Я схватил ее за рукава мантии, и развернул к себе. Она была удивлена такими резкими движениями, но в ее глазах я видел желание. Вот оно. Всего лишь секс с Грейнджер, и этот день станет отличным. Секс во время перемены. Мне хватит. И ей тоже. На два раза. Я жестоко припал к ее губам. Она широко раскрыла глаза, но для меня это слишком, а потому, свои я закрыл. Слишком много эмоций. Я нажал языком на ее плотно сжатые губы, и она впустила меня в свой рот.

Ммм…

Тогда, на третьем курсе, во время первого нашего поцелуя, она еще не была такой мастерицей. А теперь, всего двумя движениями могла заставить меня сходить с ума. О, мой Мерлин, ее поцелуи как дар свыше, честное слово! Вот бы все проблемы могли решиться ее проворным язычком, в моем рту. Мокрый, умелый язычок грязнокровки Гермионы Грейнджер.

Грязные мысли заводили.

Все еще держа ее за рукава мантии, я оттащил девушку к стене, и прижался к ней всем телом. Ее ноги подкосились, и она вцепилась в воротник моего джемпера. Я вжался в нее еще сильнее, и переместил руки на грудь. Она опускалась и поднималась слишком быстро. Тяжелое, но такое быстрое дыхание. Как так можно, если дышишь носом. Ее сердце колотилось с бешеной силой. С такой бешенной, что у меня закружилась голова.

Моя женщина.

Я начал потеть. Пот стекал по спине, заставляя рубашку прилипать к телу. Я запустил руки в ее волосы. Около лба они были мокрыми. Она еле сдерживается. Я скинул с нее мантию, хотя перед этим пришлось повозиться. Не отрываясь от моего рта, она помогала мне в нелегком деле раздевания. И вот мантия полетела на пол. Я снова положил руки ей на грудь, и девушка тихонько застонала. Вибрация на губах отдалась в пах.

Видит Мерлин, перемены нам не хватит.

Я просунул между ее ног свою. Бедра под юбкой были горячими. Мерлин, женщина, что же ты со мной делаешь?! Невозможно испытывать одновременно. Бешеное желание граничащее с болью. Сильное головокружение. Сосущее чувство в животе, сводящее мышцы. И зуд в паху. Такой восхитительный зуд. Просящий оказаться внутри маленькой грязнокровки Грейнджер. Такой жгучий.

Не забываем дышать.

Я оторвался от ее губ и взглянул ей в лицо. Какая она красивая. Припухшие красные губы. Растрёпанные волосы. И это уже даже не «милый, меня ударило током». Это называется «я у Драко вместо швабры». Алые-алые щеки. И глаза, которые, как я думал, никогда не посмотрят на меня с любовью или желанием. Она просто потрясающе красива.

Я люблю ее.

Подхватив ее на руки, я снова с силой прижал к стене. Плевать. Плевать. На все плевать. Я начал целовать ее шею. Она откинула голову назад, при этом сильно треснулась о стену, но, кажется, не заметила этого. И громко застонала. Ее стоны – музыка для моих ушей. Но у стены не так удобно, как кажется в начале. Я оторвался от нее и посмотрел вокруг. Ближе всего стоял стол. Через пару секунд мы уже лежали на нем. Я провел руками по ее бедрам. Задрал юбку. И …

… она схватила мою руку, когда я уже был готов проникнуть под ее белье. Я, конечно, было подумал, что она что-то затеяла. Но она просто столкнула меня с себя, села, и начала приводить себя в порядок. Что за?!

- Я вот хотела спросить, тебе хватит силы остановится на таком моменте. Мне хватает, – она спрыгнула со стола, подошла к стене, и забрала свою мантию. Пока она ее одевала, я стоял как в воду опущенный. Потом, сделал шаг, но она снова вытянула вперед руку, чтобы остановить. – Я все еще обижена, Малфой! – И пригладив волосы, зашагала в сторону выхода. Когда уже портрет за ней почти задвинулся, я крикнул в след:

- Динамщица.

Зашибись ситуация. Член стоит. Грейнджер нет. На урок я не успею. С таким то стояком. Остается только принять душ. Вот только не в своем душе, а в грейнджеровском.

Войдя туда, я сразу решил, что мы потрахаемся тут до каникул. Обязательно. Я подошел к раковине, и налил в нее воды, заткнув дырку грейнджеровскими трусиками, до этого стащенными из комода. В образовавшуюся ванночку я налил ее шампуня и геля для душа. Через три минуты благоухало на всю ванную.

