Когда он морщится, она понимает, что он близок, обхватывает его лицо ладонями:

- Я этого хочу, - говорить сложно… невозможно. – Всегда хотела.

И Джейме изливается в нее, почти беззвучный, только губы шепчут опасные, жестокие слова. Он откидывается назад, обессиленный, и никогда еще его лицо не кажется ей настолько прекрасным.

Потом он шепчет ей в ухо бессмысленные нежности, и они обсуждают – Джейме впервые говорит «мы», разговаривают – бесстыдно-откровенно, и он гладит ее по волосам, по лицу, по шрамам и синякам, и его поцелуи становятся нежными и ласковыми, почти целомудренными, затем они распаляются снова…

Но по ее сердцу горьким ядом растекаются его слова, вырвавшиеся из него против воли, сразу после того, как он достиг края:

«Моя - до смерти».

Посреди ночи она просыпается в холодном поту – Джейме спит рядом, на боку, будто бы перед сном он смотрел на нее.

Память услужливо напоминает, что Подрик вечером обещал зайти к ней и забрать ее меч и доспехи.

Оруженосец должен содержать оружие своего рыцаря в порядке и чистоте, на случай надобности.

Еще никогда Бриенна не была так рада его забывчивости.

***

Шестой

Она стоит во дворе Винтерфелла, оплакивая все, что только что потеряла.

Ее шанс на счастье покидает ее, устремляется вперед, навстречу своей смерти, и нет ничего, что Бриенна могла бы сделать, чтобы спасти его.

Ее не хватает. Это горькая правда, беспощадная, как клинок в самое сердце, но она должна принять ее. Ее не хватает для того, чтобы он остался, ее – мало. Его вина, его презрение к себе, их с Серсеей долгая история, то, насколько она вросла в него, поражая плоть и душу, будто скверна, - перевешивают все, что Бриенна может дать ему, все, что она могла бы отдать за его жизнь. Клинок поворачивается, врезается в тело, вырезает из нее что-то важное – надежду? право на счастье? – и слезы бегут по лицу, не прекращаясь, не останавливаясь, жгут щеки на ветру, смывают прошедшие недели вместе с ним, растворяют его умиротворенное во сне лицо.

Она не знает, сколько стоит так, обнимая себя руками, умирая изнутри. Боль утихает, боли больше нет, есть только горечь и соль, на губах ее отныне только пепел, и от этого послевкусия ей никогда не избавиться – отчего-то это она знает наверняка.

- Миледи… - раздается несмелое за ее спиной, и она устало отмахивается.

- Уходи, Подрик, я скоро приду.

Но звука удаляющихся шагов так и не слышно.

- Уходи, - повторяет она, но он по-прежнему недвижим.

- Оставь меня в покое! – ее обычно спокойный, но властный голос, преисполненный внутренней силы, покидает ее, обратившись в срывающийся хриплый крик.

Оруженосцы должны во всем слушаться своих рыцарей.

Бриенна Тарт чувствует, как он мягко обнимает ее за плечи, деликатно, бережно, и от его рук становится немного теплее, становится проще сделать первый шаг. В глубине души ворочается стыд от того, что он видит ее глупые слезы, что он понимает, как низко она пала, какой слабой стала – всего за несколько недель, но, опустив взгляд, она не видит в его глазах ни жалости, ни осуждения. Только безоговорочную поддержку, слепую веру в то, что она сильнее этого, лучше этого. Как тогда, когда она потерпела неудачу, разыскивая Арью, как тогда, когда она восстанавливалась после битвы с Псом.

- Пойдемте, сир-миледи, - говорит он, - завтра у нас сложный день.

Он ведет ее в свои покои, будто бы понимая, что отныне она не может вернуться в ее. Не тогда, когда там все пропахло Джейме, когда призрак его присутствия так силен, подпитываемый ее горем. «Подрик все знает», - отстраненно думает она, когда он усаживает ее за стол, разжигает пламя в догоревшем камине. Он всегда все знал, замечал гораздо больше, чем она привыкла думать, проницательный, верный. Он видит все, пожалуй, кроме ее жалкого состояния, – этого он не замечает в упор, игнорирует, развлекая ее досужей болтовней. Понемногу Бриенне становится легче.

