыка играет. Некоторые девчонки сидят на партах, закинув ногу на ногу и весело хихикают над шутками парней. В числе которых присутствует также и Сирена Серпентайн.

Но об этом говорить некогда, особенно в тот момент, когда директор почти дышит мне в спину. Протискиваюсь мимо своих одноклассников, пытаясь не зацепить чьи-то торчащие ноги или оставленную на полу сумку или рюкзак. И наконец добираюсь до своего места на третьем ряду у окна. Только сев на свое место и вытянув горящие ноги, я спокойно выдыхаю, откинув голову назад.

– Что случилось с самого утра у нашего хаоса? – спрашивает голос впереди меня.

– Ваш хаос имеет имя, – отвечаю, не шевелясь. – Едва не опоздала и не попала на внеплановое дежурство у мистера Лоуренса.

– Почему же оно внеплановое? – спрашивает вновь этот голос, принадлежащий моему лучшему другу – Питеру Алаю. – Если оно есть у директора.

– Но его нет у меня в планах. Значит, внеплановое, – отвечаю, усмехнувшись.

– Ладно, согласен, – говорит Питер, и заскрипел стулом. Почему я решила что это именно Питер? Да потому что только у него скрипит стол, когда он хочет повернуться. А за десять лет учебы в этой школе, я очень хорошо запомнила класс биологии, и то, какие издает каждая парта.

– Ну, открой глазки, вселенский ужас, – просит Питер, положив руки на мою парту.

– Почему сразу «вселенский ужас»? – отвечаю, приоткрыв глаза и смотря на улыбающееся лицо парня.

– Потому что ты выглядишь так, словно прошла через девять кругов ада, а теперь пришла по мою душу.

– Я настолько ужасно выгляжу?

– Ну, практически, – парень ненадолго замолкает. – Ладно, не настолько ужасно. Но точно похожа на безумного гения.

– Круто, – отвечаю устало, выпрямившись на стуле и пытаясь разобрать руками колтуны у себя на голове. И вроде бы делала себе хвост. Не должно было быть такого. Но гребанный ветер и быстрый бег опять все испортил. И вместо аккуратного хвоста с намеком на небрежность, у меня воронье гнездо на голове. Такими темпами я точно облысею до тридцати лет.

В кабинет важным шагом заходит мистер Лоуренс, и все мгновенно погружается в тишину. Одноклассники рассаживаются по своим местам, а по кабинету перестают летать бумажки с посланиями.

– Доброе утро, – медленно, растягивая слова говорит мистер Лоуренс.

– Доброе утро, – звучит ему в ответ с разных уголков класса. Кто-то это громко говорит, пытаясь таким образом в который раз добиться хорошего расположения директора. Кто-то едва слышно, которым плевать на то, что происходит в школе. А кто-то вообще молчит, полностью игнорируя не только всех в кабинете, но и директора.

А это как раз и наша всеми известная Сирена Серпентайн. Которая сидит на соседнем ряду, чуть впереди меня. Черные волосы как всегда волнами спускаются на плечи, до талии, а голова наклонена в сторону. Честно говоря, я терпеть ее не могу. И дело не в том, что у нее богатые родители, которые с удовольствием оплачивают все ее отличные оценки. Не шикарная одежда; футболка где стоит несколько тысяч долларов. Не влиятельность среди школьников. Нет. Никак не это. Абсолютно. Я ненавижу ее за то, что у нее душа просто пропиталась гнилью.

Это в первом классе она была миленькой невинной девочкой в розовом воздушном платье с огромными белыми бантиками. С ней хотели дружить все в классе. Потому что думали что она хорошая не только на вид, но и внутри. Но хрен там. Пусть в младшей школе она и оставалась для всех хорошей и доброй девочкой. И дружила со всеми. Но я всегда чувствовала, что с ней что-то не так. Что она что-то скрывает. И в средней школе как раз и наступил тот момент, когда она показала себя. Появилось тщеславие, презрение по отношению к тем, кто значительно слабее и беднее ее. Она стала дороже одеваться, смотреть на всех свысока. И очень медленно в ее круге остались только самые богатые и способные исполнять все ее желания.

– До того как начать рассказывать тему нашего урока, я хочу вас познакомить с кое-кем, – начинает директор, введя в ступор некоторых моих одноклассников.

– С кем же, мистер Лоуренс? – томным голосом спрашивает Серпентайн, закинув ногу на ногу.

Неловко сглотнув от вида длинных ног Сирены, выглядывающих из-за парты, мистер Лоуренс отодвигает воротник рубашки.

– Так, – кашлянув, продолжает мистер Лоуренс. – Дело в том, что с сегодняшнего дня у вас в классе новый ученик.

При слове ученик, почти у всех моих одноклассниц глаза загорелись предвкушающим огнем. Почуяли шакалы свежую кровь.

– Пожалуйста заходи, – говорит мистер Лоуренс в сторону двери.

И через мгновенье все девушки в классе произнесли совместное «Ох». Даже, как бы это удивительно не звучало, я. Потому что то, что вошло в наш скромный класс биологии, даже не должно было находиться здесь. Оно должно, как минимум, храниться в стеклянном куполе, что бы никто не смел прикоснуться. Или на самом высоком выступе Голливуда. Но точно не в старшей школе.