И этот выбор наверняка будет скоро здесь, наверняка решит, что его напарник спятил и потерял контроль над своей мнимой человечностью. Ведь ничто не предвещало грянувшей бури. Но Коннор знает, что каждый его выбор определял именно этот момент истины. Каждый шаг, каждое действие и стремление быть лучше — влекли за собой последствия и конечную точку цикла его существования. Круг замкнулся на нём самом и пути назад больше нет.

Ты убьёшь Маркуса. Закончишь то, что начал и для чего был создан.

Коннор ловит ладонью снежинку: неимоверно красивую, испещрённую узорами кристалликов голубого льда, будто вырезанную ножом в руке умелого мастера. В ней вся красота этого мира и множество его граней, каждую из которых андроиду хотелось познать и увидеть воочию. Но всему этому не суждено сбыться. Жизнь подобных ему стоит дёшево по ценностям моральным, хоть и превышает все мыслимые показатели денежного эквивалента. Идеальную игрушку можно разломать и уничтожить, ведь её заменит другая, которая не будет смотреть на хозяйку с дерзким вызовом в карих глазах.

У тебя нет выбора, Коннор.

Выбор есть всегда. Так говорят люди, которые слишком наивны признать простую истину: не бывает выбора там, где тебе оставляют один единственный выход из ситуации. Это не выбор. Это кощунство и билет в один конец, за которым ничего нет. Белый свет не ослепит, а эфемерный Бог не возьмёт за руку, сопроводив в Эдем для роботов. На той стороне наверняка лишь пустота — удушливая и липкая, как раскалённый добела воздух засушливых пустынь.

Коннор сдувает с ладони снежинку и берёт в руку снайперскую винтовку, чтобы в следующее мгновение развернуться лицом к площади и взглянуть в прицел, регулируя кратность увеличения. Он чётко различает в прицеле лицо Маркуса, а потом переводит его на Норт, доверчиво улыбающуюся и стоящую по правую руку от своего возлюбленного. Коннор знает, что ещё рано, а потому ждёт лишь отмашки, надеясь, что Хэнк не сумеет его найти. Надеяться на лучшее не приходится.

Убей Маркуса и Норт, иначе мы убьём лейтенанта Андерсона. Выбор за тобой, девиант.

Коннор прекрасно понимает, что ему не спасти себя, но напарника спасти он обязан. Андроид тихонько хмыкает, а затем тяжело выдыхает. Девиант. Аманда хирургически точно провела линию невозврата. Его существованию медленно, но верно, приходит конец, а время начало обратный отсчёт. Он — приговорённый к эвтаназии смертник, который проводит свою последнюю ночь в молитвах и одиночестве. Коннор молиться не умеет, а одиночеству и ночи рад, как старым друзьям. В конце концов, становление девиантом стоило всего этого шквала эмоций и плевать, что всё можно смело сослать на пресловутый программный сбой. Он сбоил и раньше, но никогда прежде за всё своё короткое существование не ощущал себя настолько живым. Живым и нужным кому-то. Нужным Хэнку Андерсону, который стал его другом и семьёй, пересилив свою неприязнь к его роду.

И когда тихий рокот автомобильного мотора звенит в стылом воздухе, Коннор сильнее сжимает в руках винтовку, ощущая, как в груди разливается жжение, будто разом расплавилось несколько биокомпонентов, образуя собой механическое сердце. Но у машины нет сердца. В ней нет души и обыденных человеческих стремлений, которые заставляют людей просыпаться и идти навстречу новому дню в тщетных попытках найти самих себя. Внутри него лишь искрящийся холод и пустота, в которых он прячет ураганный вихрь эмоций.

Припасть на одно колено и вскинуть к лицу прицел винтовки оказывается неимоверно сложно, когда жжение в груди достигает своего апогея, а за спиной раздаётся тяжёлая поступь человеческих шагов. Коннор жмурится и едва слышно выдыхает, расслабляя плечи. Всё должно выглядеть естественно. Напарник ничего не должен заподозрить. Жизнь ведь всегда разменивалась жизнью. Одной больше, одной меньше. Коннору всего лишь пришёл его собственный счёт.

— Ты не должен этого делать, Коннор, — привычный голос раздаётся за спиной, растворяясь в порывах ветра.

— Зачем вы явились сюда? Это не ваша проблема, лейтенант, — Коннор смотрит в прицел, но очертания целей размыты. Он их просто не видит.

