И снова братья Фарульф и Хёрдгейр заспорили, как поступить. Один предлагал развернуться и принять бой, второй, понятное дело, настаивал, что разумнее уйти от сражения. Бера-Регинлейф тем временем готовила стрелы и крепила к веслу большой крюк, чтобы закогтить борт вражеского судна и притянуть поближе. А если не удастся, так и по веслу можно перебраться. Посмотрели на нее братья, переглянулись и молча один копье, другой топор в руки взяли.
Славно сражался Фарульф. Копье в кровь двоих губанов окунул, еще одному щитом голову размозжил, а четвертого к борту прижал, навалился и голыми руками горло рвал, пока тот не затих. Но, видно, время Фарульфа пришло. Верный нож из-за пояса скользнул в ладонь, чтобы в живот врагу вонзиться. Но с губанского корабля пустили стрелу коварную - прямо в грудь стрела попала. Охотится теперь Фарульф в Валгалле с Одином.
Отважно бился Хёрдгейр. Ни в чем не уступал старшему брату. Топор орошен кровью троих губанов. Да, видно, время Хёрдгейра подошло. Оскользнулся на залитой кровью палубе и принял смерть на вражеском мече. Пирует теперь Хёрдгейр в Валгалле. В свое войско Фрейя его взяла.
Вся команда "Бычьего черепа" честно сражалась, доблестно и смерть встречала. Только Ермолай не брал в руки оружия, потому как все равно воевать не умел. Да и слова ведьмы Силви помнил.
Подожгли губаны норжский корабль. Бросился Ермолай за борт - и к берегу, на спасение не слишком рассчитывая. Уж почти ко дну пошел, но вновь крепкая рука схватила и потащила вверх. Сам бы не выплыл.
Из всей команды на пустынный берег пятеро выбрались: трое к вечеру от ран умерли, остались только Ермолай и Бера-Регинлейф.
Спрятались за скалами. Сидит Бера, к порезам особый лист прикладывает, в мешочке на поясе припасенный, на Ермолая сурово поглядывает.
- Мне бы с двоюродными братьями в бою пасть, - говорит вдруг горько, - да остался долг неоплаченный.
И рассказала Бера, что вторую жизнь живет, взятую у кита взаймы.
Бера-Регинлейф и китовая руна
Совсем не похожа на других девочек Регинлейф. Стройна, но широка в кости, руки цепкие, плечи крепкие. Если бы не милое девическое лицо - большеглазое да пухлогубое - сошла бы за парня.
Красива Регинлейф? Пожалуй. Скулы острые, волосы снежные, а глаза голубые и глубокие, как северные озера. Добавить румян, красных лент да платьице понаряднее, и можно жениха искать. Но Регинлейф не смотрит на женихов. Волосы собраны в две тугие косы за спину, вместо юбки - льняные штаны в сапоги заправлены, на поясе нож поблескивает, что в прошлом году в крови Бадво-вандала искупала.
Дело так было.
Вандалы через два фьорда жили. Целая деревня. Пока старый Ярве в норжском селе заправлял, с вандалами война была. Одной весной Ярве ушел на корабле с дружиной Биркилы, да так и не вернулся. Старики говорили, Ярве заранее решил, что на смерть идет, хотел от меча в бою погибнуть, а не на медвежьей шкуре лежмя.
Едва весть о гибели Ярве достигла вандальского старейшину, тот сразу же к норгам явился. Три бочонка меда, кадка масла и десять коров - столько стоил вандальской деревне мир. А куда денешься? Кругом норги, а до своих пять дней пути. Хотели бы жить иначе, селились бы в другом месте.
На совете решили о приношении в бург не сообщать, а чтобы мир укрепить, поженить дочь Ярве Фрейлауг и Бадво, внука вандальского старейшины.
То старики решили, а у молодых иное разумение. Бадво пятнадцать зим разменял, хотя и отважен, и с копьем мастер управляться, но на щеках пух еще. А Фрейлауг осень жизни готовится встречать, сорок шесть зим видела, а замуж так никто и не позвал.
Совсем не хочет ее Бадво в жены брать. Хоть Фрейлауг из рода знатного, а страшна, как пугало огородное - тощая и мосластая.
Грустно Бадво. Бродит по норжскому селу взад-вперед, пыль ногами пинает. До кузницы дойдет, задержится. Косит Бадво глазом на Регинлейф, равнодушно как бы, а внутри все закипает, и сердце стучит быстро-быстро.
Случилось в ту ночь, что Регинлейф у горна задержалась, огромному Храфнхильду помогала ковать оружие.
Старый кузнец ее как дочь любил и поблажек не давал. Раз решила в ученицы пойти, полную чашу пить должна. Но Регинлейф с легкостью справлялась с мехами и даже ворочала тяжеленный молот, на будущее к руке прикидывая. Пытается взмахнуть и рычит от натуги. За то ее в селе Берой и прозвали, Медведицей.
Стемнело. Взгляд от горна отводишь - уж не видно ничего.
Пошла Бера-Регинлейф из кузницы через рощу. Тут из-за широченного векового дуба Бадво выходит. На губах улыбка, а глаза недобрые, словно вселился кто. Отмахнуться не успела, как оглушил палкой, повалил и набросился, одежду на Бере разрывая.
Потом клялся, извинялся, признавался в любви, но сердце Регинлейф не пробил. Дождалась Бера, пока Бадво заснет, вытащила из голенища нож и перерезала вандальскому сынку горло.
Сидит в ночи под мудрым дубом, слезы по щекам вместе с кровью размазывает.
Что сделано, то сделано. Пришла домой, честно обо всем рассказала.
Отец Беры, Хродмунд, выслушал внимательно, ни слова не произнес, собрался и пошел будить соседей. Собаки во дворе до утра лаяли.
Наутро общий сход устроили. Рассмотрели улики, посовещались и решили, что за Бадво Хродмунд должен выплатить вёргельд - одну овцу и пять кур. Вандалы начали возмущаться, крови требовать, но с норгами разве поспоришь?
Фрейлауг Беру после того возненавидела, но Регинлейф это все равно было. Она больше в сторону моря смотрела. Храфнхильд подметил и понял с тоской в сердце, что ученицей его Бера не станет.
