А что касается нашего общего знакомца Гюнтера, он — эстет, ищет редкие души. Чисто черные ему неинтересны, он ценит отчаявшихся, заблудших, тех, кто на каком-то жизненном этапе сбился с пути или стоит на распутье. А такие в своих метаниях и исканиях по неведению способны наворотить куда больше дел и невольно натворить столько зла, что чисто черным и не снилось. Гюнтер любит тех, кто на грани, он игрок, и игрок азартный. Чем сложнее задача, тем желаннее приз. Но при его эстетских замашках понятно, что клиентов у него раз-два и обчелся. Нетрудно догадаться, что сьюхи его совершенно не занимают, потому что их души идут по цене пять копеек за мешок.

— Почему же он обратил внимание на меня?

— Он чувствует ваши желания. Эмоции от желанного, но недостижимого порою бывают очень сильны и сладки. Видимо, ты отчаянно хотела встретиться со своим Йорветом. Ты желала сильно и искренне, что называется, всей душой. Он услышал и пришел.

— Но я не заключала с ним никаких договоров. Он не имеет ни на что права.

— Он оказал тебе услугу, ты ею воспользовалась. Процесс запустился по умолчанию. Если у кого-то прибыло, значит где-то убыло. Вселенная не терпит пустоты, поэтому за все надо платить. Как правило, почему-то вспоминается эта непреложная истина именно тогда, когда кредитор уже приходит за тем, что ему причитается. Мало у кого хватает ума поинтересоваться до того, как первое желание будет исполнено, чего оно будет стоить просящему.

— А при чем здесь Кузьма?

— Как только Гюнтер получит права на твою душу, он тут же передаст их Кузьме — и ты пойдешь в переплавку наряду с целым ворохом такого же некачественного товара.

— И что это значит?

— Тебя не станет. Душа — твоя суть, а если ее сольют с другими такими же в оловянной ложке, ты утратишь свою суть, а это и значит, что тебя не станет.

— А почему это я должна быть слита с какими-то там другими? — начала сердиться Маша. — Разве я не уникальна?

— Будь сам собой доволен, тролль*, — усмехнулся Пер.

— Что?

— Ты только что доказала, что нет. Чтобы быть уникальной, надо быть самой собой, а ты всегда стремилась быть лишь собой довольной.

— А в чем разница-то?

— В том, что по жизни тебя вело лишь твое «хочу». Тебя, как таковой, нет, есть лишь твои желания.

— И для кого я должна была, по-твоему, жить? Для дяди Пети с дядей Васей? — фыркнула Маша.

— Ты решаешь сама. Людям дана свобода выбора, они сами вольны решать, как им жить и что им делать. Правила обозначены, но никто не будет пинками и подзатыльниками пихать тебя на праведный путь. Однако вместе с правом поступать, как хочешь, есть обязанность в конце своего пути ответить за содеянное. Почему-то, упиваясь свободой, о ней многие забывают. И, как правило, воздаянием большинство бывает очень недовольно.

— Мое воздаяние — Кузьма с оловянной ложкой?

— На большее ты не нажила, — развел руками Пер Гюнт. — Потому что нет ни дяди Пети, ни дяди Васи, которые вступятся за тебя и убедительно докажут Кузьме, что ты достойна большего. Ты жила, стремясь быть собой довольной, и теперь только ты сама за себя.

— Но мама-то заступится, — радостно вспомнила Маша.

— Несомненно заступилась бы за своего ребенка, если бы он у нее был.

— Чего?

— У тебя больше нет семьи. Забудь. Впрочем, тебе отлично удавалось не вспоминать о матери до нынешнего момента, то есть до тех пор, пока она тебе не понадобилась, чтобы откосить от оловянной ложки.

— Как это у меня нет семьи, если я точно знаю, что она у меня есть?

— Теперь ты принадлежишь этому месту, а в мире, где был твой дом, никто не помнит о тебе.

— Чё за хрень? Почему ты мне сразу про это не сказал.

— Ты не спрашивала. Рвалась стать эльфкой. Тебе не терпелось скорее прославиться и побежать под венец с Йорветом. Больше тебя ничего не интересовало.

— Ну дык… э-э-э. И чё мне теперь делать?

— Как вариант все-таки попробовать найти адвоката. То есть того, кто убедит Кузьму, в том, что ты все-таки не так пропаща, как кажется.

— Да легко! — возрадовалась Маша.

