– Вы – надежный советчик?
– Я – профессионал.
– Другие женщины могут с вами не согласиться.
– У дурной славы своя награда, особенно в сфере правовой практики. Я не против попасть в заголовки, если это пойдет на пользу делу.
Внешне она оставалась невозмутимой и контролировала себя, но макияж не мог скрыть ни пульсирующую жилку на горле, ни запах разогревшейся кожи. Джонни хотел бы объяснить это их спором, но нет, она была такой с самого начала.
– Я присутствую в ваших представлениях о дурной славе?
– Именно вы как личность? – Лесли Грин сплела пальцы и заговорила так, словно излагала заранее известное решение. – Адвокатская практика – это бизнес, как и любой другой. Я обязана думать о репутации, о том, как меня воспринимают. Внимание средств массовой информации не есть безусловное зло.
– И из-за меня вы привлечете больше этого внимания.
Она сделала вид, что не заметила колкости.
– Телевидение. Газеты. Книги. Правильное или ошибочное, но у людей сложилось о вас определенное представление. На основании собственного опыта могу сказать, что плохой рекламы почти не бывает. Буду говорить откровенно, чтобы не возникло заблуждений в отношении мотива: я ничего не делаю бесплатно.
Лицо Джонни затвердело.
– Я не стану обсуждать ни мою сестру, ни события десятилетней давности.
– Ливай Фримантл умер в доме вашей матери. Случившееся десять лет назад имеет прямое отношение к вашему делу.
– Я не стану обсуждать мою сестру или ее исчезновение и не стану обсуждать, каким меня изображают в газетах и на телевидении. Да, обо мне говорили всякое. Некоторые посчитали то, что я сделал, заслуживающим внимания. Были и фотографии… провокационные.
– Но сказано было не обо всем. Вы молчали, а молчание вело к спекуляциям, благодаря которым ваше имя оставалось на слуху. Вы действительно отвергли предложение сделать фильм?
Джонни поднялся.
– Мистер Мерримон…
– Ливай Фримантл мертв. Факты установлены. Вы сами так сказали. Что касается Голливуда, то нет, денег за мою историю мне никто не предлагал. А если б и предложили, я бы отказался.
Скрывать злость Джонни уже не мог. Он смотрел в расширенные зрачки, на влажные губы. Слишком многих влекла дорога, пройденная им мальчишкой, страдания и темные места, растоптанные цветы детства.
– Мой интерес чисто профессиональный.
– Сомневаюсь.
– Мистер Мерримон, пожалуйста…
– У вас там книга, на полке. – Адвокатесса повернулась к книжному шкафу у нее за спиной. Остановилась. – Под файлом. Вы ее спрятали.
– Как вам…
– Я не стану говорить о моей сестре. Не стану говорить, как нашел ее. Не стану говорить о погибших. Я хочу, чтобы это было ясно.
– Очень хорошо. – Лесли Грин откашлялась и наклонилась к столу. – Тогда давайте говорить вот об этом.
Она положила фотографию. На ней волосы у Джонни были короче. Он не улыбался и был одет в оранжевое.
– Это тюремная, – сказал Джонни. – Двухлетней давности.
– Уильям Бойд и Рэндал Паркс утверждали, что вы пытались убить их.
Джонни сел. Ответ требовал взвешенных слов.
– Если б я хотел убить их, они уже были бы мертвы. Я лишь намеревался напугать их.
Она достала стопку других фотографий. Разоренный палаточный лагерь, расстрелянные из крупнокалиберного оружия личные вещи. Фляги. Походная газовая плитка. Ружейная ложа.
– Вы всегда попадаете в то, во что стреляете?
Джонни промолчал, но в его ушах уже звучали крики и треск выстрелов, визг пуль, одна за другой впивавшихся в опорные шесты палаток, оружие и снаряжение.
– Вас могли обвинить в покушении на убийство.
– Они убили медведя в закрытый для охоты сезон.
Лесли Грин откинулась на спинку кресла и поджала губы. Она уже переключилась на деловые рельсы и рассматривала вопрос со всех сторон.
– Уильям Бойд – богатый человек.
