Всё нашлось в одном месте: ответы, водичка, омерзительно бодрый проректор и даже Эпинэ. Сначала, правда, Марсель не догадался, что это за холмик под одеялом, а потом холмик пошевелился и простонал:
— Доброе утро, Валме.
— Я же говорил, он будет спать до последнего, — жизнерадостно поделился Рокэ. Пожалуй, на самом деле жизнерадостности в нём было как обычно, но сейчас Марселю всё казалось слишком громким, особенно Алва, в первую очередь он.
— Ты опять… выиграл. Извините, что спрашиваю, мы немного где? Я как-то запамятовал за нашим педсоветом.
— У меня, но не совсем, — обозначил из-под одеяла Робер и продолжать не стал.
— Фактически это дом госпожи Ариго, — ответил за него Рокэ. Валме только поморщился, отодвинувшись: вот когда хочется поболтать, из господина проректора и слова не вытянешь, а теперь ему приспичило! Как всегда… — Кузина Робера отправилась праздновать к другим дражайшим родственникам и оставила своим коллегам целый полигон.
— Я так понимаю, без коктейля Молотова не обошлось, — не выдержал Марсель: желание каламбурить всё, что движется, успешно боролось с похмельем. — Начинаю припоминать. Слушай, а где мы животных бросили? Готти вроде со мной был…
Они поозирались в поисках Моро. Как ни странно, кот был тут как тут: сидя на возвышении, кажется, на шкафу, он смотрел на трёх людей сверху вниз, и прищуренные лиловые глаза выражали такое количество презрения, на которое способны, пожалуй, только коты.
— Морячок — умница, — пробормотал Валме. — Он знает, что мы были заняты не богоугодным делом.
— Не ругайся при мне, — потребовал Рокэ. Из-под одеяла раздалось удивленное мычание Робера.
— Это норма, — успокоил его Марсель. — Наш проректор — Дионис и богохульник, каждый раз, когда я говорю «божечки» или «батюшки святы», он творит чудеса мимики и делает такое лицо, что волей-неволей становишься немного атеистом. Поначалу меня это очень умиляло.
— А сейчас? — возмутился проректор-богохульник.
— И сейчас, — снисходительно сказал Марсель. — Будь добр, передай мне вот эту чашу святой воды.
***
Робер заставил себя встать к обеду, хотя это было непросто. Он бы с радостью пролежал здесь, под одеялом, до самого вечера, но нужно было проводить гостей. Поэтому с утра Эпинэ каким-то чудом сумел вывести из дома большую часть коллег, которые ехали по домам: за ними не требовалось приглядывать, потому что за всеми сразу приглядывал бдительный Райнштайнер, а другие группы нуждались в указателях, как пройти к двери. Робер помнил, что он искренне переживал за Валме: литератор начал год с восхитительных рифм и рифмовал всю ночь, и это не могло не сказаться на его утреннем состоянии. Но Рокэ убедил его, что ничего страшного не случится и можно спать дальше, и так прошло ещё несколько часов…
Наверное, сейчас ушли даже они. Робер смутно помнил какую-то болтовню над ухом, вспоминались древние греки, но на этом всё. К своему удивлению, добравшись до кухни, он обнаружил там сразу четверых: Марсель сосредоточенно просматривал фотографии, как будто искал что-то конкретное, Готти играл со шторами, Рокэ чесал кота. Раньше Эпинэ и представить себе не мог, что окажется в одном помещении с этими двумя (или четырьмя?) в такой идиллической обстановке.
— Доброе утро в третий раз, — повернувшись к нему, поздоровался проректор. — Вы не против, что мы ещё не ушли?
— Вовсе нет, — мотнул головой Робер и тут же пожалел об этом. — Но с этим надо что-то делать…
— Делайте, вино в холодильнике. Правда, лучшее уничтожили вчера… Марсель, как это было?
— «Это было», — повторил Валме и душераздирающе зевнул. — Сам-то помнишь небось… Я помню, что я был в ударе. Это точно.
— Эрвин сказал, — припомнил Эпинэ, — ты сочинял что-то на заказ.
— Фи, — скривился литератор. — Я убиваю своего поэтического гения.
— В таком случае, он бессмертный, — усмехнулся Рокэ. — Потому что мы баловались до самого утра. Если помнишь, ты заставлял меня перекладывать это на музыку, причем немедленно…
— И когда, по-твоему, наступило утро?!
— Когда упал Робер.
