– Видал, Вша?

Мальчик со страхом смотрел на происходящее и всякий раз, когда сталь встречала сталь, закрывал глаза.

Старший из людей Горста убрал нож за пояс и выхватил меч. О том, как лихо Аарон обращается с этим оружием, прежде шептались в военных лагерях, а пару раз он подтверждал свое мастерство на ристалище.

– Сестры шепчут, что твой дружок услышал шепот Хозяйки, – гнилозубый облизал губы и сплюнул, – он, сталбыть, лучше, чем ты. Слыхал, Вша? Сталбыть, ентого она от любви своей отлучила.

Мальчик согласно кивнул. Он не бежал восвояси, не звал на помощь. В силе Сестер убедился весь Подлесок. Если Возлюбленная, Покинутая и Скорбящая берут кого-то под свою защиту, значит тому ничто не угрожает. Если кто-то навлекает на себя их гнев – горе тому человеку. В этом жители Подлеска тоже убедились сполна. Никто не хотел ослушаться и пойти по стопам их старосты. Никто не желал оказаться вместе со старостой в гроте, ибо всякий слышит, как воет от боли и ужаса человек, посмевший записать имя Хозяйки. Имя богини, подарившей сиротам свою любовь и заботу.

Если бы Матушка не разочаровалась в выжлятнике, то ожившие тени помешали бы Яценти напасть на него. Не позволили бы пролить кровь. Вместо этого тени плясали вокруг Яценти и путали зрение верзилы, защищая своего слугу от смертоносных ударов.

В висках Аарона стучала кровь. По лезвию меча на вытоптанную осоку стекала кровь. Его кровь. Смрад, преследующий их группу от самого Подлеска, усилился, и тошнота стала нестерпимой. Аарон не понимал происходящего, но лишь многолетняя муштра не давала ему потерять хладнокровие.

Секутор встал в стойку и приготовился убивать неожиданно серьезного противника.

– Ты все никак не уймешься… Гузно ты неутертое.  Вот если Ансгар…

– Прекращай треп, – гаркнул Аарон и бросился на Яценти.

Удар подобный этому невозможно отразить серпом. От такого удара гнилозубого мог спасти лишь щит, да и то, заблокировав выпад старшего из людей Горста, гнилозубый мог бы на долгое время забыть о своей руке. Щит бы выдержал удар, а вот кости… Кости умеют ломаться в самый неподходящий момент.

Смертельному удару предшествовал ложный выпад. Деревенский подгузок не должен был прочесть намерения Аарона, а если б и смог, не успел бы принять решение.

Меч должен был разрубить тощее тело мерзавца от правой ключицы до паха, но лишь едва коснулся плоти, высвободив наружу поток крови.

– Сука! Сука! Сука! – взвыл гнилозубый и выронил на землю свой ржавый серп. – Вша! Какого ляда ты встал?! Отгрызи этому сукиному сыну яйца! Вша!

Холодная, сотканная из утреннего тумана рука легла на плечо ребенка.

– Помоги брату, – прошептала Скорбящая.

– Подними этот камень, – добавила Покинутая.

– И ты не промахнешься.

Сестры благоухали сиренью, но в уголке сознания мальчишки все еще жило воспоминание об их настоящем запахе. Воспоминание о смраде, который источают Сестры и их колдовство. Вша повиновался, и прежде, чем брошенный сопляком камень рассек лоб старшего из людей Горста, Аарон увидел стоящего на коленях рыбака. Увидел разрубленную надвое кисть. «Но почему я рассек левую ладонь? – недоумевал верзила. – Как его клятая лапа оказалась на месте ключицы?».

Аарон вспомнил движения гада, вспомнил его спонтанные рывки из стороны в сторону, и то, как нелепо этот деревенский ублюдок размахивает своими бледными, покрытыми язвами конечностями.

Удар вышиб Аарона из равновесия. Земля сильно ударила его тело, и на мгновение он различил замершие рядом с гнилозубым тени. В затылок врезались осколки глиняного кувшина.

– Он мне руку оттяпал! Сука! – выл Яценти. – Вша, давай тряпку скорее. Кровь, чтоб ей, все льется. Сука, быстре-е-е!

Мальчик послушно стянул с себя рубаху.

Звук рвущейся ткани привел выжлятника в чувства. Аарон попытался открыть глаза, приподнялся. Он так и не выпустил из рук меча. Голова гудела и раскалывалась так сильно, будто над ним поработал экзекутор, но никак не деревенский дурак со своим сопливым подручным. Аарон вытер кровь и на мгновение увидел поднимающегося с земли Яценти.