– Если считаете, что представлять меня небезопасно, позвольте успокоить вас. Уильям Бойд живет в Нью-Йорке. Сюда приезжает только ради охоты.
– Да, у него есть охотничий домик, знаю. Какие у вас сейчас отношения с мистером Бойдом?
– По запретительному судебному приказу мне нельзя приближаться к нему.
– Вы нарушали запретительный приказ?
– Пока еще нет.
Адвокатесса с недовольным видом поджала губы.
– Окружной прокурор вполне мог посадить вас за решетку и, как говорится, выбросить ключ, но вместо этого предложил признать вас виновным в мисдиминоре[6] и ограничиться четырьмя месяцами заключения. Можете объяснить, почему он так сделал?
– Спросите лучше у мистера Бойда.
– Мистер Мерримон, вы на самом деле хотите получить мою помощь?
– Да.
– Тогда постарайтесь понять мою позицию. Вы на виду. Вы непредсказуемы и открыто демонстрируете склонность к насилию. Дурная слава – это одно, криминальное поведение – совсем другое. Мне нужно знать, что вы не станете стрелять в нью-йоркских менеджеров миллиардного хедж-фонда. Если не можете этого обещать, я не смогу помочь вам.
– Готов поклясться на мизинчиках.
Она выжидающе подняла бровь.
– Ладно, – сказал Джонни. – Я не стану стрелять в нью-йоркских менеджеров миллиардного хедж-фонда.
Несколько долгих секунд Лесли Грин пристально смотрела на него, потом поднялась из-за стола и подошла к окну. «Годков, наверное, тридцать три – тридцать четыре, – прикинул Джонни. – Образованная, привыкла, чтобы ее принимали серьезно».
– Почему он это сделал?
– Что?
Она прислонилась к подоконнику.
– Ваш предок владел сорока тысячами акров в округе Рейвен. Был одним из богатейших людей штата, однако освободил сотню рабов и отдал им шесть тысяч акров. Потерял землю, состояние, место в обществе. И ни в одной книге не объясняется, почему он это сделал.
– Не знаю, что и сказать.
– Никаких семейных преданий?
– Ничего такого, чем я готов поделиться.
Она напряглась, глаза ее блеснули злостью.
– Может быть, позже.
– По обстоятельствам.
Женщина промолчала и только потянулась пальцами к цепочке на шее.
– Так вы поможете мне или нет?
– Я подумаю. Позвоните на следующей неделе.
Лицо ее оставалось бесстрастным, но Джонни не спускал с нее глаз. Он ждал чего-то, какого-то знака, намека.
Но болото было слишком далеко, и он так и не смог ничего прочесть.
* * *
Лишь после того, как Джонни вышел из офиса, Лесли позволила себе расслабиться и, тяжело опустившись в кресло, медленно и ровно выдохнула. Она знала немало привлекательных мужчин и со многими из них встречалась. И все же в Джонни Мерримоне было что-то особенное – тут ее друзья не ошибались. Внешность? Карие глаза и спокойствие? Или дело в его истории, в том, что один из ее знакомых назвал темной славой сюрреалистичности? Лесли встречалась со знаменитостями: с футболистом в Шарлотт, с сенатором в округе Колумбия. Для них слава была чем-то вроде костюма, и, может быть, разница определялась этим. Джонни ничего этого не признавал. Он был растрепанным, неотесанным и грубым.
– Джойс. – Лесли позвонила помощнику по интеркому.
– Да?
– Будь добр, принеси мне файл рейнмейкера[7] на Уильяма Бойда.
– Две минуты.
В ожидании досье она побарабанила пальцами по столу. Как и в любой амбициозной фирме, здесь собрались партнеры, знавшие, что лучше работать умом, чем задницей. Это означает привлечение крупных клиентов, приносящих миллионные гонорары. На перспективных клиентов, одним из которых был Уильям Бойд, составлялись досье. Из своего офиса на Уолл-стрит Бойд управлял хедж-фондом стоимостью в девять миллиардов долларов. Своим нью-йоркским поверенным фонд платил по девятьсот долларов в час. Его собственный доход составлял, по слухам, тридцать миллионов в год.
Прогулявшись в центральную регистратуру, Джойс вернулся с пустыми руками.