Напиться я не имела права, потому что во мне уже росла Алинка. Конечно же, я тогда не знала, что это будет девочка, я просто думала, что, наверное, я сделала что-то хорошее в жизни, если Бог решил дать мне такой щедрый подарок – ребенка от любимого человека. Пусть мой любимый не со мной, пусть он найдет свое счастье в далеком Техасе, но здесь со мной будет частичка его, и она будет со мной всегда. Может быть, мой ребенок будет похож на своего отца, будет такой же высокий, умный, красивый и талантливый, а может, он будет похож на меня, я тоже не урод и не дура, но все это неважно, важно лишь то, что он родится от моей любви к его отцу, и эта любовь будет всегда его охранять.
Маме я сказала, что беременна от человека, который женат, и что я не буду избавляться от ребенка. Мама сначала поплакала по моей «загубленной» жизни, потом посмеялась над собой, потом поцеловала меня и твердо сказала:
– Ничего, рожай, дочка, вырастим малыша не хуже других.
Потом мы с ней попили чаю, и я поехала домой, оставив маму составлять список вещей, которые мы должны купить младенцу. Когда мне исполнилось 18 лет, мой отец, который развелся с мамой давным-давно по причине острой влюбленности в свою секретаршу, с которой он тоже потом развелся по причине уже ее острой влюбленности в английского предпринимателя, купил мне двухкомнатную квартиру в подарок на день рождения. Квартира была практически в центре нашего города, я ее сначала сдавала, а потом на накопленные деньги отремонтировала почти по европейскому стандарту и переехала от мамы, чтобы начать самостоятельную жизнь. Вот в этой квартире мы с Алинкой и живем.
Беременность моя протекала легко: у меня не было токсикоза, я не отекала, прибавляла в весе сколько положено и даже похорошела, как сказала мама. Я ела только самое лучшее и полезное для малыша, бросила курить, не пила алкогольные напитки, гуляла в скверике после работы, а вечером слушала классическую музыку, в основном. Моцарта и Вивальди. Во второй половине беременности я уже знала, что у меня будет девочка, и начала покупать ползунки, костюмчики и крошечные платья, в которых преобладал розовый цвет. Мама моя от радости, что будет внучка, которую можно будет наряжать, как куколку, разошлась, раздухарилась и купила еще не рожденной внучке норковую шубку, шапочку и муфту в дополнение к меховым сапожкам, купленным ранее.
Роды продолжались 12 часов, все это время со мной была мама, и когда Алин – ка басисто закричала в первый раз, я засмеялась от радости, а мама заплакала, тоже от радости. У меня были послеродовые осложнения, и в роддоме меня продержали целых 10 дней, а когда мама забрала нас с Алинкой домой, я не узнала свою собственную квартиру.
Мастера из ближнего зарубежья, нанятые мамой, сделали полный ремонт в квартире, а фотографию моей спальни вполне можно было помещать в женских журналах в качестве образца.
Алина была идеальной малышкой. Редко плакала, много улыбалась, в 9 месяцев заговорила. Ничего особенного, просто «мама», «баба», «дай», но словарный запас у нее расширялся каждый день. В 11 месяцев сделала свой первый шаг, а еще через две недели ее уже приходилось отлавливать по всей квартире, чтобы накормить или переодеть. Внешне от Алекса у нее вроде бы были только карие глаза, да родинка в форме звездочки на животе, но иногда она становилась так на него похожа, что меня это пугало. Про родинку еще в детстве Алекс говорил, что эта родинка у всех Пушковых. Волосы и у меня, и у Алекса темные, практически черные, а вот наша дочка родилась светловолосая. Это было очень красиво – белокурые локоны и карие глаза. Моя мама обожала внучку, и любовь была взаимной. Год после родов я не работала, но надо жить на что-то, поэтому я вернулась на работу, а мама смотрела за Алинкой.
Алекс не писал и не звонил мне, но я исправно получала неподписанные открытки и цветы три раза в год: ко дню моего рождения, к 8-му Марта и к Новому году. Однажды, когда мы с Алинкой гуляли в парке, я случайно встретила отца Алекса. Сергей Петрович сидел на лавочке, опустив голову, и о чем-то думал. Выглядел он усталым и старым, а ведь ему даже пятидесяти пяти еще не исполнилось. Я не знала, что делать – подойти и предложить свою помощь или пройти мимо. Все решила судьба. Мальчишки играли в мяч на траве, и от одного удара мяч упал на лавочку около Сергея Петровича. Тот придержал мяч рукой и стал смотреть, в какую сторону его бросить. Мальчишки крикнули Алинке, чтобы она принесла мяч, и я не успела ее удержать. Она помчалась к лавочке, на которой сидел Сергей Петрович. Подбежала, тронула его за колено и проговорила, проглатывая слоги:
– Дед, дай мяч, ста.
