— У меня есть прекрасное зелье, — послышался голос из кладовки. — Из… А впрочем, неважно, не то ты еще запомнишь рецепт и перестанешь ходить.
Иаков, неуверенно оглядывающийся по сторонам, решил встать у стены.
— Я хотел поблагодарить… за помощь Хильде и за то, что дала укрыться, — он умолк так же неожиданно, как и заговорил.
Раннейген бросила на него беглый взгляд.
— Ты… беспокоишься о ней, о Хильде? — вопрос звучал странно, но Иаков не сумел понять, что же скрывалось за этими словами. Голос ее был ровный и спокойный. Она вновь взглянула на него, и в глазах ее он увидел толику грусти.
— Я не знаю. Я благодарен ее семье за то, что они помогли мне в трудный час.
«Настолько, что готов сбежать?».
Он стыдливо отвел глаза в сторону. Ее взгляд продолжал испытывать его еще какое-то время. Когда она отвернулась, Иаков вновь обратил на нее свой взгляд, но теперь в его глазах были страх и изумление. Он пытался понять, чей голос он слышит.
Внезапно его охватило ощущение, что травница вовсе не так проста, как хочет казаться. Что есть в ней, что-то чарующее, никому непонятное. Она взглянула на него из-под длинных ресниц, и ему показалось, что она знает, о чем он думает. На губах ее играла легкая усмешка. Он замер от страха.
— Правда? — переспросила девушка.
Ответом послужило короткое “да”.
Раннейген вдруг поникла, и свет, идущий от нее, вдруг как-то погас. Девушка с минуту потопталась на месте, словно не зная, куда себя деть. Движения ее стали неловкими. Пару раз она чуть не выронила стеклянные флаконы из рук.
— Скажи, если бы ты мог, — девушка умолкла, сама неуверенная в том стоит ли ей говорить дальше, — ты бы остался с нею? Был бы счастлив?
Иаков опешил. Излишняя откровенность показалась ему странной. В любое другое время, он предпочел бы соврать, но не сейчас. Вопрос, поставленный ею, терзал его долго, и сейчас ему показалось, что сама судьба спрашивает у него долгожданный ответ, чтобы потом, быть может, его, ждал счастливый конец.
— Да, — признался он, — если бы я мог. Но у меня матерь и сестры. Я не могу вот так вот взять и бросить их. Я… я не знаю, — он потер затылок. Он не хотел быть излишне откровенным, но ему становилось намного легче, от того, что он может излить кому-то душу. — Все стало так сложно.
— А если бы ты узнал… узнал, что Хильда возможно влюблена в другого, ты бы поступил нечестно? Дал бы ей зелье, чтобы она полюбила тебя? — Иаков едва не рассмеялся от волнения, но увидев серьезные глаза девушки, сдержался. Пытается ли она намекнуть ему на что-то?
Наконец, он поднял на нее свои глаза:
— Нет, не стал бы, — честно ответил он, чувствуя, как грусть разливается у него в груди. — Пусть будет счастлива с тем кого любит по настоящему, а колдунство, то рано или поздно испариться, и что же тогда останется.
Иаков встретился с ней взглядом, и ему показалось, что она будто борется с чем-то внутри себя.
— Понимаю, — протянула она и подошла к нему. В руках у нее было два фиала: один зеленоватый, другой розовый. — М-м-м, погоди-ка, какой же из них я готовила? — она выглядела растерянно. На лице ее появилась странная печаль и сомнения.
Девушка заглянула в его глаза, пытаясь сыскать ответ, на вопрос, который только сама и знала.
— Скажи, ты правда ничего не помнишь? — она взглянула на него самым отчаянным взглядом, который он когда-либо видел. — Как спасся? Что было в ту ночь?
— Последнее, что я помню это падение в воду, — честно ответил он, хотя от взгляда травницы у него и вправду возникло такое ощущение, что он чего-то не помнит.
Надежда, которой так горели глаза девушки, окончательно потухла. Иакову показалось, что комнатку внезапно наполнил тяжелый удушающий воздух. Травница, вздохнула, лицо ее как будто покинула тяжелая гнетущая мысль. А в глазах появилась решительность и злость.
— Вот, возьми, — неожиданно протянула она фиал с розовой жидкостью. — Я вспомнила.
— Спасибо, — неуверенно ответил он, полностью сбитый с толку.
