И мастерил Ермолай три года без малого, по клети в день.

   Еду и воду кузнецу приносили соловьи, ласточки и стрижи, и понемногу Ермолай освоил птичий язык. Хотя иной раз казалось, птицы понимают и человеческую речь.

   Каждый вечер звал Ермолая к себе чародей. Угощал сладким вином, расспрашивал о путешествии, о Бере-Регинлейф, о деревне древичей и лесной ведьме, а еще много про Бухару и тамошние нравы.

   Когда до конца работы оставался день, один из соловьев вспорхнул на плечо Ермолая и тихой трелью предостерег, что чародей всех, кто ему угодит, превращает в птицу, чтобы обречь на вечную службу.

   Хотел было Ермолай последний узор подпортить, чтобы участи подобной избежать, да рука не поднялась. Рассадил всех птиц, проверил - даже одна клеть лишняя оказалась, про запас.

   - С работой ты справился, - скалится чародей, от удовольствия ладони потирает. - Тысяча клетей - и ни одна не повторяется ни узором, ни лепестком, ни изгибом. Даже цвета разные подобрал и оттенки - от закатной охры до предрассветной лазури.

   Молчит Ермолай терпеливо.

   - Теперь я выполню твое желание, - говорит чародей, налюбовавшись всласть. - Проси. Но перед тем скажу - я исполняю лишь то, чего человек и вправду хочет.

   Ермолай вытащил из-за пазухи сердце Злобушки и положил на стол.

   - Хм-м, - брови чародея от удивления так высоко поднялись, что Ермолай подумал - сейчас улетят. А старик уголек сердца в руках повертел и спрашивает: - Вот значит как? Это ты считаешь самым дорогим в жизни?

   - Да, - говорит Ермолай, а голос дрожит. - Сердце любушки моей, Злобушки. Злобой родители назвали по обычаю древичей, чтобы доброй была. Такой и стала. Краше всех, милее всех, светлее всех в мире.

   Помолчал чародей, насупился, губами пожевал.

   - Знаю, о чем попросишь, но ты должен сам - вслух произнести.

   Никогда прежде не ощущал Ермолай такого душевного трепета. Плотник робко заглянул в черные глаза чародея:

   - Можно вернуть Злобушке жизнь? Душу вернуть, тело снова слепить?

   - Если б ты вправду хотел невесту воскресить, я бы исполнил, - чародей смотрел на плотника, и столько печали было в бездне стариковских глаз, что Ермолай не стерпел, отвел взгляд. Чародей же сказал: - Вижу, в сердце ты давно простился с ней. И не жизни для любимой ищешь, и не мести. Камень с души снять хочешь. От ноши избавления жаждешь. Потому что себя винишь. Оставил одну, да вышло, будто на погибель бросил.

   Ермолай уж на колени опустился:

   - А это можно, чтобы камень с души?

   Чародей промолчал. Подошел к высокому окну и уставился в полное звезд небо. Долго стоял в повисшей тишине, Ермолаю показалось - вечность.

   Не стерпел плотник, весь вперед подался:

   - Не томи более, скажи, можешь?

   Улыбка юркой ящеркой промелькнула по морщинистому лицу чародея и спряталась в седой бородке. Ермолай испугался, что из хищных уст старика выпорхнет "не стану". Но чародей кивнул в ответ.

   Мир вдруг стал расти, надвинулся на бедного Ермолая. Одежда съежилась, почернела, лохмотьями обернулась. И понял он, не лохмотья это, а перья, и вспомнил про пустую клеть.

   - Мне служит тысяча птиц, но не любая для службы годится, - чародей на превращение Ермолая внимания не обратил. - И если суждено кому-то погибнуть, чтобы нужную ко мне в услужение привести - так тому и быть.

   Слезы текли по черным перьям.

   - Раз в год будешь принимать облик человеческий, чтобы клети чинить. В остальное время - порхай беззаботно. Камень с души твоей я снимаю.

   И хоть Ермолай знал ответ на вопрос, много раз слышал его из уст мудрецов и даже как-то видел в старой книге, все равно спросил, обращаясь к чародею уже на птичьем языке:

   - Почему так?

   Чародей медленно склонился, приблизил морщинистое лицо к черному вороньему клюву и произнес тихо, но отчетливо:

   - Потому что Бог непостижим. Как и дела его.

   Сердце Злобушки

   Быстро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

   Кипели котлы в подвалах чародейского замка три ночи к ряду, дым из окон шел то сизый, то черный, то багровый.

   К утру четвертого дня чародей вышел во двор, достал из клеток ласточек и приказал принести лоскутки самой нежной девичьей кожи. И ласточки собирали крошечные лоскутики по всему миру.

   Потом чародей выпустил из клеток стрижей и велел собрать небесную лазурь, чтобы напоить глаза синевой. И стрижи неслись так быстро, что небо вокруг крыльев сволакивалось в крошечные комочки. Это и была лазурь.

   Затем чародей призвал орлов, чтобы те добыли снежных камней с горных вершин для белых костей, да чистой воды с водопадов для благородной крови, а еще красной глины, чтобы слепить плоть.

   А самое трудное задание поручил ворону. Приказал склевать ночную звезду, да изрыгнуть на блюдо, чтобы из крупиц звездного света сотворить душу.

   И еще три дня бурлило варево в котлах и шел из подвала разноцветный туман. А наутро седьмого дня вышла из тумана красавица, каких свет не видывал. И все птицы в чародейском саду радовались, один только ворон плакал.