______________ * Вульгата - первый перевод Библии на латинский.
Оно, вполне естественно, несколько надуманное, но в рамках моих координат - самое-пресамое, лучше не бывает! Всё дело в том, что я верю в Третий Храм и приход Машиаха.
Давайте-ка я расскажу и вам про эту веру, кто знает... авось меня никто не обезглавит подобно тому, как обезглавила толпа язычников святого Иринея Лионского или не замучат аки блаженного Фому в Индии. Да я и не из той братии. А если причислить меня к стану язычников, то - слава те, Г-споди, Торквемадо* да-авным да-авно превратился в маленькую зловонную лужицу гнили - постфактумный факт для исторических придурков-садистов, почитателей преходящей Цели. Сколько их уже сгинуло - Великих Диктаторов, парящих в багряных небесах своих отечеств? Сколько народу они перехрумчали в своих железных челюстях? Сколько сердец превратилось в маленький сморщенный кусочек плоти, пробитый пулей? Доколе пылкие поэты будут рифмовать "долю" с "болью", а исполнительные служивые составлять списки вычеркнутых из списка? Кто подсчитает слёзы детей (о, добродетельный классик, он радел о слезе ребёнка, не зная ЧТО такое слёзы детей, ведомых в газовые камеры... Певец пропахших кошками подворотен моего любимого города, смог бы он прослезиться, почуяв запах циклона из века грядущего?)
______________ * Торквемадо - глава испанской инквизиции, известный своим садизмом.
Конечно, вы вовсе не обязаны принимать мою веру за Истину, я-то знаю, что их на свете - не счесть... Вот, к примеру, Истина во-он того красавца с белозубой улыбкой и чудным разрезом глаз - в том, что он мизерабельнейший мизерабль, так и не сумевший пробиться в замы к Генеральному, а Истина во-он этого мизерабля в нечищеных ботинках - в том, что он самый расчудеснейший красивец , любимчик-папуля-котик, и тест на беременность показал, что ещё каких-нибудь семь месяцев, и он взлетит на седьмое небо, прижимая к себе бесценный плод любви. Все Истины на этом свете неплохи, ну, почти все, я не говорю про Истины Дураков, уверенных в том, что кровь, текущая в их жилах, отлична от крови всяких-яких. Один такой долго рассказывал мне о том, что мои предки подобны дьяволу, что все беды мира - от нас, и что расстрельные рвы ждут-не-дождутся новых тел... наших тел. Я и впрямь превратилась в дьяволицу, зубы мои, превращаясь в клыки, забыли про слабость, бренность и нерегулярные визиты к стоматологу, улыбка стала гримасой ярости, глаза мои потеряли голубизну и подобно двум огненным шарам прожгли тело Дурака. Одного только хотелось мне: перегрызая дурацкую глотку - уничтожить сам след никчемного дурацкого бытия и самую малую молекулу возможности повторения того, что уже никогда не вернёшь и не исправишь.
Ну, а вера в Машиаха... да что вам сказать! - конечно, спроси меня хоть тот же Торквемадо на допросе А КАК ВЫГЛЯДИТ ЭТОТ ТВОЙ МАШИАХ, ответ мой не оставил бы никакого выхода, только костёр, несмотря на мой совершенно невинный голубоглазый образ, в котором нет ни капельки ведьмоства - ни тебе смуглости с нежным отливом, ни тебе масленичных карих глаз, ни тебе припухающих губ, окаймлённых розоватой полоской, с которой сам Дьявол сцеловывал бы капельку пота, отчего сам инквизитор, напялив чёрное одеяние на немощные чресла, с ужасом и страстью превращал ненавистную живую плоть в кусок горелого мяса.
Так вот, мой Машиах огромен и непостижим, но - одновременно - нет ничего проще, чем прижаться к его груди, обнять и вдыхать запах Цфата, перемешанный с сосновым духом весеннего дня. Представьте себе картинку: вместе с заревом нового дня появляется Машиах, задумчиво и неторопливо едущий на белом ослике в сторону Иерусалима, а следом за ним миллионоголосье живущих, выглядывающих из окон, спешащих вослед, и умерших, восстающих из праха... Ай-яй-яй, скажете вы, бедный еврейский ребёнок, напридумывала, и нам эти майсы пересказывает. Ну и что, отвечу я, нас ведь много таких - бедных еврейских детей, знающих, что следом за Торквемадо и Гитлером придёт задумчивый и неторопливый Машиах, поглаживающий шею белого ослика и посматривающий - с нежностью - по сторонам на этих самых бедных еврейских детей, стоящих по обочинам дороги, поднимающейся к Иерусалиму, и поющих АЛИЛЛУЙЯ.
К О Н Е Ц
