— Поедем со мной. Я даю тебе два дня на размышления, — сказал он вставая. — Тянуть больше нельзя. И, — остановился он неожиданно у двери, — этот парень, Иаков, оставь его.
— Как ты узнал? — изумленно спросила она.
— Я чувствовал зелье. Сначала я не понял, что это, но здесь я ощущаю ту же ауру, тот же запах. Он рассказал мне свою историю, и я все понял. Я знавал такие истории, но только одна кончилась хорошо.
Она ничего не ответила, а Геральт продолжил, чувствуя сомнение в душе девушки:
— Этот мир создан для людей, и в нем нет места, таким как мы, Раннейген. Мы были созданы для другого, — Геральт замолчал и Раннейген почувствовала горечь на его лице, — возможно, но мы те, кто мы есть и с этим придется смириться. Понимаю. Ты хотела другого, ты поверила в любовь, и ошибочно подумала, что это твоя судьба, — Геральт сделал шаг вперед. — Я не смогу спасти тебя, но я могу сделать твой последний путь легче.
— Врешь! — воскликнула она, подорвавшись с места. Стул упал. — Лжешь! Лжешь! — Она яростно била кулаками по столу, слезы текли по ее щекам. — Неправда это все. Здесь иначе. Они добры ко мне и…
— Добры, потому что бояться, потому что думают, что ты чаровница и можешь наслать на них чары, — невозмутимо отвечал Геральт. — Но, что они говорят за твоей спиной? Зовут ли на свои гуляния? Рады ли твоему приходу в час спокойствия, а не нужды? Ты пришла для них в час смуты. Появилась сразу же, как умерла старая травница. Я лишь не хочу лишней крови, — закончил ведьмак, умолчав о том. Как эта кровь появляется.
Ведьмак потоптался на месте еще несколько минут и вышел, оставив смятенную Раннейген одну. По щекам ее потекли слезы. Она гневно стукнула кулаком по столу и подбежала к окну. Алый цвет бледнел, даль была окутана розоватой дымкой.
Вытерев слезы, она собрала сумку с лекарствами для раненых, и отправилась к дому Бьорна. Злость забрала ее силы, и она ощущала себя, идущей в тумане.
Дверь ей открыла Астрид. Она быстро направилась в комнату, где лежал Бьорн. Ему становилось все хуже. Два дня она помогала ему бороться со смертью, но все без толку. Рана продолжала гноиться, как бы старательно она ее не чистила. А теперь добавился еще и сильный жар с лихорадкой.
Ранни коснулась потного лба. Бьорн лежал перед нею бледный. Грудь его больше не вздымалась. Иаков боязливо заглянул в комнату. Стеклянный взгляд Бьорна остановился на нем. Парень неуверенно шагнул в комнату. Рядом с кроватью он заметил деревянный тазик, а внутри окровавленные бинты и тряпки. Смрад от Бьорна исходил ужаснейший. Раннейген обернулась:
— Он… мертв, — прошептала она, отпуская безжизненную руку Бьорна.
Хильда вмиг побледнела, Астрид медленно, словно в тумане, села край кровати и ласково провела ладонью по лбу Бьорна.
— Мой Могучий Медведь, куда же мне без тебя? — прошептала она. По щекам ее текли слезы, но она улыбалась. Астрид зажмурилась, утирая слезы с лица:
— Я пойду к Вильфреду, — сказала она, вставая с кровати. У порога, она обернулась к дочери, словно хотела сказать ей, что-то, но передумала, и молча вышла из дому.
Хильда молча вышла из дому, и направилась в неизвестном направлении. Иаков и Раннейген остались одни. Парень неуверенно потоптался на месте, а затем шагнул к Бьорну. Юноша провел ладонью, навсегда закрывая глаза Бьорна.
— Он был тебе дорог? — спросила она, глядя на глаза Иакова, наполненные слезами.
— Да. Он привез меня вместе с Вигге, Иваром и Кайем, — на последнем имени он хмыкнул. — А мог бы оставить умирать там, но нет, привез сюда, дал кров в своем доме. Там, откуда я пришел, за такое гостеприимство можно горько поплатиться.
Из его слов, Раннейген поняла, что он не выпил того зелье. Душа ее разрывалась на части. «Оно и к лучшему, — думала травница, — нечего тебе здесь делать среди людей прав был Миккель, прав и ведьмак. Я создана была для моря, там мое место. Эх, Миккель, повидать бы его еще раз. Как он там, этот старый друид? Жив ли еще?». С трудом она сдерживала слезы, сидя подле Иакова.
