— Чего лыбу давишь? — полюбопытствовал Петя, ввалившись в столовую. Он выглядел сонным и помятым — наверняка опять играл всю ночь напролёт, пользуясь тем, что родителям сейчас не до слежки за его режимом.
— А что, законом запрещено? — огрызнулась Саша, допивая кофе.
— Я бы на твоём месте так не лыбился, — заявил Петя, усаживаясь и требуя у домовиков завтрак. При виде каши он поморщился, но взялся за ложку. — Таких ты дел наворотила, сестрица! Я вообще удивлён, что тебя под замок не посадили.
— Эй-ей, полегче на поворотах, — предупредила Саша, и ложка, повинуясь её магии, вырвалась из руки Пети и стукнула его по лбу.
— Ну вот, теперь ты ещё и рукоприкладничаешь! — возмутился брат, потирая ушиб.
— И что ты сделаешь? Маме побежишь жаловаться?
— Вот ещё, — хмыкнул Петя и таки поймал пытавшуюся увернуться от него ложку. — Я просто буду вести себя, как ответственный взрослый, а не как ты.
— Ишь ты, какие мы взрослые, Пётр Владиславович! — усмехнулась Саша.
— Уж повзрослее некоторых будем! — гордо сообщил Петя. — Мы, в отличие от кхм-кхм, не сбегаем из дома на свиданки и не попадаем в плен к дедушкиным врагам.
— Это был не плен, дурья твоя башка! — вспыхнула Саша. — Макс меня…
— Ой, да, давай, защищай своего «лыцаля песяльного облаза»! — прошепелявил Петя и стукнул ложкой по столу.
— Помолчал бы!
— А то что? Ты опять меня побьёшь? Или позовёшь своего «лыцаля»? Я слышал, он того мужика — в ошмётки…
— Закрой рот! — рявкнула Саша и так резко вскочила с места, что стул с грохотом завалился на спинку. Саша почувствовала, как магия искрами молнии перекатывается по её коже и волосам. Как же ей хотелось приструнить этого мелкого!..
— Правильно, шибани меня! — весело посоветовал Петя. — Тогда совсем как твой суженый будешь!
От его слов у Саши отнялся язык. Махнув рукой — магия нашла выход в уничтожении стула, — девушка вылетела из столовой и бросилась по коридорам поместья, не разбирая дороги. Единственно ей хотелось оказаться как можно дальше от брата.
Как он смел осуждать её?! Не её, Саши, выбором, было попасть в засаду! Да, она сглупила, улизнув из дома, но…
— Не до конца же жизни меня этим попрекать?.. — пробормотала Саша, останавливаясь и прижимаясь лбом к косяку двери. Безудержно затряслись плечи, и девушка всхлипнула.
Дверь, возле которой она замерла, неожиданно отворилась.
— Что такое?.. — начал было папа, но осёкся, увидев дочь. — Что с тобой?
— Я… я с Петей поругалась, — шмыгая носом, призналась Саша.
— Опять? — папа вздохнул и, приобняв её за плечи, завёл в свою лабораторию.
Здесь пахло Сашиным детством. Все эти склянки, пробирки и колбы она знала когда-то наизусть, как и их содержимое. Девушка подозревала, папа втайне надеялся, что она пойдёт по его стопам — но увы, ни Саша, ни Петя не унаследовали его таланта к зельеварению. Отец отнёсся к этому философски и никогда не настаивал.
Усадив дочку в кресло у пылающего очага, Влад захлопотал над чайником. Он не спрашивал — точно знал, что Саше сейчас нужно. Улыбнувшись ему, Саша вытерла нос рукавом и обвела лабораторию взглядом: полированные котлы, и полки с ингредиентами, и запачканную разделочную доску… Взгляд споткнулся о книжку, вовсе не выглядевшую трактатом по зельеварению. Привстав, Саша дотянулась и взяла в руки карманный томик стихов Шиллера.
— Ого! Я и не знала, что ты любишь поэзию!
Или ей показалось, или отец правда вздрогнул.
— Я раньше не видела эту книгу, — продолжила Саша, проводя пальцами по корешку. Томик был потрёпанным, видавшим виды и ни разу не латанным магией. — Она не из нашей библиотеки?
— Я никогда её туда не приносил, — глухо проговорил отец, обращаясь скорее к очагу, чем к дочери. — Она… моя.
