Глаза Дамблдора были печальны. Тоже мне страдалец нашелся. Сочувствовать не надо. Надо участвовать. Мог бы, и отказать отцу и не отпускать меня домой. Хотя, прогуливать уроки я любил так же сильно, как Грейнджер любила их посещать.

Грейнджер. Она наверное убьет меня по возвращении. Убьет за то, что я оставил ее одну. Мерлин, до каникул две недели, неужто отец не мог подождать? Видимо не мог. Может прийти и сказать «прости отец, у меня сегодня неблагоприятный день для принятия метки»? И схлопотать «круцио» по хребту.

Метка. Как бы Грейнджер меня не возненавидела за нее. Золотая девочка и жалкий пожиратель. Отличная парочка, нечего не скажешь.

Снейп шагнул в камин, высыпая летучий порох, и зеленое пламя поглотило его. В поместье может попасть лишь званный или желанный гость. Или член семьи. Родовая магия – штука сложная. Я уже шагнул в камин, но голос Дамблдора меня остановил, не успел я и сказать слово менор.

- Драко, помните, вы всегда можете обратиться ко мне за помощью. И говорить мисс Грейнджер о своих переживаниях не слабость. – Он смотрел на меня из под очков, и на секунду я почувствовал сильное желание всем с ним поделится. Но только на секунду. Потом я, поглощенный пламенем, оказался дома.

Первым, что я увидел, было лицо мамы. Она гордо подошла ко мне и крепко обняла. Такой родной запах океана. Мама.

- Сынок, прости меня, – тихо сказала она, – мы с отцом нечего не смогли сделать. Темный лорд хочет сделать тебя самым юным пожирателем, – и я поверил ей. За столько лет проведенных в обществе аристократов, я понял, что верить можно только ей. Лишь она не врала мне ни разу в жизни.

И тогда мама повела меня в зал приема. Когда я был маленьким, тут проходили великолепные по своей красоте балы; сейчас же это было мрачное помещение больше напоминающее дорогу к эшафоту. Видимо для того, чтобы сделать из меня пожирателя, Лорду надо устроить шоу. И чтобы на это смотрела Мерлинова куча пожирателей смерти.

- Здравствуй, Драко, – спокойным ровным голосом сказал безносый ублюдок, – ты, вероятно, знаешь, зачем мы здесь собрались? – и тут я почувствовал, что в мой мозг начинают врываться. Спасибо дяде Северусу, барьер у меня стоял всегда. Но если я захочу, он может стать нерушимым. Тянулись минуты, и вдруг красноглазый расхохотался, и мне впервые за пребывание на «эшафоте» стало страшно. – Ты прекрасно владеешь оклюменцией, юный Малфой. А теперь подойди ко мне.

Я подошел, и Лорд приказал мне встать на колени. Какое унижение. Он схватил мою левую руку, задрал рукав рубашки, и начал читать заклинание. Боль в предплечии становилась невыносимой, и перед глазами начала мелькать моя жизнь. Прошлое и будущее. И Грейнджер.

И если бы в этот момент меня попросили написать историю, я бы написал роман. О нас с Гермионой. В нем не было бы философии и глупых фраз о любви. Были бы мы, и наша физика. Это был бы бессвязный бессюжетный бред. Но это были бы мы.

Когда в голове полная неразбериха и путаница во времени. В этой истории Гермиона была бы самой счастливой на свете, а я был бы счастлив от ее счастья. Был бы и Дамби и Волди, но они были бы на самом заднем плане, на каком только могут быть такие значительные персонажи. И в моей истории Драко никогда бы не сделал больно Гермионе. Никогда бы не назвал ее грязнокровкой.

Если бы меня попросили написать мою жизнь, я бы все сделал по-другому. Тогда, в первый год, на платформе, я бы просто подошел к ней, и познакомился. При знакомстве с Поттером я бы сделал все правильно, а не так, как учил отец. И сейчас я бы я не стоял здесь и не принимал метку. Я был бы в Хогвартсе с Гермионой, и прижимал бы ее к себе.

И к концу жизни у нас было бы двое детей. Мальчик и девочка. Алиса и Скорпиус. Скорпиус играл бы в квиддич, и женился бы на дочери Уизли. А Алиса играла бы на рояле, и вышла замуж за сына Поттера. А крестным отцом стал бы дядя Северус.