— Ты хочешь убить человека, который борется за свою свободу, а я не могу тебе этого позволить.

— Это не человек, — Коннор усмехается и взводит курок, готовясь к выстрелу. — Это всего лишь машина. Машины не умеют чувствовать.

— Я очень долго так думал. Кровь девиантов может и отличается цветом от моей, но они живые, Коннор. Разве ты не ощущал себя таковым? — Хэнк делает шаг, когда ему кажется, что сумел зародить в напарнике сомнение. — Что с тобой случилось? Откуда такое внезапное и слепое подчинение?

— Вы обманывали себя, Хэнк! — Коннор повышает голос. — Я всегда был таким. Из-за вас я едва не погубил свою миссию. Из-за вас я стал тем, кем стал. Теперь пришло время платить по счетам, лейтенант. Пора исправлять свои ошибки.

Коннор создаёт видимость готовящегося выстрела, когда позади раздаётся взвод пистолетного курка. Коннор не оборачивается, он смотрит лишь на хлопья снега, что оседают на чёрной поверхности винтовки.

— Закончилось виски, лейтенант? — Коннор вкладывает в слова ядовитую издёвку, на какую только способен. — Поэтому вы пришли сюда в поисках неприятностей?

— Паскудно звучит, Коннор, — тянет Андерсон, будто разочарован его словами. — Это всё, что ты можешь сказать? Да ладно тебе, сынок, это всё, на что способна твоя супер навороченная программа? Я думал, что ты изощрённее будешь.

Коннор лишь качает головой, выдыхая сквозь зубы. Всё идёт так, как и нужно. Хэнк справится. Он обязан. Ради них двоих. Иначе Киберлайф уничтожит обоих. Коннор готов стать разменной монетой.

— Я выполню задуманное так или иначе, Хэнк! — злость получается самой натуральной. Представить перед собой нужную ситуацию оказывается не сложнее, чем моргнуть глазом. — Просто не стойте у меня на пути!

— Это станет нашей проблемой, — Хэнк цокает языком, не зная, какая муха укусила его напарника, заставив превратиться в машину без эмоций, которые зашкаливали в нём ещё вчера. Он совсем не хочет стрелять, отчаянно надеется, что и не придётся. — Отойди от края, Коннор, и брось эту чёртову винтовку.

— И что вы сделаете, Хэнк? — Коннор разворачивается к нему лицом, на котором лишь непроницаемая маска отрешённости и ноль эмоций. — Застрелите меня? Только девианты виновны в том, что эта страна оказалась на пороге гражданской войны!

— Я не хочу этого делать, сынок, — Андерсон сжимает пистолет так, словно он вот-вот выскользнет из рук. Или он пытается удержать собственную решимость? Если его Коннора поймали и переписали программу, заменив бракованный код, смерть для парня будет лучшим решением. — Но мне придётся, если ты не оставишь мне выбора.

— Ваш сын погиб из-за андроида, а теперь вы хотите спасти их? — Коннор указывает рукой себе за спину, явно намекая на толпу андроидов, собравшуюся на площади. — Он умер, потому что хирург не смог оперировать, и это сделал андроид. Маленький Коул не выжил.

— Замолчи, — цедит Хэнк сквозь зубы. — Не знаю, что они с тобой сделали, но просто закрой свой рот и не говори о моём сыне.

— Я не могу, Хэнк, — Коннор смотрит, не моргая, а на лице Андерсона явственно читается боль, перемешанная с разочарованием. Ему обидно? — Не могу позволить вам встать на пути.

— Отойди от долбаного края или я выстрелю!

Коннор стягивает с головы шапку, бросая её к ногам. Облачко снежной пыли мгновенно поднимается вверх, подхватывается порывами ветра, обдувая лицо холодом. Холод остужает мысли не хуже серебряной монеты, перекидываемой меж пальцами. Холод позволяет шагнуть вперёд, чтобы едва не вывалиться через перила, когда инерция пули, попавшей в цель, отталкивает назад, а по куртке мгновенно расползается голубое пятно.

— Прошу тебя, Коннор, стой на месте и брось эту долбаную винтовку, — Хэнк понимает, что голос срывается, а холода он вовсе не чувствует, когда сердце в груди толкает кровь по телу слишком быстро, будто работая на износ. — Ты не обязан так поступать, что бы они ни сделали и сказали. Я знаю, ты всё ещё можешь отступить.