Между двумя авторами этой книги было мало общего. Арсену Александру было 54 года; это был знаменитый художественный критик, создатель журнала Смех, сотрудник Фигаро и Театра. Он был завсегдатаем гонкуровского Чердака, другом Золя и Родена; именно он придумал термин «неоимпрессионизм». Бакста он заметил еще в 1908 году, написав рецензию на его «Античный ужас». А Жану Кокто было всего 24, и он никому практически знаком не был, кроме поклонников Русских сезонов. Он опубликовал к тому времени лишь два сборника стихов. Первый, Лампа Алладина, вдохновленный рассказами Тысячи и одной ночи, появился в 1909 году, то есть именно тогда, когда оформленный Бакстом балет «Шахерезада» с триумфом шел в Париже. В том же 1909-м Кокто опубликовал и шесть номеров литературно-художественного журнала Шахерезада. Он был одним из самых преданных членов Дягилевского кружка. В 1912 году он работал вместе с Бакстом в качестве либреттиста над балетом «Синий бог» на музыку Рейнальдо Хана (1874–1947), одного из модных французских композиторов начала века, уроженца Венесуэлы, немецкого еврея по отцовской линии и интимного друга Пруста. Кокто находился под сильным влиянием не только Русских сезонов в целом, но и в особенности Бакста. В книге Декоративное искусство Леона Бакста он описал десять оформленных художником балетов, не по хронологии, а начиная со своего собственного, с «Синего Бога», за которым следовали «Послеполуденный отдых фавна», «Клеопатра», «Шахерезада», «Нарцисс», «Мученичество святого Себастьяна», «Елена Спартанская», «Дафнис и Хлоя» и, наконец, «Саломея». Эти описания для нас ценны своими поэтическими образами и системой литературных и философских отсылок. Они позволяют проникнуть как в творческий генезис спектаклей, так и в восприятие этих балетов современниками.

За описаниями следуют семьдесят семь (!) литографических воспроизведений с работ Бакста, главным образом с его эскизов костюмов, напечатанных отдельно и наклеенных в книгу на тонированной бумаге с обрамлением – так, чтобы можно было сразу повесить их на стену под стеклом. В подарочных экземплярах книги эти прекрасного качества литографии дополнены еще и тонированием акварелью от руки[21], а в некоторые экземпляры вложена оригинальная акварель[22]. Этой публикацией Бакст не только создал себе великолепный портфолио, но и показал зрителю, как нужно относиться к его «декоративному» (слово, употребленное в названии книги), то есть прикладному, искусству, а именно – как к серьезному. Он показал, как его коллекционировать, оформлять, развешивать. В качестве коллекционных эскизы Бакста должны были привлечь и действительно сразу же привлекли особый тип собирателя, увлеченного рисунком. Этот тип – уже с эпохи Возрождения, с Вазари, а в более близкие Баксту времена во многом под влиянием братьев Гонкур – претендовал на особую рафинированность[23].

Помимо того, Бакст этим изданием зафиксировал определенный корпус своих подлинных произведений. Именно на него мы и станем опираться. Что же касается проблемы атрибуции театральных эскизов Бакста, то она очень сложна, и мы ее здесь касаться не будем. Для того чтобы к ней подойти серьезно, нужно проделать большую подготовительную работу, на которую справедливо указала в своей прекрасной статье Ирина Шуманова[24]. Заметим лишь, что в такой работе было бы отнюдь не бесполезно принять во внимание эти прижизненные репродукции, со всей очевидностью опубликованные Бакстом как эталонные. Ими он в дальнейшем иллюстрировал свои публикации в газетах и журналах, а также программы спектаклей и, наконец, серию публикаций начала 1920-х годов, осуществленных литературным, художественным и балетным критиком Андреем Левинсоном (1887–1933).

В 1922 году Левинсон опубликовал по-немецки в Берлине книгу под названием Леон Бакст. Под другим названием та же книга появилась на английском и французском языках два года спустя[25]. Это издание было так же великолепно, как и книга 1913 года; 345 экземпляров французской версии были напечатаны на разных сортах бумаги и пронумерованы[26]. В том же 1922 году Левинсон опубликовал в Париже книгу Произведения Льва Бакста для Спящей красавицы, также роскошно иллюстрированную[27].