Если бы меня попросили написать книгу о войне с Волди, я бы назвал ее «Гарри Поттер и …» было бы семь книг и восемь фильмов. И у меня, безусловно, был бы псевдоним. И в этих книгах мы с Гермионой никогда бы не были вместе. Я бы до последнего скрывал свои чувства. Тайну о любви унес бы с собой в могилу. А самое главное я был бы трусом. Не боролся бы против отца все лето, а стал бы пожирателем. Стал бы вторым Люциусом. Возможно даже наследником Волон-Де-Морта.

Но только одно в этих книгах осталось бы неименным. Я бы безумно, бесповоротно, до смерти любил бы грязнокровку Гермиону Грейнджер. Но никогда бы она не узнала о моих чувствах.

Но моя реальность такова, что Гермиона любит меня, а я через секунду стану пожирателем смерти.

Одна гребаная секунда, и как бы я не хотел дорога к Грейнджер мне закрыта. Одна гребаная секунда, и я стану таким же, как все вокруг. Одна гребаная секунда, и моя жизнь сломается. Одна гребаная секунда, одно гребаное слово, в этом гребаном заклинании, и вот эта гребаная метка у меня на руке.

Все. Теперь это точно конец. Я медленно поднялся с колен.

- Тебе есть что сказать, Драко? – прошипела Белла, выкрадываясь из толпы пьяной, раскачивающейся походкой.

- Ну я вообще-то думал мы тут собрались отметить нашу с Панси помолвку, – сказал я, трясясь от страха. Страх просто сводил меня с ума.

- А ты смел, Драко. Или глуп. Но это не важно, главное, что помолвки с Паркинсон не будет. Панси не будет принимать метку. А значит она не ровень тебе. Верно? – темный лорд смотрел на меня выжидающе, а у меня подкашивались ноги. Надо было что-то ответить. Но с губ срывалось лишь шипение. Сзади послышались смешки.

- Да куда уж ей до меня, – сказал я громко и уверенно. Но в пустоту. – Простая смертная, – слова были пропитаны сарказмом.

- Уведите его, – сказал лорд, и мама, схватив за руки, увела меня.

Я не помню, как дошел до комнаты и уснул. Проснулся я только в три часа ночи. Получается, я проспал около восемнадцати часов. Мама сидела около меня и плакала. Но Малфои не плачут! Мама подняла на меня взгляд, и словно прочитав мои мысли сказала:

- Да, сынок, Малфои не плачут. Они рыдают. От безысходности. Прости меня, Драко. – Я начал говорить, что она не виновата, что все это лишь стечение обстоятельств. А она плакала. Я говорил ей, что люблю, и готов был убить самого себя, ведь она плачет из-за меня. Но потом её внезапный вопрос совершенно сбил меня с толку. – Драко, скажи, а та девочка, которую ты любишь, она магглорожденная, да? – У меня волосы на голове встали. Откуда? Вот откуда она об этом знает? Я отрицательно покачал головой. – Милый, даже если твоя девушка будет магглой, я приму это. А про отца забудь. Знай, у тебя всегда есть выбор, – потом ее взгляд упал на мою левую руку, где красовалась метка. – Ну или почти всегда, – с этими словами она встала и вышла из комнаты. А я снова провалился в тревожный сон.

Я проснулся снова. За окном было темно. Ну и сколько я спал? Голова была чугунной. Мысли не поддавались. Тело ломило, тряслись руки и коленки. И было невыносимо холодно, хотя воздух в комнате был душным.

- Винтер! – позвал я тихо, и в комнате с громким хлопком появилась старая эльфиха; одетая в чистую, накрахмаленную белую простынь, которая смотрелась как платье. Винтер воспитывала меня с трех лет. Правда, раньше её звали Хоуп, но уж очень я любил зиму. К тому же с детства я любил чистоту, и заставлял Винтер стирать одежду раз в неделю. Мои эльфы, мои правила. И она была самой чистой эльфихой в доме.

- Молодой хозяин звал Винтер? – прокряхтела она.

- Говори тише. Во-первых, мне холодно. Во-вторых, какой сегодня день? В третьих… Я пить хочу!

- Мистер Драко, у вас лихорадка, поэтому вам холодно. Ваш папенька, господин Малфой, говорит, что вы маленький упрямый засранец…- тут она начала бить себя, приговаривая, что нельзя говорить плохо о хозяевах. Но я быстро ее успокоил, что слова Люциуса передавать можно. – Мастер Люциус сказал, что темный знак не приживается на молодом хозяине. И пока тот не смирится, темный знак будет убивать молодого хозяина. А воды Винтер сейчас принесет,- и эльфиха растворилась в воздухе.