Я встал под душ, я стал ждать, когда стояк пройдет. Но он даже не ослаб, и тогда я решил ему помочь. Но ему нечего не помогало. Твою же мать! Все напрасно. И запахи. И ее ванная. А онанизм. Остается только спеть, как это бывает в ужасных мюзиклах, на которые мы таскались с Забини, когда хотели трахнуть кого-то. Это было не часто, но классно!

- О, Палмолив, мой нежный гель, – запел я. – Ты даришь запах орхидей, [2] – со стороны двери я услышал смех. Выглянув из-за шторки, я увидел Забини с бутылкой огневиски. – А тебе, не много ли на сегодня? – Блейз фыркнул.

- Это тебе бы не помешало. Видел Грейнджер. Она тебя отшила. Помощь не нужна?

- Уж не от тебя точно, – я вылез из душа, и завернулся в грейнджеровский махровый халат, глубокого изумрудного цвета. При виде пьяного Забини возбуждение сошло на нет.

- Малфой, – прохрипел мой друг, сползая по косяку на пол. – Как только эта война кончится, мы завалимся в паб, я налакаемся до посинения. Ты меня понял?

Я понимал. Слишком хорошо понимал. Это дикое желание выжить в войне и стать счастливым. И этот непередаваемый страх перед смертью. Не то, чтобы я, Блейз или Панси когда-либо боялись смерти. Нет. Смерть – это тоже приключение. Просто мы боялись того, что будет после. Мы боялись неизвестности.

Есть ли жизнь после смерти? Попадем ли мы в рай, или в ад? Что представляет собой загробная жизнь? Если это рай или ад, то там есть главные, как и на земле? И неужели, чтобы жить вечно, надо всего лишь умереть? Видит Мерлин, я хочу жить вечно на земле.

А что если после смерти нет рая или ада? Если мы просто исчезаем? Навсегда? Наступает вечная темнота, и мы даже того не зная умираем. Перестаем существовать. И мы не знаем об этом. Не знаем. Мы не знаем, что сердце больше не бьется. Не знаем, что нас готовят к похоронам. Не знаем, что какой-то некрофил в морге издевается над нашим телом. А может, мы лежим дома в открытом гробу, и близкие заходят в комнату, чтобы попрощаться. Но мы не знаем этого. Не знаем мы и того, страдает ли по нам наш любимый. Мы не знаем, что теперь над нами лишь земля. Мы не знаем, что написано на нашем могильном камне. А может нас сожгли, и наш прах развеяли? Мы не знаем. Мир меняется. Но мы этого не знаем.

Мы находимся в небытие. Ничего не видим. Не слышим. Не чувствуем. Не надеемся. Не понимаем. Не думаем. Мы не можем ничего решить. Нас нет. Но страшнее всего то, что мы не помним.

Я бы верил в реинкарнацию, если бы помнил ту, другую жизнь.

- Да, Блейз, обязательно завалимся.

На ужине была поднята невероятная паника. Мальчишка с моего факультета вбежал в зал, задыхаясь. Он подошел к профессору Дамблдору, и что-то ему начал рассказывать, сам белый как снег. Затем Дамблдор о чем-то поговорил со Снейпом и Тонкс (у которой, кстати, был пузон, но она не уходила в декрет, о глупая женщина), после чего встал с места и громко заговорил.

- В подземельях был замечен необычный, но крайне опасный, зверь. Старосты отводят свои факультеты в гостиные. Так как в Слизерин в подземельях опасно, первый второй и третий курс идут к гриффиндору, четвертый и пятый к равенкло, шестой и седьмой к хаффлпафу.

Я взглянул на Грейнджер. Она о чем-то разговаривала с Поттером и Уизли, а потом закатила глаза, махнула рукой и рванула в сторону выхода, бледная как поганка. Я рванул за ней, потому, что, не смотря на то, что она умная, она очень-очень глупая.

Так как ученики находились в большом зале, шаги гриффиндорки гулко раздавались по коридору. Я пошел за ней. Ну и куда же ее интересно понесло? В сторону подземелий и туалетов. О, неужели ей сейчас приспичило? Она забежала в туалет, и я зашел за ней. Зайдя, я увидел, как она одну за одной открывает все кабинки и что-то ищет. Внезапно свет погас, и она взвизгнула.

Черт! Черт! Черт! Я достал палочку и попробовал заклинание. Но оно не сработало. Элементарный люмос не сработал. Я чертыхнулся.