Она еще не могла полностью сказать «пожалуйста». Сергей Петрович смотрел на Алинку так странно, что я напугалась, и подошла к нему сама и спросила, не нужна ли помощь. Сергей Петрович отдал Алинке мяч, чтобы она бросила его мальчишкам, а мне предложил сесть рядом.
– Ирина, – сказал он тихо, – я никогда не думал, что ты можешь быть ТАК жестока. Ведь эта девочка дочь Саши, и значит, она моя единственная внучка, а я о ней ничего не знал. Ни ты, ни Саша ничего нам о ней не сказали, а ведь девочка просто копия Саши. Он был блондином до пяти лет, а потом волосы начали темнеть, и в школу он пошел уже темноволосым. И он тоже не мог полностью сказать слово «пожалуйста» и говорил «ста». Я вижу в ней моего сына ясно и четко, почему Саша ничего мне о ней не сказал? Я даже не знаю имени собственной внучки.
– Ее зовут Алина, Сергей Петрович, Алекс ничего, совершенно ничего не знает о дочке. Даже моя мама не знает, кто отец Алины. Я хочу, чтобы все именно так и оставалось, вы меня понимаете? Алекс сейчас в Техасе, у него новая жизнь, и пусть он в этой жизни будет счастлив. Я хочу, чтобы он был счастлив там, а я здесь с Алинкой. Я вас очень прошу ничего ему не говорить о дочери, ни единого слова. Я вас умоляю об этом, Сергей Петрович.
– Какими же глупыми бывают иногда взрослые дети. Ирина, разве ты не понимаешь, что Саша тебя любил всегда, с детства, и любит тебя одну до сих пор. Я у него спросил однажды, почему он на тебе не женится, и он сказал, что если он женится на тебе, ты можешь уйти потом от него, и тогда он потеряет не только жену, но и самого лучшего друга, а он не хочет тебя потерять. Из-за его глупости и твоей гордости моя единственная внучка растет без отца. Ты хоть подумай о девочке, Ира.
– Сергей Петрович, я именно о ней и думаю и поэтому снова прошу вас ничего не говорить Алексу об Алинке.
– Ира, я должен сказать моей жене об Алине. Маша очень больна, ей осталось жить совсем мало. Доктора говорят, что у нее есть всего два месяца. Я хочу, чтобы она увидела Алину и порадовалась, что у нее есть внучка. И еще, прошу тебя, не называй меня по имени и отчеству. Я же всегда был дядя Сережа для тебя раньше, и Маша всегда была тетя Маша, пожалуйста, пусть так и останется пока. А давай мы сейчас поедем к нам и порадуем Машеньку уже сегодня.
Он смотрел на меня такими умоляющими глазами, что я не смогла отказаться. Дядя Сережа вызвал свою машину, и мы поехали к нему домой, в дом, где Алекс вырос, где мы с ним съезжали по лестнице на санках и один раз чуть не выбили входную дверь. Алинке путешествие очень понравилось. Она смеялась, хлопала в ладоши, все время приставала к Сергею Петровичу с вопросами и при этом все время называла его дедом, а он отвечал и улыбался. Когда мы приехали и я увидела тетю Машу, у меня перехватило дыхание. От веселой красивой прежней тети Маши почти ничего не осталось. Исхудавшая бледная женщина с черными кругами под глазами и с жидкой щетинкой седых волос вместо роскошных густых кудрей… Но когда она увидела меня, в выцветших ее глазах загорелся радостный огонек, а когда она увидела своего мужа со смеющейся Алинкой на руках, огонек разгорелся еще ярче. Она даже попыталась встать из инвалидного кресла и протяжно тихо выдохнула:
– Сашенька…
– Я не Сашенька, я Алина, – сказала Алинка, выбралась из объятий деда на пол и подошла к тете Маше, – а ты Маша, я знаю. Тебе больно, да? Тебе надо тамины. Когда я болею, мама дает мне тамины. Дед, купи Маше тамины.