— Легко? Точно? Ты подумай хорошенько. Потому что от этого буквально зависит быть тебе или не быть.

— Ну-у, если хорошенько… — Маша наморщила лоб, включив мозговую деятельность на полные обороты. — Чё-то как-то… А кого я найду, если мне здесь и в Ведьмиленде все чужие? — с истерическими нотками в голосе вопросила она. — Я даже познакомиться толком ни с кем не успела. То помру, то Кузьма с Гюнтером встрянут. Геральт вечно своими делами занят, Йорвет в свою чертову Саскию влюблен до одури, чародейки ведьмака делят — им тоже не до меня, Роше с Лютиком и Золтаном в бытовухе и политике погрязли. Одно слово: мрак, сифилис и змеи!

— Это четыре слова, — заметил Пер.

— Да какая в жопу разница! Главное, мне там и нос сунуть некуда, не то что полезные знакомства завести.

— Ладно, суть я уловил. Кузьма с ложкой по-прежнему актуален и избавления от него нет.

— Ну Пе-ерушка, ну Гю-юнтушка, ты же такой-растакой умненький. Придумай что-нибудь, а? Ну, я не хочу на ложку!

— Самый простой и действенный способ: больше ничего не проси у Гюнтера.

— То есть?

— Сколько ты загадала желаний?

— Два.

— Видишь, одно осталось. Пока ты его не загадаешь, а он, соответственно, не исполнит, у них с Кузьмой нет против тебя ни-че-го. Поняла? Как бы тебе ни хотелось, что бы ни случилось, как бы ни было тошно, как бы ни зудело и ни припекало — терпи.

— Угу, — с тяжелым печальным вздохом кивнула Маша. — Слышишь, Пер, спасибо.

— Не за что.

— А почему ты мне сейчас помог?

— А потому что до сих пор не могу простить Кузьме, что он в свое время меня, мнившего из себя такого-растакого самобытно-необыкновенного, единственного и неповторимого в своем роде, звезду, можно сказать, во все небо счел мусором и хотел отправить в переплавку. Даже несмотря на то, что он поступил честно и предоставил мне шанс соскочить с ложки, я все равно зол на него.

— Мстишь?

— Мстю. А вообще, Машунь, скажу тебе честно: Кузьма — это одно из худших посмертий, которое только может случиться. Потому что он такой же эстет, хотя и в своей весовой категории, как и Гюнтер. Наверное поэтому они и спелись.

— Что-то не похож он на эстета, — сморщила носик Маша, перед мысленным взором которой предстал непритязательный облик ее недавнего спутника.

— Кузьма тоже не берет в свою плавильню кого попало. Ему нравятся именно те, кто считает себя особенным, кем-то из немногих, или те, кто мог бы стать таковым, но чуть-чуть все-таки недотянул. Он обожает разбивать иллюзии. А это, скажу я тебе, особенно досадно, потому что, видя его перед собой, ты со всей отчетливостью понимаешь, что уже ничего не можешь ни изменить, ни исправить.

— Но почему? Какая ему-то разница, кого плавить?

— Думаю, оттого, что у него, как и у Гюнтера, нет той самой свободы выбора, которая есть у тебя. Когда из века в век делаешь одно и то же, поневоле начинаешь искать в своей работе элемент неожиданности и возможность хоть как-то развлечься.

Г.Ибсен. Пер Гюнт.

========== ПЕЙ! И ДЬЯВОЛ ТЕБЯ ДОВЕДЕТ ДО КОНЦА. ГЛАВА 17, в которой в голове Маши воцаряется сумбур ==========

— Может, все-таки выпьем, — предложил Пер притихшей после его откровений Маше. — Чтоб жизнь хоть чуть-чуть наладилась. Ту информацию, которой я с тобой поделился, на трезвую голову воспринимать не рекомендуется. Чревато впадением в меланхолию, депрессию и прочими глупостями. Такого рода проблемы профессионалы советуют рассматривать через призму граненого стакана — и тогда они не кажутся столь фатальными.

— Тогда наливай, — промямлила Маша. — Ой, слушай, а разве тебе можно на работе?

— Да у нас некоторые товарищи, не будем показывать на них пальцами, хотя они заседают в соседнем кабинете, с некоторых пор вообще не просыхают. И ничего.

— Это Гэндальф, Торин и Бильбо?

— Они. А тут Торин надумал жениться, Бильбо отправился с ним к Ородруину обустраивать семейное гнездышко…