— Как вы, барышня? — участливо спросил один из них, заметив, что женщина встала. Рыцарь был средних лет, лысоват, зато с роскошными усами. Весь золоченый нагрудник покрывала россыпь алых пятнышек, но это бравого воина совершенно не занимало.

— Могло быть и лучше, — пробормотала женщина, рассеянно глядя на трупы.

Еще несколько минут назад эти люди были живыми: они говорили, грубо смеялись над ней, хотели отрезать ей волосы, потому что им не понравился их цвет… А теперь они превратились в куски кровоточащего мяса, валяющиеся под жарким летним солнышком посреди прекрасного пейзажа.

— Эти мерзавцы могли вас убить, клянусь цаплей! Я рад, что мы подоспели вовремя! — торжественно заявил второй рыцарь, тоже лысый, но с густыми бакенбардами. На его лбу выступила испарина, а доспех с левой стороны был слегка погнут.

Оба рыцаря уставились на женщину, очевидно, ожидая благодарственных речей, но Дита и соображала-то с большим трудом, что и говорить о связной речи, которой от нее, видимо, требовал этикет.

— Давайте отложим торжества на потом, — седовласый мужчина по-прежнему поддерживал Диту под руку. — Сейчас надо отъехать отсюда подальше, а то запах крови может приманить трупоедов и хищников.

— Пальмерину досталось, — заметил усатый рыцарь.

— Не настолько сильно, чтобы я не смог продержаться в седле еще пару часов, Мильтон, — отмахнулся второй воин, морщась. — Геральт прав, надо отъехать подальше от тел, а там видно будет. Даму, разумеется, берем с собой.

— Если она хочет, — пожал плечами седоволосый, которого рыцарь назвал Геральтом. — Плотва выдержит двоих, а мне было бы интересно послушать, как невооруженная полуголая женщина оказалась так далеко от жилья.

— Я поеду, — промямлила Дита, которой совсем не хотелось оставаться одной, и уж тем более одной среди кучи мертвых тел.

Мильтон нерешительно посмотрел на трупы и потеребил кончик уса:

— Может, оттащим их в сторону и сложим костер? Как-то не по-людски оставлять их так…

— А по-людски обижать беззащитную женщину? — возразил Пальмерин. Его голос звучал глухо из-за забрала шлема, который рыцарь уже успел натянуть на голову. — Жили как псы, как псы и умерли…

— Не надо обижать собак, — Геральт оставил Диту, подошел к ближайшему телу и перевернул его носком сапога.

Женщина почувствовала, как желудок снова сжался в болезненном позыве: голова трупа держалась на нескольких лоскутах кожи, а среди кровавого месива торчали пугающе белые кости позвоночника.

— Собаки лучше этих тварей, — как ни в чем не бывало продолжил седоволосый. — Но Мильтон прав, с дороги их надо оттащить.

Будто в полусне Дита наблюдала за тем, как трое мужчин оттащили тела и свалили их в придорожный овражек. Одну из лошадей мерзавцев, которая не убежала с остальными, испугавшимися боя, Пальмерин подвел к женщине:

— Думаю, что эта лошадь — достойная компенсация за то, что вам пришлось испытать по воле этих негодяев, милая девушка. И кобыле Геральта не придется нести двойную ношу.

Дита взяла крапчатую лошадку под уздцы и погладила жесткую пушистую гриву:

— Спасибо, — женщина даже открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но из пересушенного горла вырвался невнятный хрип и она замолчала.

— У нас есть вино с собой, — рыцарь пристально посмотрел в лицо Диты, сквозь щель в шлеме, — может, выпьете? Оно поможет справиться с испугом.

Дита покачала головой:

— Я не пью спиртного, — слова давались с трудом, пересохший язык лип к небу и не хотел ворочаться.

— Пальмерин! — окликнул рыцаря Геральт, как раз в этот момент тащивший Джакоба, большая часть расплющенной головы которого так и осталась лежать, размазанная по дороге. — На седле у Плотвы фляга, красная такая, в ней вода. Дай барышне напиться.

Рыцарь что-то обиженно пробурчал, очевидно, отказ от вина был для него чем-то сродни оскорблению, но даже в такой ситуации побороть отторжение к алкоголю Дита не могла. Она с благодарностью приняла из рук Пальмерина объемистую флягу и с наслаждением напилась теплой воды, пусть и со странным привкусом чего-то запревшего и залежалого. На плечи женщины опустилось нечто грубое и тяжелое. Вздрогнув, она обернулась и увидела усатого Мильтона, набросившего на ее плечи колючий плащ грязно-белого цвета.