— То зелье, ты выпил его? — тихонько спросила она, взглянув на Иакова исподлобья.
Взгляд ее казался Иакову таким измученным, а она сама словно даже постарела.
— Нет еще, — ответил он и в доказательство вытянул из кармана куртки, флакон с нетронутой жидкостью.
Раннейген протянула руку, ощущая печаль и в то же время решимость:
— Отдай его мне. Оно слишком сильное, я сделаю тебе другое. Полегче.
Иаков нехотя протянул ей зелье, а она вырвала его у него с рук, точно юноша украл у нее, какую-то личную вещь. Девушка вздохнула и спрятала флакон в сумку. «Прав ведьмак, нечего надеяться, — продолжала убеждать она себя. — Пусть будет, что будет».
Хильда вернулась. Иаков и Раннейген обернулись. Хильда стояла в дверном проеме, прислонившись к косяку. На заплаканном лице играла горькая улыбка.
Они оставили Хильду наедине с отцом, а сами вышли на свежий воздух. Неподалеку от конюшни они увидели ведьмака в полном обмундировании. Тот перекидывал сумку через седло. Уходит?
— Уезжаешь, ведьмак? — Иаков подошел, растерянно глядя на Геральта. Он похлопал лошадь по крупу, и та взмахнула хвостом.
— Ненадолго, — спокойно ответил он, поправляя уздечку, и как-то странно глянул на Раннейген. — Надо встретиться с одним человеком. Соболезную насчет Бьорна, — вдруг сказал он гораздо серьезнее, пристально глядя юноше в глаза. — Я приеду до похорон, — он хлопнул Иакова по плечу и взобрался на Плотву, — надеюсь.
Иаков ничего не ответил, а лишь кивнул. Ему не хотелось, чтобы ведьмак уезжал. Раннейген глядела на ведьмака, но Иаков не мог понять, что же в этом взгляде заключается. Геральт кивнул ей на прощание.
Иаков не знал почему, но чувствовал странную привязанность и благодарность к ведьмаку. По крайней мере, за то, что тот помог Бьорну и остальным, хотя бы попытался.
Раннейген сделалась еще печальнее. Они смотрели ведьмаку вслед, пока тот не скрылся из виду. Помчался на встречу с чародейкой.
Вильфред тем временем послал двоих за жрицами и лекарями, чтобы подготовить мертвых к погребению. В чертоге сновали люди, готовясь к пиру. Здесь смерть провожают смело, весело с песней и кружкой. Четверо, в числе которых был и Торнвальд, готовили деревянные плоты, на которых и сожгут мертвых.
В их компании Раннейген заметила Кайя. Тревога поднялась в ее душе. Кай же, заметив Иакова в компании травницы, даже улыбнулся, и это был первый раз, когда Иаков увидел дружелюбную улыбку в свою сторону от него.
— Жаль Бьорна, — сказал он, когда они подошли, — хороший был воин. Ты должен быть благодарен, чужак, за то, что он настоял на твоем спасении тогда. Я хотел оставить тебя. Думал ты не жилец, — Кай ухмыльнулся, и бросил взгляд на Раннейген.
— И в правду, добрый был мужик, — заметил Торнвальд, — нынче таких не встретишь. Только такие как Кай и попадаются: злобные, с жалом вместо языка, — Торнвальд усмехнулся, а Кай наигранно приподнял брови в изумлении.
И хотя Кай улыбался, Иаков не мог не заметить этот злой блеск в его холодных глазах. «Такой человек не будет колебаться, он последует разуму, а не сердцу и доброте, — думал Иаков. — Расчётлив и холоден, нет, он не такой как Бьорн — милосердие не в его чести ».
— Ну, хватит языком трепаться, — буркнул Снорре, — давай за работу.
Иаков и Раннейген пошли дальше. Вдруг они остановились перед домом травницы.
— Подожди здесь. Я принесу лекарство от головных болей.
А пока Иаков, омраченный ожидал ее, Раннейген забежала в свою хату, громко захлопнув за собой дверь, достала, то зелье, и метнувшись к очагу, вылила его на огонь. Но Иаков никогда об этом не узнал, даже после того, что случилось.
Через пару минут она вышла и вручила ему сверточек трав.
— Залей кипятком и выпей. Это чай. Он поможет.
Губы Раннейген растянулись в короткой улыбке. Иаков видел такие, ими бросаются на прощанье. Раннейген не была уверена, как же ей стоит поступить. Она вернулась в хату, мучимая сомнениями и напрасными ожиданиями.
