– А если дело проиграем мы? – спросила Елизавета Петровна. – Мне тогда оплачивать их расходы? А что, если они своему адвокату заплатят миллион? Нам с дочкой в таком случае квартиру продавать?

Адвокат задумался и потом произнес уже не так уверенно, как прежде:

– Не думаю, что дойдет до этого. Но сами понимаете, что Федор Степанович человек со связями, знаком со многими высокими людьми и, если потребуется, сможет достучаться до еще более высоких. Тем более что дело касается его сына и внука.

Он выложил это с такой проникновенностью, словно забыл, что маленький Федя – внук не только Первеева. А ведь Елизавета Петровна тоже бабушка, а в решении суда о ней вообще не было сказано ни слова. Вполне может быть, что бывший муж дочери за что-то обижен на Аню и потому не хочет, чтобы ребенок общался с матерью, но бабушка здесь при чем?

Сухомлинова думала об этом, когда подняла глаза и увидела склонившегося к ее окошку директора ТСЖ. Александр Витальевич улыбнулся ей приветливо и произнес участливо:

– С вами ничего не случилось? А то у вас такое лицо…

Елизавета Петровна пожала плечами и решилась:

– Хочу уволиться, нашла другую работу.

– Какой удар для меня! – воскликнул начальник. – А иначе как-то нельзя? Может, совместить получится?

– Я уже совмещаю. Только новое начальство против совместительства. А там зарплата значительно больше.

– И начальство моложе, – предположил Александр Витальевич.

– Да что вы! – возмутилась Сухомлинова, хотя, по существу, так оно и было.

– Печально, печально, – вздохнул директор ТСЖ. – Где же я достойную замену возьму? И вы еще небось хотите уйти без отработки?

– Я бы хотела сразу. А то еще две недели совмещать – тяжело для меня.

Бывший полицейский посмотрел на часы.

– Я сейчас спешу. А вечером вы заходите ко мне, всё и обсудим. Вы же давно обещали. А заодно мою небольшую коллекцию картин посмотрите.

И тогда Елизавета Петровна согласилась. Но еще было самое начало дня – вернее, утро, – через полчаса придет смена. Придется ехать домой, а вечером спешить на встречу с Александром Витальевичем.

Но, вернувшись домой, она сразу легла на диванчик, чтобы поспать немного, потому что после бессонной ночи чувствовала себя разбитой… А когда открыла глаза, было уже два часа дня. Надо было что-то делать по дому. О приглашении Тарасевича она забыла, а когда вдруг вспомнила, то поняла, что надо бежать на эту встречу, хотя делать этого не хотелось вовсе. Но пришлось. Она тряслась в маршрутке с ощущением чего-то неизбежного, что должно случиться непременно, но чего она пытается избежать. Потом маршрутка попала в ДТП – не сама попала, а в нее въехал большой черный внедорожник, который, как сразу выяснилось, почти не пострадал – у него лишь немного треснул передний бампер, а у автобусика была огромная вмятина в боку. Но все равно из черного автомобиля вышли молодые люди, смахивающие на подростков. Они обматерили пожилого водителя маршрутки, а потом стали снимать всё на камеры своих айфонов, комментировать всё происходящее и весело материться.

Остаток пути Елизавета Петровна прошла на своих двоих. Спешила, но успокаивала себя тем, что ничего страшного с ней сегодня уже не случится.

Квартира-студия оказалась огромной. И окна были во всю стену. А на других стенах висели картины, что делало помещение еще больше похожим на мастерскую художника. Александр Витальевич, очевидно, подготовился к ее приходу. Посреди комнаты стоял накрытый стол. Хозяин, встретив гостью, тут же усадил ее в кресло возле стола, а сам метнулся к холодильнику, откуда тут же вытащил бутылку шампанского. Такая поспешность не понравилась Елизавете Петровне. Она поднялась и попросила разрешения посмотреть картины.

– Что за вопрос? – удивился хозяин. – Смотрите все, что хотите.

Картины были так себе. Холсты старые, но, скорее всего, в большинстве это были очень старые работы студентов Академии художеств. Этюды и эскизы к дипломным работам. Лежащая с закрытыми глазами девушка – скорее всего, это эскиз к работе «Воскрешение дочери Иаира»: на курсе, где учились Репин и Поленов, это была дипломная тема. Но рука явно не того и не другого.

И вдруг Сухомлинова замерла. Александр Витальевич, поймав направление ее взгляда, подошел и встал рядом.

– Жемчужина моей коллекции! – с гордостью произнес он. – Знаменитый художник Саврасов «Грачи прилетели». Та, что в музее висит, размерами побольше будет, но зато в моей больше солнца. Так мне специалист сказал.

– Охотников, – уточнила Елизавета Петровна.

– Какой? Ах, вы про того, что в нашем доме живет. Да я с ним практически не знаком. Другой специалист это сказал. Мало, что ли, у нас искусствоведов.

– И в самом деле, – согласилась Сухомлинова и поинтересовалась, откуда здесь это полотно.

– Я повесил, – пошутил хозяин, – картина у меня уже много лет. С нее, к слову сказать, и началась моя коллекция. Лет тридцать тому назад зашел я как-то в комиссионный магазин, увидел эту картину и приобрел. Правда, торговаться долго пришлось. Время такое, что ни у кого денег не было. Кто-то свои вещи у метро продавал, кто-то сдавал картины в комиссионку, а старинные серьги в ломбард. Потом уже, когда я хозяину магазинчика свое служебное удостоверение показал… Просто для того, чтобы он знал, с кем имеет дело, и не накручивал цену, он мне пообещал, что будет для меня оставлять, если что-то интересное появится.

– Мне кажется, что я уже видела эту работу прежде, – призналась Сухомлинова.

– Вряд ли. Хотя чего в жизни не бывает. Давайте-ка лучше за стол сядем.

За стол Елизавета Петровна не стремилась. Она продолжала рассматривать картины, особенно ту – теперь она не сомневалась в том, что это была та же самая работа Саврасова, которую она видела в квартире Охотниковых, и, разумеется, не подделка – тот же широкий мазок и проработка деталей тонкой кистью, так же пробиваются сквозь кроны голых деревьев лучи почти белого весеннего солнца…

– У меня еще была картина Перова, – прозвучал за спиной голос Александра Витальевича, – но я ее удачно реализовал. Нашелся настоящий ценитель. Хватило Диме на домик в Черногории. Хотя тот домик и пятой части этой студии не стоит. Разве что море рядом.

– Года два назад в Лондоне на аукционе была продана картина неизвестного на Западе художника Перова. Кто-то выложил за нее полмиллиона евро. Это посчитали сенсацией. Прежде там лишь Айвазовского ценили. Да и то после того, как одну его работу купил папа римский.

– Надо же! – удивился директор ТСЖ. – А что на ней было изображено?

– Жанровая сцена. Двое помещиков в кабаке на купеческой ярмарке. Купцы после удачных сделок гуляют, а помещики к ним подсели, чтобы выпить за чужой счет.

– У одного помещика грязные сапоги, а второй в рваных башмаках?

– Кажется.

Александр Витальевич побледнел, а потом, покачав головой, выдохнул:

– Вот ведь гад какой! Надул меня все-таки. Ну да ладно: бизнес есть бизнес.

– Так это все-таки Охотников? – спросила Сухомлинова шепотом, как будто начальник мог находиться где-то поблизости и слышать их разговор.

Александр Витальевич не ответил, он смотрел на картину Саврасова, а потом обратился к полотну:

– А тебя я никому не продам.

Потом повернулся к гостье:

– Прошу к столу!

Теперь уж Сухомлинова отказываться не стала. Она не отказалась и от бокала шампанского. А хозяин выпил коньяка. Причем осушил пузатый бокальчик залпом, как водку. Закусил кусочком сыровяленой колбаски и без всякого предисловия перешел к главному, для чего, очевидно, и пригласил в гости Елизавету Петровну.

– Я, как вы, наверное, знаете, вдовец. Уж скоро десять лет, как это случилось. Я на службе в тот день был. Она позвонила, сказала, что ей плохо. Я посоветовал вызвать врачей – кто ж знал, что там все так серьезно. Бригада прибыла, врачи в дверь звонят, а никто не открывает. Не сразу, но решили дверь взломать. Вызвали специалистов, открыли замок… Жена уже не дышала. Лежала в коридоре, видимо, хотела дверь открыть заранее… Тромб оторвался. Похоронил я ее, а потом написал рапорт об увольнении по выслуге. Зачем мне все, когда для нее жил и работал. Ну, на пенсию жить – сами понимаете, как оно. Пошел в строительную фирму начальником службы безопасности. Фирма как раз этот жилой комплекс и построила. Организовали здесь товарищество собственников и назначили меня директором. И с тех пор тружусь здесь. О новом браке не помышлял даже. Но когда увидел вас… Вы не поверите, Лиза… Можно я вас так буду называть, а то с отчеством как-то официально получается, как на допросе подозреваемого.