Раннейген метнулась к столу с травами. “Быть может, ты еще вспомнишь, только выпей это и ты поймешь”
— Выпей зелье сразу, оно подействует. Удачи.
Она вновь отвернулась. Иаков потоптался на месте. Ему было тяжело уезжать из-за Хильды, и ему не хотелось усложнять жизнь кому-то еще.
Перед тем, как ступить за порог услышал последние слова: «У тебя не выйдет, сюда идет смерть. Но остановит тебя месяц»
Он выбежал из хаты, хлопнув дверью. «Дождаться бы вечера и сбежать отсюдова поскорее», — думал он. Астрид уже была дома, когда он вернулся. Иаков молнией промчался мимо и рухнул на матрас в своей комнатушке. Солнце стояло в зените. День тянулся ужасно медленно. И он не нашел решения лучше чем лечь поспать. Скакать он будет всю ночь, ему пригодиться много сил. Так он и сделал. Проснувшись, он лихорадочно выглянул в окно. Смеркается. Мигом он сел, и похлопал себя по лицу, дав разуму прийти в себя.
Иаков засунул руку под подушку, и достал небольшую сумку. Проверив ее содержимое на наличие еды и карты, он радостно взял ее и направился к конюшне. Сердце его билось настолько сильно, что рисковало выпрыгнуть из груди.
Лошадь была на месте. Он дал ей зеленое яблочко, похлопав по холке. Алый диск медленно клонился к горизонту, окрашивая даль в алый цвет. “Каэр Трольде на северо-западе, — прикинул он».
Он выглянул, чтобы проверить, нет ли никого, кто бы его видел. Никого не было, но он медлил, что-то останавливало его против воли. Неожиданно он услышал стук копыт. Сначала ему показалось, что это лишь галлюцинации, но стук не прекращался, а к нему добавился скрип телеги и мужские голоса.
Некоторые начали выходить из хат. Иаков сжал кулаки. Он все упустил. На мгновенье в глазах выступили слезы, но интерес обуял его и он вышел из конюшни, осторожно словно вор.
Всадники уже прибыли, и рысью бежали через деревню. Впереди всех на коне сидел ведьмак, весь в крови. На бледном лице, было видно синие жилки. “Ну, и паскудная морда”, — подумал Иаков с жалостью.
Дальше на двух конях, что тащили телегу, едва сидели Торнвальд и Раемунд, а в телеге, мрачно над кем-то склонившись, находился раненный Вигге. Вильфред ехал в конце, а вместе с ним рядом Ульве, который, что-то яро шептал на ухо Вильфреду. Староста, проезжая мимо Иакова, бросил на него угрюмый и тяжелый взгляд.
Люди посыпались с хат, но Вильфред приказал не останавливаться. Кай отделился от процессии, и, спрыгнув с коня, направился к травнице. Остальные слезли с коней, как только достигли дома старосты. Тяжелораненых вытащили из телеги и занесли в дом.
Несколько женщин, взяли коней за поводья и стали вести в конюшни. Иаков стоял ошарашенный. О побеге нечего и мечтать. Он чувствовал, как что-то внутри него ломается. В носу защипало, и он выбежал из конюшни. Очнувшись от своих рыданий, он нашел себя в своей комнатушке.
Иаков вытер слезы с лица. “Нет, нет, соберись тряпка”, — кричал он себе в голове. Но ничего не выходило. Отчаяние настолько глубоко вонзилось в его душу и разум, что он уже был не в силах воспрянуть духом. Сумку он спрятал под подушку, так на всякий случай.
Неожиданно дверь заскрипела и в комнату вошла Хильда.
— Иаков, — тихо молвила она. Он посмотрел на нее, и к отчаянию добавился еще и стыд.
Островитяне не плачут, они с мечом в руке принимают поражение и смерть, а он ревел, как тряпка, и мало ли кто его слышал.
— Отец… — было начала она, но запнулась. — Не печалься так, быть может, все обойдется, — Иаков сначала не понял о чем она, он просто глянул в ее лицо. Бледное как луна и такое же печальное. Он встал, и неуверенно вышел из своей комнаты.
Дверь в спальню Астрид и Бьорна была настежь открыта. Он неуверенно заглянул туда, и то, что он увидел, едва ли не лишило его сознания. Бьорн лежал в постели, весь в поту, тяжело дышавший. На груди у него были окровавленные повязки. Астрид сидела рядом, любовно склонившись над ним, она держала его за руку, а другой гладила вспотевший лоб.
