Несмотря на долгий и крепкий сон чувствовала она себя уставшей и разбитой. По правде говоря, это и сном-то назвать было сложно, скорее вынужденное беспамятство. Хильда приподнялась на локтях, и выглянула в окно. Было уже темно, но неподалеку на полях, она увидела огромную толпу, что стояла вокруг костра.

Слабо, но до нее доносились звуки голоса Ульве Безумного. Интерес обуял ее, ей хотелось узнать, что же такого произошло за один-то день. Быть может и не один? Может она проспала два дня? Однако Хильда только удрученно вздохнула. Она теперь почти месяц будет прикована к постеле.

Девушка вперила взгляд в потолок. Ей не хотелось становиться обузой для семьи. Со смертью братьев, и так стало слишком сложно, а теперь еще и она слегла. Матери будет тяжело. Она коснулась пальцами кончиков своих каштановых волос, что разметались по ее груди, и вдруг ей стало жутко тоскливо.

Девушка не знала, сколько она так пролежала, но за дверью ее комнаты послышались два голоса, и это отвлекло ее от размышлений. Видимо толпа уже разошлась.

— Ей уже семнадцать, Бьорн, — настойчиво говорил мужской голос. В нем она узнала Кая. — Приданное у вас есть, чего же еще ждать?! Я защищу ее! К тому же этот чужак явно не лучшее соседство для вашей дочери.

— Тише, Кай, — спокойно отвечал Бьорн. — Ты прав, ей уже семнадцать, но ты забыл, что она сама вольна выбирать себе мужа. И я сперва прислушаюсь к дочери, — Кай громко вздохнул, и цокнул языком. — Я поговорю с ней об этом, но ее воле противиться не буду.

— Даже если это будет чужак?! — Громко воскликнул молодой мужчина. Больше она ничего не слышала, разве только, как громко хлопнула дверь.

Внезапно взор ее обратился к углу комнаты, где стояло ведерце с теми яблоками. Она залилась румянцем, накручивая на палец прядь своих волос. “Я люблю яблоки. Здесь они хорошие”.

Ей вновь захотелось провалиться в сон, но как она не старалась, сделать этого у нее не получилось. Дверь в родительскую спальню захлопнулась, видимо, отец ушел спать. Ей было одиноко, как было всю жизнь. Хильда лежала, вспоминая тот поцелуй. До этого она никогда не интересовалась подобным.

Да, они с другими девушками любили, посекретничать об этом, где-нибудь на цветочном поле. Они плели друг другу, косы, и вплетали в них цветы, делали красивые венки и весело хохотали.

Она понимала, что ей придется, когда-нибудь разделить постель с мужчиной. Ведь в этом нет ничего постыдного? Ей лишь стоит выбрать мужчину, с которым она будет вольно делить и ложе, и жизнь. Именно так поступали женщины на Скеллиге, так поступила ее мать, выбрав отца…

Для нее это было просто. Раньше она точно знала, что это, скорее всего, будет Кай. Он-то и сам к ней не равнодушен. Супружеская жизнь, и то, что происходит между двумя людьми, представлялись ей скорее долгом, нежели желанием. Но она была готова этот долг исполнять. Разве это сложно?

Но после того поцелуя с чужаком, что-то неведомое ей раннее проснулось в ней. Поначалу она не обращала на это внимание, но девицы в деревне постоянно об этом говорили, и вот теперь она и сама не заметила, как стала предаваться мечтам о чужаке. Она закрыла глаза, и тяжелый вздох вырвался из ее груди.

Незаметно для себя самой, она вновь задремала. Ей снились странные сны. Временами она видела мать, временами отца, а иногда к ней заходил Иаков. Все они, что-то говорили, и потом давали ей пить, после чего наступали другие сны.

Сначала она оказалась на странном утесе. Густой лес, был окутан пеленою тумана. Хильда вдруг взглянула на свои руки, и ужаснулась. Между пальцами ее были перепонки. Она оглядела себя. На бедрах и локтях были чешуйки, вдруг позади она услышала волчий рык, но когда она попыталась обернуться, то свалилась с утеса.

— Как ты дорогая? — послышался голос матери, но ее нигде не было.

Она была одинокой девушкой, и сидела у озера, собирая травки. В небе вновь была красная луна, и вокруг было тихо. Вот только она чувствовала беспокойство. Когда в кустах неподалеку послышался рык зверя, Хильда резко проснулась.