Саша кивнула, пусть и не поняла ничего. Открыв страницу наугад, она улыбнулась и стала читать:
— Над страшною бездной дорога бежит,
Меж жизнью и смертию мчится;
Толпа великанов её сторожит;
Погибель над нею гнездится.
Страшись пробужденья лавины ужасной:
В молчанье пройди по дороге опасной.
Там мост через бездну отважной дугой
С скалы на скалу перегнулся;
Не смертною был он поставлен рукой —
Кто смертный к нему бы коснулся?
Поток под него разъярённый бежит;
Сразить его рвётся и ввек не сразит.
Там, грозно раздавшись, стоят ворота;
Мнишь: область теней пред тобою;
Пройди их — долина, долин красота,
Там осень играет с весною.
Приют сокровенный! желанный предел!
Туда бы от жизни ушёл, улетел.
Четыре потока оттуда шумят —
Не зрели их выхода очи.
Стремятся они на восток, на закат,
Стремятся к полудню, к полночи;
Рождаются вместе; родясь, расстаются;
Бегут без возврата и ввек не сольются.
Там в блеске небес два утёса стоят,
Превыше всего, что земное;
Кругом облака золотые кипят,
Эфира семейство младое;
Ведут хороводы в стране голубой;
Там не был, не будет свидетель земной.
Царица сидит высоко и светло
На вечно незыблемом троне;
Чудесной красой обвивает чело
И блещет в алмазной короне;
Напрасно там солнцу сиять и гореть:
Её золотит, но не может согреть. [1]
Саша облизнула пересохшие губы и рассеянно улыбнулась.
— Её золотит, но не может согреть… И почему мне вспомнилась баронесса фон Винтерхальтер? — она подняла взгляд на отца, чтобы проверить, понял ли он шутку… и испугалась выражению, застывшему на его лице. — Папа?..
— Дай сюда, — отрывисто приказал отец, забирая у неё книжку. Он дёрнул слишком резко, и откуда-то из-за корешка выпорхнула колдография.
Саша нагнулась быстрее отца и подхватила снимок.
— Прости, я не хотела… Ой, — она удивлённо уставилась на юношу, скромно пристроившегося с края запечатлённой компании. — Это же ты в молодости!
— Эта колдография из моих школьных времён, — отец потянулся было за снимком, но Саша увернулась.
— Нет, погоди!.. Ох, а кто этот человек?! Он так похож на… — она вздрогнула и подняла голову. — Похож на Макса…
— Это его отец, — выдавил Влад и упал на соседний стул.
Прикусив губу, Саша виновато вернула ему снимок.
— Пап, прости. Что бы это ни было, я не хотела…
— Нет, Саша, всё в порядке, — проговорил отец изменившимся голосом — тихим, надтреснутым и потерянным. Как будто дементор пролетел мимо и высосал из радующегося жизни Владислава Штайнера всю надежду и счастье. — Эта история — часть меня. Рано или поздно вы с Петей должны её узнать.
Опёршись локтями на бёдра, отец спрятал лицо в ладонях. С тревогой посмотрев на него, Саша приманила чайничек с заваркой и наполнила две кружки. Протянув одну отцу, Саша отхлебнула из своей.
— Нас было семеро, — наконец произнёс отец. Распрямившись, он ткнул пальцем в снимок. — Я. Макс. Яков, — он указал на высокого плечистого парня, высоко вздёрнувшего подбородок и криво усмехающегося, — его в скором времени заменил Георг, младший брат Макса, но здесь его нет. Это Деян, — другой здоровяк отличался чисто выбритой головой и тяжёлым, расчётливым взглядом отличного дуэлянта. — Петар, — этот огромный детина возвышался над всеми в группе и неуловимо напоминал Саше медведя (густой бородой и копной тёмных волос, наверное). — Аларикус, — тщедушный парнишка рядом с Петаром смотрелся не более чем тенью от руки здоровяка.
— А кто это? — указала Саша на последнего парня, который, если начистоту, больше других заинтересовал её. Он вовсе не был породисто красив, как отец Макса, но выглядел чертовски обаятельно и даже мило со своими растрёпанными русыми волосами и задорными светло-коричневыми глазами. Его улыбка колола льды.
— Адлер, наш лидер, — ответил отец с непонятным девушке чувством. — Адлер Гриндевальд.
— Гриндевальд?! — удивлённо выдохнула Саша.
— Гриндевальд, — подтвердил отец. — Правнук Геллерта и достойный его последователь.
— То есть… Как?.. Кхм… — кашлянула Саша, не зная, что и думать.
