Ещё у них было удивительное свойство: они думали очень мало. И слова их сливались с мыслями в унисон, что делало этих людей чрезвычайно гармоничными и от этого ещё более ценными в понимании Ники.
Сразу после краткого знакомства, Лапа взялась за обустройство нашей троицы. Первым делом она загнала всех троих в баню, помогая разобраться с особенностями местных водных процедур.
После того, когда все вымылись, их, размякших от горячего пара и воды, Лапа проводила в предбанник. Там она приступила к самому странному медицинскому осмотру, который только Ника видела в своей жизни.
Первой пациенткой Лапа выбрала Никину маму. Велев ей встать ровно, обошла её со всех сторон. Мама Ники не была женщиной высокой, однако, Лапа едва ли доставала ей до плеча. Остановившись напротив спины, она легко, одними только кончиками пальцев ощупала позвоночник, остановив ладони чуть ниже поясницы, как бы сравнивая симметрию их положения относительно копчика. Осмотром она явно осталась недовольна, даже поцокала языком. Поджав губы, жестом она указала ей лечь на спину, на широкую деревянную скамью, больше напоминавшую невысокий стол.
Ниночка всегда была непоседливым, даже надоедливым ребенком, более всего любящим быть в центре внимания. Но в свете последних событий, бедная девочка притихла, и даже будто повзрослела. А сейчас совсем уж огромными глазами она наблюдала – что же будет делать с бабушкой эта странная раскосая женщина.
Ника тоже напряженно ждала, что же будет дальше? Но почему-то дальше почти ничего не происходило. Никина мама без движения лежала на спине, а Лапа ходила неспешно вокруг нее, то нажимая ей кончиками пальцев на темя, то поднимая и вытягивая с некоторым усилием по очереди левое, или правое колено. Иногда в неподвижность позы вносились изменения – лекарша жестами заставляла приподнять таз и крестцом улечься к ней на особым образом сложенную ладонь и так обе замирали на некоторое время. Все это было странно и непонятно. Особенно когда, кажется, что все кончилось и далее не будет происходить ничего – просто два человека застыли в нелепых позах.… Затем странный то ли обряд, то ли сеанс продолжался – Лапа пару раз энергично помяла живот лежащей на скамье пациентке[1]. Никина мама даже порой морщилась, видимо легкие со стороны нажатия все же причиняли ей не самые приятные ощущения.
Затем и эти движения прекратились – лекарка перестала ходить. Она села в изголовье скамьи, особым образом уложив её голову женщины на свои белёсые ладошки со сплетенным в замысловатый узел пальцами. Её лицо было очень сосредоточено, губы поджаты, а и без того узкие глаза превратились в щелки и вскоре совсем сомкнулись. Движение замерло. Казалось, само время остановилось.
Неизвестно, сколько длилась эта неподвижность. Ника с Ниночкой боялись дышать, чтобы ненароком не помешать происходящему. Вдруг лекарша как-то вся собралась и нахмурилась. Что-то у нее не получалось? Может мама больна чем-то очень серьезным? Спросить Ника не успела. Внезапно снаружи поднялся сильный ветер. Он бешеным порывом ударил всей своей мощью в стену так, что само строение, казалось, издало тяжкий стон. Ветер усилился. Казалось, он превратился в настоящий ураган. Он налетал ещё и еще, как будто грозя снести не внушающую доверия тонкую дверь предбанника.
Ниночка испуганно прижалась к матери. Но вдруг все стихло так же внезапно, как началось. Вместе с этим подошел к концу и странный медицинский сеанс.
Лекарка высвободила руки жестом велев Никиной маме подниматься. Лицо её выглядело очень уставшим и, как будто даже постаревшим.
Мама неуверенно приподнялась и грузно села на высокой скамье, свесив недостающие до пола ноги.
– Голова, как в тумане, – пожаловалась она Нике, но потом, подняв удивленный взгляд, вдруг сообщила, – а спина-то не болит! Ай да Лапушка, – умиленно погладила по руке тибетку мама, – я, конечно, была наслышана про чудеса тибетской медицины.… Но вот чтобы так, с моей позвоночной грыжей…
Лекарка, явно непривыкшая к широким проявлениям русской души слегка шарахнулась, но быстро все поняв, разулыбалась, закивала и приказала жестом подойти к ней Ниночку.