Руки, заледеневшие на холоде, одолевает изнуряющая ломота, и она кутается в меха, которыми Подрик накрыл ее, но она не чувствует тепла.

Губы, еще недавно исследовавшие Джейме, запоминавшие его тело – каждый шрам, каждый мускул, - касаются кубка, их смачивает невесть откуда взявшееся вино, хоть она и не чувствует вкуса.

Когда Подрик предлагает ей свою постель, галантно удаляясь в другую комнату, чтобы не смущать и не порочить ее своим присутствием, она даже находит в себе силы ободряюще улыбнуться ему в ответ, хотя и не чувствует радости.

Она больше ничего не чувствует.

Разве что благодарность – насколько хватает ее разбитого сердца.

***

Седьмой, скорее всего - последний

Когда лорд Селвин Тарт объявляет о ее помолвке перед своими вассалами, у Бриенны не остается сил спорить, нет желания отказываться и бороться.

- Он – достойная партия для тебя, Бриенна, - вразумляет ее отец в коридоре. – Мы и не смели надеяться о такой удаче!

- Не оскорбляй нашего гостя своим хмурым видом, я не так тебя воспитывал, - говорит он позже на семейном обеде.

Конечно, в ней все еще есть обида, и если отец надеется, что после его ободряющих слов она осознает, насколько ей повезло, то он глубоко ошибается.

Она знает это уже очень давно, но предпочитает не сдаваться без боя.

За столом висит тревожная тишина, лишь изредка разрываемая вежливыми комплиментами столу, которые высказывает ее нареченный.

- Хватит дуться, дочь, - говорит старик примирительно, но Бриенна с готовностью встречает внимательный взгляд его голубых глаз своими – такими же голубыми, поджимает губы.

Вместо нее говорит осмелевший Подрик, розовый от возмущения:

- Сир-миледи создана для сражений и побед, лорд Тарт! У нее впереди еще много побед и заслуг перед короной, ни к чему запирать ее у очага! Вы не видели, как она хороша в бою, иначе не стали бы настаивать на этом союзе!

В какой-то момент Бриенна даже начинает беспокоиться за его судьбу, зная взрывной нрав своего отца, но Вечерняя звезда переводит насмешливый взгляд обратно на свою дочь:

- Я смотрю, ты не преуспела в обучении своего оруженосца.

Оруженосцу должно молчать во время беседы двух рыцарей, говорить дозволено, только когда один из них обратится к нему напрямую.

Когда трапеза, остаток которой проходит в неловком молчании, окончена, и Селвин Тарт покидает зал, Подрик обращается к жениху своего рыцаря.

- Послушайте, сир, - начинает он с жаром, которого Бриенна не видела прежде, и она восхищена тем, насколько храбрым стал ее оруженосец, насколько вырос за то время, что они провели вместе, - Вы должны понимать, какую леди берете в жены. Я надеюсь, Вы будете с уважением относиться к ней.

- Буду, - отзывается тот, пряча улыбку в отросшей бороде, и Бриенна ему несказанно благодарна за деликатность, с которой он обходится с ее оруженосцем.

- И давать ей больше свободы в том, чтобы поступать так, как она считает нужным.

- У этой женщины будет столько свободы, сколько она того пожелает. Я не знаю ни одного человека, который был бы способен ограничить ее в этом.

- Дайте мне слово, милорд, что Вы будете любить и ценить ее до конца своей жизни и не станете играть с ее сердцем, - говорит Подрик, поджав губы.

Когда он получает вытребованную клятву в ответ, он откланивается и покидает зал: Бриенна договорилась, что мастер над воинами немного потренируется с ним, пока она сама занята приготовлениями к свадьбе.

- Семеро, женщина, даже твой отец не был так строг ко мне, - отзывается Джейме Ланнистер, наконец, ловя ее губы своими. И это сродни глотку свежего воздуха среди всей этой суматохи, которую он сам же и создал, попросив ее руки.

- Он был слишком рад, что нашелся хоть кто-то, захотевший жениться на мне, - отвечает она между поцелуями.

- «Хоть кто-то?»… Ты иногда звучишь чертовски обидно, женщина, - отзывается ее счастье, вернувшееся к ней через страшную битву, через обрушенный замок, через страшные травмы, через личное горе, через всю их запутанную и сложную историю.