Они стояли там вдвоем, ведомые только своими собственными заботами. Отдельно ото всех. Кай прижал Хильду к себе, и та безучастно повиновалась его движению. Холодная и апатичная, пустым взглядом глаз Хильда глядела на толпу, не различая ни Иакова, ни кого бы то ни было еще.

— Изгнание произойдет завтра на рассвете, — закончил Вильфред. — Травнице повесят цепь изгнанника, и ведьмак выведет ее отсюда, дабы она не сбежала.

Удовлетворившись этим приговором, люди стали расходиться, но большинство ринулось в чертог. Урсула вдруг упала на колени перед корзинкой и разрыдалась. Так она сотрясалась в рыданиях минуты три, а затем, утерла слезы, встала, и, взяв корзинку, вяло побрела в хату.

— Пойдем, — сказал Геральту Вильфред, хлопнув того по плечу, — выпьем и обсудим.

Ивар, Ульве последовали за ними. В доме Вильфреда было тепло. Они сели на скамьи у очага. Его дочь подала им питье, и Вильфред приказал ей выйти погулять.

— Мда-а-а, и случиться же такое, — протянул он, усаживаясь на лаву. — И так, ведьмак, мы договаривались о другом немного, а теперь я уж и не знаю…

— Нечего переживать Вильфред, я близко к разгадке, как никогда. Травница поедет со мной и ваши беды прекратятся. Чудище вас больше не побеспокоит.

Поленья потрескивали в костре, и маленькие искорки разлетались по сторонам. Ивар сделал большой глоток.

— И как же все-таки травница тут причастна? Она, что же и взаправду ведьма? — Рыжий мужчина поболтал питье в кружке и вопросительно уставился на Геральта.

— Она действительно пала жертвой проклятия. Косвенно. Людям лучше не рассказывать обо всей этой истории. Пускай для них она останется просто жертвой чар, — Геральт пристально поглядел своим спутникам в глаза, и те кивнули в знак согласия.

— Ну, что же, ведьмак, — выдохнул Вильфред, — на том и порешили. Раз уж говоришь, что все решится, пускай. Поверю на слово профессионалу, — он возвел кружку вверх, и они скрепили обещания, громко чокнувшись кружками.

Однако Геральт и Ульве не разделяли общего облегчения. Оба обеспокоено переглянулись.

— Ну, что ж нас ожидает еще одно событие, — сказал он, вытирая бороду. — Хильда и Кай женятся. Выпьем за молодых.

Так они распивали напитки около часа, а затем ведьмак откланялся и направился к выходу. Перед порогом его остановил Ульве и протянул медальон.

— Возьми, вернешь ему, чтобы он ушел с миром, — прошептал он.

— Откуда он у тебя?

— Много лет назад, когда я занимался колдунством, я призвал дух его матери. Это было в лесу. Я побрел за ней. Долго идти пришлось, около трех дней. Она привела меня к берегу, деревня там была очень давно. Сейчас одни развалины. Неподалеку от деревни Фирсдаль. Раньше там пытались несколько раз отстроить деревню, да все зря. И там я нашел его, — он еще раз тряхнул медальоном. — Бери, и удачи вам.

— Спасибо, — Геральт сомкнул медный кружок в своем кулаке и направился к дому Раннейген.

Иаков все это время сидел на скамье, и уже клевал носом от усталости. Солнце было в зените, но небо затянули тучи, и этого не было видно. Холодный ветер дул с севера, напоминая о скорой зиме. «Начинается Саовина, — подумал Иаков с тоской о доме». Он не знал, празднуют ли Саовину на Скеллиге.

Но как только он увидел Геральта, выходящего из дома старосты, его усталость, как рукой сняло. Иаков хотел подойти к нему, но побоялся, и когда ведьмак зашел в дом Раннейген, он подобрался поближе, стараясь услышать их разговор.

Когда Геральт зашел в дом травницы, то застал ее на полу, у стены, бледную и заплаканную. Она не двигалась, и ему на миг показалось, что она мертва, но он почувствовал ее пульс и слабое прерывчатое дыхание. Девушка поглядела на него красными глазами, испуганная и одинокая.

Ранни содрогнулась, когда он сделал шаг ближе, боясь, что он убьет ее, хотя без сомнений, слышала свой приговор.