— Хорошо звучит, — задумался Валме, уставившись в потолок. — «Когда упал Робер…» Рокэ, ты не поэт?
— Немного.
— Кому воды? — не в тему спросил упавший Робер. — Ещё осталось немного салата.
***
Марсель справился: он не вывихнул челюсть, пока зевал. Январское солнце село, на кухне включили свет — черт возьми, да они так и не ушли с этой несчастной кухни! Пару раз пришлось вставать, но недалеко, до холодильника или до шкафчика с посудой: выгулять Готти вызвался Рокэ, и сейчас они оба самозабвенно бултыхались в снегу, как представлял себе это Валме. Посмотреть хотелось безумно, но шевелиться — вообще нет.
— Любимая стадия похмелья, — поделился он с Эпинэ, — когда уже не хочется умереть, но ещё не хочется повторить. Такая, знаешь, леность по всему телу.
— Да уж, леность… — зевнул Робер. Выглядел он тоже получше, чем с утра. — Прости, не хочу показаться негостеприимным, да и не мой этом дом, просто интересно: вы чего-то ждёте?
— Рокэ говорит, что я слишком долго спал, но это не аргумент. Не верь этому человеку, я знаю его несколько лет и ни разу не видел, чтобы он спал вообще, — может, Валме и приврал, но сейчас он этого не помнил. — Вообще уже поздно куда-то идти… Да и, кстати, ты обещал закончить свой рассказ.
— Какой ещё рассказ? — с опаской спросил Робер. Как и ожидалось, он забыл самое важное.
— Про любовь всей твоей жизни, лапушка ж ты забывчивая, — посочувствовал Марсель. — Помнишь, нет?
— Я рассказывал? — взвыл Эпинэ. — Раздери меня лобстер…
— Да, — любезно поддакнул Валме. — И кстати, тебе говорили, что ты очень странно ругаешься? Я-то не против, но это может повредить воспитательной работе. Студенты и всё такое. — И тут же задал более насущный риторический вопрос: — Интересно, из них кто-нибудь нас перепил в эту ночь?..
Робер не ответил, видимо, расстроенный своей внезапной болтливостью. Марсель потыкал вилкой остатки салата, снова зевнул, провёл ладонью по волосам. Они вели себя как-то странно, эти волосы: наполовину завились, хотя Валме не просил. На подоконнике над батареей грелся Моро, через какое-то время он приподнял голову и прищурился в коридор — предвещал возвращение блудного хозяина.
Переборов собственное тело, Марсель вышел навстречу. Рокэ и Готти выглядели примерно одинаково — оба в снегу и неприлично довольные.
— Когда ты решишь покинуть этот мир, завещай мне свою собаку, — с порога сказал Рокэ. — Думаю, никто из нас не будет против.
— Ты сейчас мне смерти пожелал, что ли?! — возмутился Валме. Готти даже не вякнул, только преданно вильнул хвостиком и посмотрел на Рокэ. — А больше тебе ничего не завещать? У меня из интересного есть коллекционное издание Лорки.
— Я тебя удивлю, наверное, но Лорки у меня хватает дома в оригинале.
Когда они вернулись на кухню в полном составе, Робер, вероятно, всё вспомнил — так решил Валме по его прояснившемуся взгляду. Не-хозяин-дома внимательно на них посмотрел и предложил ещё вина.
— Я так понимаю, вы пока не уходите, — добавил он. — Уже поздновато, я даже позволю себе вас никуда не отпустить…
— Ой, да куда ж мы денемся, — решил за всех Марсель и бережно опустил себя за стол, к вину. — Меня смущает только то, что я здесь один со всеми на «ты». Вы, случайно, в эту бурную ночь на брудершафт не пили?
Эпинэ это предположение заставило понервничать, и Марсель прекрасно его понимал — господину проректору выкал даже Квентин Дорак.
— Нет, — успокоил страждущих Рокэ. — Мы перешли на «Ро».
— Что?!
— Односторонне. Я вас так назвал, и вам понравилось.
— Ну, ладно, — немного нервно усмехнулся Робер. — А то я уже запереживал… Признаться, Рокэ, о вас ходит много пугающих слухов, но всё оказалось не так страшно…
— Вы уверены? — вскинул бровь Алва. — Может, всё-таки страшно?
— Не слушайте его, этот человек любит вино, мотоциклы и котиков, — встрял Марсель, выдвигая в центр стола тарелку с нарезкой, которую они почему-то не заметили вчера. — Так что насчёт душераздирающей истории, Ро? Мне тоже понравилось, извините.