Грудь ее тяжело вздымалась, а по лбу катились капельки холодного пота. Ей было ужасно жарко, но стоило легкому ветерку коснуться ее кожи, как ее бросало в дрожь. Она окончательно отошла от обезболивающего. Нога ужасно отекла, и ей казалось будто вместо нее там тяжелый камень.

Она взглянула в окно. В небе уже светает. Прохладный утренний ветерок, проскальзывал сквозь приоткрытое окошко. Хильда одернула одеяло и глянула на свою ногу, почувствовав разочарование. На что же она надеялась, что и с ногой это только сон? Но перевязь была свежей, значит, не все было сном.

Копошение, где-то в углу, дало ей понять, что она не одна. В слабом утреннем свете она заметила Иакова. Ей вдруг стало страшно. Юноша, заметив, что она проснулась, растерялся, и покраснел.

— О, проснулась уже, — парень налил воды из кувшина, и поднес ей. Хильда потянулась к кружке. Иаков слегка приподнял ее голову, помогая ей привстать на локтях. Девушка жадно глотала прохладную воду. В горле ее пересохло, и говорить было больно, и потому девушка жадно глотала воду.

— Как долго я спала? — спросила она, наконец, напившись вдоволь. Иаков тем временем поставил кружку на столик, и приставил небольшую табуретку к кровати.

— Два дня. Мы давали тебе маковое молоко и сонного вина. Ты ужасно кричала, когда отходила от их действия, — он вдруг умолк, смущенно опустив глаза вниз.

— А кто менял мои повязки?

— Твои отец и мать… и я, — Хильда покраснела и отвела взгляд в сторону.

— А как же Мархэн? — расстерянно спросила она.

Парень бросил на нее недоумевающий взгляд, но затем вдруг помрачнел.

— Ах, ты не знаешь… — он сжал губы. — Мархэн загрызли волки. Ее останки нашли в лесу. Погребение было два дня назад.

Она на минуту прикрыла глаза, острое чувство вины, ужалило ее.

— В тот же день, когда я упала, — тоскливо протянула она про себя. Парень обеспокоенно поглядел на нее. — Если бы я не… Ох.

Вдруг парень положил свою ладонь на ее плечо, пристально глядя в ее напуганные глаза:

— Не стоит себя винить. Что должно произойти, того нельзя избежать.

Она ничего не смогла ответить, только кивнула. “Что должно произойти, того нельзя избежать”, — думала она про себя, и эта фраза порождала в ней странную тревогу, причины которой она не могла понять. “Может на Большой земле и принято покорно следовать судьбе, но я островитянка. Мои мать и отец воины, и их предки тоже были!”, — возразила она про себя, касаясь пальцами его руки, и чувствуя странную слабость.

— К тому же, — продолжал он, — к нам явилась новая травница. Я ее еще не видел, но люди только и судачат о ней. Говорят, она пришла вместе с ведьмаком.

“Новая травница, — думала она, — как быстро и как удачно”.

— Ведьмаком? — вместо этого спросила она.

— Да, — тихо ответил юноша, не отрывая от нее взгляда. — Вильфред, твой отец и еще несколько воинов, решили, что затягивать с освобождением лесопилки уже нельзя. Они готовятся к этому походу.

— Ты хочешь вернуться домой? — вдруг спросила она. — Не отпирайся, — прервала она его, заметив, как он уже собрался ей возразить, — знаю, что тоскуешь по дому. Вы все такие — не привыкшие к суровой жизни и свободе.

Юноша глядел на нее осуждающе, но они оба знали, что она говорила правду. Это было видно по горечи в его глазах. Они умолкли на несколько минут, и просто сидели в тишине, согреваясь слабым огнем очага. Парень вдруг глянул на нее лихорадочным взглядом.

— Быть может и так, — обиженно ответил он, — но моя жизнь там, а не здесь, Хильда. Я не островитянин, не воин и никогда им не буду, — он резко встал и повернулся к ней спиной, скрестив руки на груди. Мгновенье было молчаливым, но тут он обернулся и с жалостью глянул ей в глаза. — Хильда, — вздохнул он.

— Так ты уйдешь? — она старалась не произнести это как можно спокойнее, но голос ее задрожал.

Он пристально взглянул ей в глаза.