По щекам выродка текли слезы. Аарон увидел мальчишку, рвущего на лоскуты ткани грязную рубаху.

Кровь снова застила глаза, но прежде выжлятник увидел движущийся по дуге серп.

– Убью! – прохрипел гнилозубый. Он был уверен, что завершит затянувшуюся драку одним точным ударом.

Голос ублюдка растерял нотки нездорового веселья. На смену веселью пришла истерика.

Уже не видя противника, Аарон попытался отбить клятый серп. Тщетно. Удар пришелся в левый бок волчатника. Затрещала и лопнула кожаная куртка. Укол острой боли. Гнилозубый потянул оружие на себя, и впившаяся в плоть сталь поползла к животу.

Думать и рассуждать не было ни времени, ни возможности, ибо сейчас враг был на расстоянии вытянутой руки, и иного шанса поквитаться у Аарона попросту не будет.

Свободной рукой старший из людей Горста наугад схватил выродка за сальные патлы и потянул к себе. Аарон замахнулся и огрел вахлака яблоком меча. Затем еще раз.

– Мои жубы, – прохрипел вахлак. – Помоги, Шша!

Враг рухнул на землю. Треклятый серп наконец-то оставил ребра в покое.

Выжлятник вцепился в глотку противника. Смрад ударил в ноздри и заставил закашляться.

– Бей! Бей его, Вша! – шепот сразу трех голосов звучал из камышовых зарослей из-под примятой осоки.

Казалось, что даже парящие в небе чайки кричали:  «Бей! Бей! Бей!»

Выжлятник раздавил кадык гнилозубого, рукавом вытер залитые кровью глаза и увидел стоящего над ним мальчишку. Аарон увидел булыжник, который сопляк задрал над своей головой. Увидел тварей, которые теперь не считали необходимым скрываться от его взора.

Это случилось быстро.

– Порадуй Матушку, – прошептала Возлюбленная.

– Порадуй нас, – добавила Скорбящая.

– Закончи то, что начал Яценти, – поддержала сестер Покинутая.

Вша был готов совершить убийство ради Хозяйки. Был готов отомстить за брата, которого прежде ненавидел.

«Не хочу умирать, – подумал Аарон. Измотанный боем он смог лишь убрать руки с липкой глотки поверженного врага и горько ухмыльнуться. Ребенок не был способен на жалость и милосердие, а если бы и был – твари, стоящие позади него, не дали бы парнишке бросить начатое, – не хочу, но когда меня о чем-то спрашивали?»

Это случилось быстро. Мужчина, привыкший биться до последнего, бился в предшествующих смерти конвульсиях.

Сопляку не хватило сил оборвать жизнь выжлятника одним хлестким ударом.

– Закончи начатое, – хором произнесли Сестры, – прояви уважение.

Вша наклонился, дабы поднять с земли испачканный кровью камень, и замер. Не такой он представлял любовь Хозяйки. Не так он представлял последствия «благородных дел», о коих совсем недавно рассказывал старик Вит. Вша не хотел смотреть на человека, из груди которого прямо сейчас доносится сдавленный стон. Не хотел видеть налившихся кровью глаз. Вшу воротило от вида пробитой головы, от слипшихся, испачканных кровью волос, которых едва коснулась седина. Мальчишка схватил камень, и тот, будто пойманная в болоте лягушка, выскользнул из дрожащих рук.

Вша закончил начатое. 

Выбравшись из леса, Рейн в последнюю очередь думал о том, как выглядит, и в каком состоянии его одежда. Его преследовало чувство, словно нечто коснулось его разума и сводило с ума. Так бывает, когда по зиме начинают ныть зубы.

Он привязал коня к ведущей в Ивы арке и, обругав нерасторопного старика, который, очевидно, был здесь за старосту, решил было сам пойти тому навстречу. Младший из выжлятников сделал лишь один единственный шаг и замер. Учение Горста дало о себе знать, и испытанный в пролеске ужас не смог взять верх над побоями, муштрой и давлением, которым Рейн со стороны своего старшого подвергался систематически. «Каждый из этих людей видал тебя в овраге, – говорил Рейну его наставник, – каждый из них видит в тебе убийцу их родни и друзей, и именно поэтому гончие не работают по одному».