— Не стоит приличной женщине расхаживать полуголой, пусть и после таких несчастий, — наставительно сказал рыцарь. — В седло сами заберетесь? — несмотря на то, что воин был весь в крови и только что самолично помог прикончить пять человек, глаза у него были добрые, и смотрел он на Диту с почти отеческим сочувствием.

— Да, попробую, — уже нормальным голосом ответила женщина и, ухватившись одной рукой за седло, а второй за гриву крапчатой лошади, которую услужливо придержал для нее Мильтон, оказалась на спине животины.

Геральт последним закончил возиться с телами, но первым из мужчин вскочил в седло. Его рыжая рослая лошадь недовольно захрапела, когда всадник заставил ее подойти к крапчатой.

— Давай поводья, — Геральт требовательно протянул руку, и Дита послушно отпустила кожаный ремешок, за который только что взялась. — Ты держись за гриву, — седоволосый перекинул повод через голову дитыной лошади и сжал его в кулаке. — Надумаешь падать — кричи. Ехать будем недолго, если можешь говорить, то рассказывай, как ты здесь оказалась, еще и в таком виде. Чтобы время не терять.

Говорил мужчина отрывисто и быстро, при этом, он не моргая смотрел прямо в глаза женщины, от чего ей становилось жутковато.

— Было бы проще, если бы я знала, где я…

Геральт вздохнул, обернулся на рыцарей, которые уже тоже были в седлах, и легко ударил свою кобылу, которую он называл Плотвой, пятками в бока:

— Значит, не только ты будешь рассказывать, — пробормотал он.

***

К тому моменту, как Геральт объявил привал, Дита уже успела рассказать ему свою печальную историю, а заодно окончательно убедиться в том, что Ян не имеет никакого отношения к случившемуся. Ни Геральт, ни Мильтон, ни Пальмерин не имели не малейшего представления о том, что такое Кутна Гора и где находятся Чехия с Польшей, равно как и Дита, никогда не слышала ни о каком Туссенте.

Полуденное солнце уже начало припекать, когда они устроились возле небольшого озерца, со всех сторон заросшего камышами. Лошадей спутали в тени большой ивы, полощущей свои ветви в прозрачной воде, а сами расположились в низинке, заросшей сочной травкой.

Пальмерин де Лонфаль, странствующий рыцарь на службе княгини Туссента Анны-Генриетты, снял золоченый нагрудник, украшенный выгравированным на нем гербом, стащил через голову темно-синюю стеганку и явил свету устрашающего вида синяк, растекшийся на всю левую сторону его крепкого торса. Геральт присвистнул, узрев такое великолепие.

— Ребра целы? — спросил он, доставая из седельных сумок Плотвы маленький котелок и какой-то остро-пахнущий травами мешочек.

Морщась, рыцарь ощупал себя:

— Вроде да, — он несколько раз поднял и опустил левую руку, — хотя, может, трещина где и есть… Уж очень ноет, когда рукой двигаю.

— Ладно, — седоволосый сунул котелок в руки бестолково топчущейся на месте Диты. — Пойди набери воды, а заодно умойся. На тебя смотреть страшно. Сейчас разберемся с Пальмерином, а потом будем думать над твоей проблемой.

Женщина послушно побрела к озерцу, на воде которого мерцали яркие солнечные блики. За камышами виднелась темно-зеленая полоса древесных крон, а над ней возвышалось могучее тело горы. На каменных склонах сверкал и переливался снег, а вершина тонула в белоснежных облаках, сгрудившихся вокруг пика, будто овцы, возле пастуха. Наполнив котелок, Дита обернулась: мужчины ей не интересовались, но негромко беседовали. Мильтон тоже снял доспехи и теперь лежал прямо на земле, жуя колосок, а Геральт аккуратно ощупывал бок Пальмерина, видимо для того, чтобы самолично удостовериться в отсутствии переломов. Женщина стянула с себя драную, запыленную и заляпанную кровью тунику, закатила то, что осталось от джинсов и зашла в ласковую воду. Она тщательно вымыла лицо, руки и даже сполоснула волосы, а когда, выбралась на берег, то обнаружила, что котелка уже нет, а вместо ее многострадальной одежки на траве лежит чистая сорочка из желтоватого полотна.