Ниночка захныкала, но бабушка шепотом убедила ее, что больно не будет и что неудобно – тётя ждет, заставила дрожащую от страха малышку встать перед лекаркой.
Лекарка повторила, хотя и в несколько другой последовательности странную процедуру. Когда она закончила, Ниночка крепко спала. Лапа помогла одеть спящую в бесформенные штаны и рубаху из грубой серой некрашеной ткани, затем выдала Нике и её маме такую же одежду, видимо заранее приготовленную. Судя по всему, нижнего белья не предусматривалось. Затем она позвала караулившего их покой под дверью старого Пхубу. Он с небывалой легкостью поднял девочку со скамьи и показал жестом следовать за ними в дом.
В доме им приготовили отдельные комнаты со вполне европейского вида мебелью. Все было привычным и понятным кроме одного – совершенно не было видно современной техники, хотя освещение было электрическим. Ника рассеянно отметила, что привычных россиянам уродливых бетонных столбов с проводами тоже видно не было. Пхубу объяснил, что дом полностью обеспечивает себя электроэнергией, получаемой от солнечных батарей на крыше. И на самом деле, обширная покатая крыша была полностью устелена черными квадратами приемников солнечных батарей так плотно, что черепицу почти не было видно.
День незаметно посерел и затух, спрятав окончательно в сумерках усыпанную цветами сакуру. Остался лишь тонкий аромат, напоминавший о чудесном дереве, которое цвело явно не по сезону.
Как-то так же незаметно пролетела неделя. Затем месяц. Дни никто не считал.
Однажды утром их ждал сюрприз. Оказалось, что прибыл Дэйнзин. Пхубу торжественно объявил, что тот ожидает Нику сразу после завтрака.
Стол, как всегда, был уже накрыт, на что Никина мама каждый раз пеняла – ничего самим делать не давали, как в гостинице пятизвездочной… Завтрак, как обычно, был волшебным, состоящим в основном из каких-то незнакомых фруктов, нарезанных удобными для еды кусочками, птичьих яиц, разрезанных пополам вместе со скорлупой, удивительно вкусных миксов из едва узнаваемых на вкус свежевыжатых соков. Особенно им нравился яблочный сок с сельдереем. Их вообще кормили вкусно и разнообразно. Было много рыбных блюд, практически отсутствовало мясо. Очень огорчало полное отсутствие кофеина. Но все же, не смотря на резкую смену привычного рациона, беглянки чувствовали себя превосходно. Лица их посвежели, порозовели. Все трое выглядели отдохнувшими и умиротворенными.
Как всегда, для приема пищи они расположились на огромных размерах крытой террасе, украшенной несметным количеством кадушек с пёстрыми цветущими растениями. Какие-то из них свисали с потолка, водопадом цветков и листвы стремясь к самому полу. Какие-то стояли вдоль стен, почти скрывая их за массивом листвы. Из-за этого очертания террасы были смутными. Периметр её угадывался только благодаря обрамлению невысоких плетеных перилец. Ажурное тёмно-зеленое строение, гармонично вписывалось в окружающий пейзаж. Крыша тоже была плетеной. Создавалось впечатление, что они находились под большой перевёрнутой корзиной.
Все эти переплетения создавали столь причудливую игру света и тени, что мысли в голове невольно замедляли бег, чтобы успеть насладиться вдоволь этой красотой.
По-видимому, это была летняя терраса, поскольку ограждения носили явно декоративный характер. Она примыкала к дому с левой стороны, от чего на ней большую часть дня царила приятная полутень, весьма располагающая к мирному отдыху и неспешным беседам.
На Ниночку, правда, плетеная терраса не производила такого яркого впечатления. Девочка, в очередной раз наспех перекусив, ринулась было канючить у Пхубу покататься на Мурке, но неожиданно была остановлена окликом вошедшей с дальнего конца террасы девушки.
Ника с изумлением узнала невесомо летящий силуэт босоногой Ланы. Ей обрадовались, как самой близкой родственнице. Ниночка с визгом полетела в её распахнутые объятья и сразу же потащила за руку к столу с остатками завтрака, поспешно пытаясь что-то предложить. Лана оказалась не голодна. Расправив свою пышную зеленую юбку, она присела на циновку к низкому столику так грациозно, как если бы всю жизнь завтракала именно в этой позе. На немой Никин вопрос она улыбнулась:
