— Зачем ты это сделал? — спросила Эм, не в силах больше выдерживать гнетущее молчание.

— Ты о чем?

— О волосах.

Человечек пожал плечами.

— Разве это так важно — волосы? Мы их не носим. Мы носим принадлежность к Коллегии.

— Это что еще такое?

— Рисунок, — пояснил Дидо, указывая на тонкую красивую извилистую цепь, нарисованную на его черепе. — Тебе надо такую же, но у меня нет материалов. Купим в Анаресе.

— Нет, — Эм так испугалась перспективы татуировки на голове, что подалась вперед. - Нет, слышишь? Мы не будем рисовать вот это на моей бедной голове!

— Тише. Нельзя повышать голос.

Эм резко выдохнула, сосчитала до пятидесяти, повернулась к оранжевому солнцу и увидела прямо под ним еще одну звезду, гораздо меньше.

— У вас два солнца!

— Это, — человечек указал на большое оранжевое светило, — Мииран. А тот, что под ним — Висзран, его младший брат. По нему можно мерить время. День состоит из девятнадцати неполных его витков. Можешь посчитать.

— Я надеюсь, мы будем в «недрах», или где там еще, раньше заката. — Она с надеждой посмотрела на человечка, но тот лишь покачал головой. — А как долго до них добираться?

— Трудно сказать, — отозвался он уклончиво.

— Так куда мы едем в таком случае?

— Мы едем к убежищу Саэроса. Там должна быть подсказка, куда отправляться дальше.

— То есть ты понятия не имеешь, где эти твои недра, — мрачно заключила Эм и откинулась назад. Ее мучила сильная слабость: невозможно было сходу вспомнить, когда она в последний раз ела и пила.

— Но теперь ты есть. Разберемся.

Они помолчали. Эм разглядывала необычный пейзаж, запрещая себе думать о своем доме, и вспомнила о доме человечка — сером, пожухлом; о липкой земле вокруг, об огромном подобии высохшего дерева с раскидистыми ветвями, опустившимися до земли, и задала следующий вопрос:

— А что с твоим домом случилось?

— Ты, — ответил он коротко и ясно.

— А мертвое дерево — это что?

— Что?

— Такое, — Эм растопырила пальцы, — высокое…

— Буерог, — понял Дидо и сник. — Я погубил его, потому что твое сосудистое содержимое никак не призывалось, а потом оказалось, что оно разрушено и надо его чинить.

— Значит, этот буерог — место силы?

— Буерог — это священный столп, дающий фаоли. Их осталось всего три… Два, — поправился он с болью в голосе. — Я был его хранителем.

— Сочувствую.

Человечек медленно покачал лысой головой и отвернулся.

— Ну, а фаоли — это что? — не унималась Эм.

— Его семена. Чистая энергия.

— Мне бы сейчас энергии… Поесть, попить…

Дидо достал злополучную банку с гусеницами и протянул ей.

— Фаоли, — уточнил он. — Возьми. Одну.

— А какая-нибудь другая еда у вас имеется? Может, выращиваете кого-то, поджариваете? Или хотя бы овощи, фрукты? — Человечек побледнел и до того ужаснулся, что даже опустил банку. — Ладно. Поняла. Давай сюда свое волосатое насекомое.

Эм, перебарывая отвращение, достала из банки упругое продолговатое нечто и поднесла ко рту. Фаоля (или фаоль?) оказалась безвкусной, чуть поскрипела на зубах и растаяла раньше, чем девушка сглотнула. Почти сразу Эм ощутила прилив энергии, такой сильный, что, казалось, ей по силам и горы свернуть.

— Неплохо, — призналась она с воодушевлением. — А этот треугольник как работает? Почему я тебя понимаю с ним?

Человечек похрюкал, оценив ее шутку, догадался, что она и правда не понимает, и лицо его приобрело «снисходительное» выражение, которое нередко посещало Геральта в начале общения с Эм.

— Разве ты не видишь?

— Что?

— Потоки, — он обвел руками вокруг себя. — Все в потоках. Ты не видишь? Нет? Я могу сдвинуть свое внешнее содержимое, а внутреннее останется. Смотри.

Он уставился на свою руку, поднял ее, при этом продолжая разглядывать опустевшее пространство. Настала очередь Эми посмотреть снисходительно.

— Бред какой-то, — выдавила она наконец. С другой стороны, некоторое представление о потоках она имела благодаря старцу и его лагерю. Ей стало интересно, работают ли тут Знаки? Эм сосредоточилась, оттопырила пальцы и в следующую секунду из руки хлынул поток огня, такой мощный, что она опалила лицо и вывалилась из лодки назад.

— Беда, беда! — захрипел человечек, спрыгнул и быстро погасил огонь. Под влиянием танцующих пальцев выжженная трава восстанавливалась, и Эм это удивило еще сильнее. — Больше никогда, — процедил он, — никогда так не делай. Разве что… Никогда, пока не доберемся до недр. Поняла?

— Дидо…

Человечек повернулся, посмотрел туда же, куда и Эм, и замер. Перед ними, возле большого фиолетового кустарника с пружинистыми выростами на концах, стоял великолепный конь. Его мощные ноги, лоснящаяся грива и умные глаза цвета родного неба, напомнили Эми о Лихо, питомце Рупа. Восхищенная, она чуть подалась вперед, протянула руку, но конь, фыркнув, отпрянул и скрылся.

— Поехали, — позвал ее Дидо, залезая в лодку.

Эм постояла еще немного и присоединилась к человечку. Лодка тронулась.

— Надо же, не думал, что мне удастся когда-нибудь увидеть настоящего гестура…

— Это — конь, — поправила его Эм. — Жаль, что мы его испугали.

— Это — гестур. И гестуры ничего не боятся. Считается, что Татийе создал их первыми, по образу и подобию. Они чисты, мудры, благожелательны. Но обходят остальных стороной. Не ты его напугала, его отвратила твоя нечистота.

— Я добрая и хорошая! — возмутилась Эм чуть громче, чем положено, и быстро понизила голос: — Я — чистая.

— Можешь внушать себе что угодно, но правда-то все равно отлична.

— Может, его оттолкнула твоя нечистота?

Дидо поднял плечи, заерзал и отвернулся.

— Ты сваливаешь свою нечистоту на других. Больше с тобой я говорить не желаю.

Дидо на самом деле весь утомительно длинный день молчал, не реагировал на ее вопросы и возгласы. Когда же оранжевое солнце слилось с закатом, он остановил лодку, опустил голову и принялся расхаживать по траве. Эм первое время ходила за ним гуськом, но вскоре плюнула и села поодаль.

— Здесь, — сообщил человечек и лег. Эм так устала, что даже не стала спорить, просто растянулась рядом на мягком травяном покрове.

Темнело. Светло-бирюзовое небо стало желтоватым, оранжевым, багрово-красным, потом синим, фиолетовым и почти черным, с мириадами ярких точек. Эм одновременно наблюдала и за небом, и за травой, которая потихоньку оплетала ее тело, грела. И тогда она позволила себе вспомнить дом, тепло, заполнявшее ее рядом с Геральтом, родные желтые глаза. Как он был с ней, как он говорил, двигался. Погрузившись в воспоминания, она почти ощутила прикосновение небритой щеки к своей, широкую ладонь на груди, плече, теплое дыхание на шее, и тоска защемила ей сердце. Вспомнилось Эм также и то, как она измывалась над останками Гидеона, не дала ему спокойно уйти, мучила, выкручивала и пыталась вернуть.

Резким движением она разорвала тонкую травяную паутину, перекатилась на бок, поджала колени и горько расплакалась.

Геральт, смертельно уставший, поднялся по ступеням на крыльцо, навалился на дверь и зашел в трактир. Вслед за ним зашел и другой человек, которого он тянул за собой, как корову. Быстрым взглядом он оценил обстановку, пихнул своего спутника на красивую резную скамью и повернулся к трактирщику.

— Уходите, — приказал хозяин. — Это дорогое место для приличных людей. Как вас впустили? .. Нам не нужны неприятности…

— Я устал это слышать, — проговорил Геральт медленно и зловеще. — У меня есть деньги. И если тебе не нужны неприятности, принеси еды. И еще что-нибудь, что не надо особо жевать. Побыстрее.

Трактирщик с брезгливым лицом вперился в необычные желтые глаза, но не выдержал и пошел исполнять заказ. Геральт же присел напротив своего путника, скрытого капюшоном, и принялся ждать.

Время тянулось очень медленно. С ужином было давно покончено, но того, кого ждал ведьмак, все не было. Он в очередной раз показал спутнику, как держать ложку, чертыхнулся и бросил это занятие, как только в помещение зашли две женщины. Он нагнал их почти у лестницы и подошел к той, что была в сапожках и длинном, развевающемся при ходьбе, плаще.