— Я не хотела, — проревела она, — клянусь, я не специально. Я… Я не знала, что она носит ребенка. Вернее, я думала, что это поможет…

Геральт опустился на корточки перед нею, невольно почувствовав жалость. Не то, чтобы он так о ней беспокоился, но та жестокость и бессердечие, в которое мгновенно облачились жители деревни, известные ему сполна, и о которых она ничего не знала, были причиной многих страданий вообще.

Но Геральт не мог полностью обратить свою жалость на нее, ибо то, что она сделала не было мелким проступком, и в то же время, он знал, что сделано это было не специально и не со зла.

— Я знаю, — сказал он, стараясь утешить ее. Геральт поднял ее и немного приобнял. — Завтра на рассвет мы отправимся в путь. Увы, теперь времени у тебя нет, да и выбора тоже.

Она вдруг, отслонилась от него и вытерла слезы.

— Его никогда и не было, — она села на стул и молча уставилась куда-то в пустоту. — Я сделала, как ты сказал, Геральт. Иаков, — уточнила она, словив вопросительный взгляд, — он ничего не узнает.

— Я знаю, — Геральт стал у стола, скрестив руки на груди.

— Скажи, он был там? С ними?

— Да.

Раннейген посмотрела на ведьмака испуганным взглядом, боясь задавать вопрос, мучивший ее.

— Он не желал твоей смерти, напротив, — честно ответил Геральт.

Лицо ее просияло.

— А, он ничего не знает, верно, Геральт?

— Верно. Я не говорил.

Раннейген, ощутив суровый взгляд ведьмака, смущенно опустила глаза, заламывая пальцы.

— И правильно. Нечего ему знать. Спасибо, ведьмак, — она уставилась на него уставшими и измученными глазами, и Геральт понял, что она решилась.

— Я пойду, приготовлю лошадей. Завтра я приду к тебе на заре.

Она кивнула ему на прощание, и забилась в угол на своем соломенном тюфяке, прижав колени к груди.

Едва ли Геральт отошел от ее двери, перед ним возник Иаков.

— Что мне «нечего знать», ведьмак? Говори, — он упер руки в бока, уставившись на Геральта грозным взглядом.

— Нехорошо подслушивать, — вздохнул Геральт, и, обойдя преграду. Спокойно направился к конюшне.

Иаков широким шагом последовал за ним.

— Геральт, я имею право знать! — потребовал он, вновь опередив ведьмака. Теперь его глаза были преисполнены мольбы и просьбы о помощи. — При чем тут Раннейген? Что она скрыла от меня?

Люди, шедшие мимо, с интересом оборачивались на них. Хильда вышла из дому и тоже заметила их, и отчего-то, ей показалось, что видит она Иакова в последний раз.

Геральт вздохнул, скрестив руки на груди.

— Ты не помнишь, как спасся, да? — Иаков кивнул. — Так вот это была она, — он двинулся дальше, и за ним как хвостик увязался Иаков.

В конюшне, где был только пьяный конюх, Геральт и поведал ему всю историю.

— Поэтому, лучшее, что ты можешь сделать для нее это держать язык за зубами. Понял?

Иаков ошеломленно кивнул, сам еще до конца не уложив все у себя в голове. С этим всем он отправился домой. Он даже не знал, что и думать. Теперь уж это еще больше напоминало ему сон, только, увы, это была явь.

Однако, к ночи, когда он все для себя наконец уразумел, сердце его преисполнилось, такой благодарностью и вместе с тем печалью, что казалось, вот-вот, лопнет внутри. Ему было жаль всех, кто оказался, каким-то ужасным способом втянут в эту историю. Словно злой рок прошелся по их жизням, сведя всех вместе.

Холодной дождливой ночью, он лежал на своем соломенном матрасе, и не мог заснуть, думая обо всех. Дождь тарабанил по земле и по дереву. Крыша протекала, и в доме стало неприятно сыро и холодно.

Геральт был прав, он не мог дать ей того, ради чего она пожертвовала всем, и все же он мог оказать ей последнюю милость, в благодарность за свое спасение.

С этой мыслью он, наконец, заснул.

========== Севрин ==========

Они уходили в темноте. Геральт зашел за ней рано, еще до рассвета. Она не спала всю ночь, и когда он постучал в дверь, сразу же открыла.

— Скорее, — сказал Геральт, держа в руке светильник. — Будет лучше, если мы уедем до рассвета.