Что же касается английского и французского изданий 1924 года, то они вышли под странным названием История Льва Бакста. Не жизнь и не творчество, а именно «история». Название было интригующим. Что это за «история Бакста»? Но все прояснялось с первых же – довольно высокопарных – строк: история Бакста, писал Левинсон, – это история восхождения, триумфа, история успеха. «Имя Бакста великолепно укрепилось в своей славе. Сколько раз о его мастерстве писали самые знаменитые критики. Говоря сегодня о его вкладе, мы не скажем лучше. Список его побед уже составлен, уникальное влияние, которое он оказал, уже было прозорливо оценено. Тем не менее цель, стоящая перед нами, остается немаловажной. Охваченный энтузиазмом Париж присутствовал при расцвете его искусства. Но именно нам, русским, выпало на долю лицезреть самое волнующее зрелище – зарождение его таланта, видеть сложение личности, которая открывает себя, возникновение стиля, первые тяжкие сражения. Для того чтобы получить полное, синтетическое представление о его творчестве, необходимо реконструировать интимную атмосферу его формирования, материальную и интеллектуальную среду, под влиянием которой оно произошло. Земляк и современник мастера, я дышал одним с ним воздухом, был свидетелем его ранних творений, которые вошли в историю русской живописи и театра. В таковом качестве я и сделаю попытку написать биографию Бакста. Она бы осталась неполной, если бы детство и юность художника в ней не описывались. Что касается этого периода его жизни, я записал рассказы самого Бакста, и их по мере необходимости прокомментировал»[28].

Итак, перед нами прямое свидетельство того, что Бакст стоял за этой книгой, рассказывал Андрею Левинсону о своих детских и юношеских годах. Эти рассказы Левинсон, конечно, ни с чем не сверял и не проверял. И зачем бы он стал это делать? Так Левинсон и опубликовал полуправду-полувымысел о ребенке и юноше Баксте, так и создал ту легенду и запутал ту путаницу, которую никто до сих пор распутать не потрудился. Зачем Баксту это понадобилось? Никто ведь его за язык не тянул, не заставлял рассказывать о том, о чем ему хотелось бы промолчать. Но для человека, родившегося в 1866 году, в век линейной истории[29], успех требовал объяснения; у каждого состоявшегося, сбывшегося явления должны были быть предыстория, начало, корни, происхождение, а значит, и его «протез»: повествование[30]. В противном случае успех ниоткуда, возникновение из мрака, блестящий фасад без фундамента могли быть восприняты как черты выскочки, парвеню, культурного нувориша. Французский успех потребовал русского детства и свидетеля из этого детства, свидетеля, строго говоря, относительного, поскольку – несмотря на его утверждение – «современником» Бакста Левинсон не был, а был его на 21 год моложе. Зато он имел с ним иные точки соприкосновения и настоящей близости.

Левинсон[31] родился в 1887 году в еврейской семье в городе Ковно, где его отец имел медицинскую практику; переехал затем в Петербург, жил неподалеку от Мариинского театра, который рано начал посещать, учился в Петершуле, немецкой школе, одной из лучших в Петербурге, в которой двадцатилетием ранее учились почти все друзья Бакста по Миру искусства. По причине своего еврейства он поступил сначала в Дерптский, но затем перевелся в Петербургский университет, на романо-германское отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1912 году, то есть именно тогда, когда Бакст окончательно переехал в Париж. В этом же году он женился на Двойре Либе Шлеймовне Шарф, и вскоре у них родилась дочь Мария[32]. Еще до окончания университета Левинсон начал активно печататься. Он часто ездил в Европу, в Париж, бывал на спектаклях Русских сезонов и писал о них заметки, часто весьма критические[33]. В 1917 году, сдав магистерские экзамены и защитив работу о мемуарах Сен-Симона, он получил место доцента в Петроградском университете. Одним из первых прочитанных им курсов стал курс, посвященный «религиозным учениям в современной французской литературе». В 1917 году вышла в свет его книга Старый и новый балет[34]. До своего отъезда в Эстонию в марте 1920 года Левинсон работал в издательстве Всемирная литература[35] и в Институте истории искусств. В 1921 году он с женой и дочерью переехал в Париж, поселился в 14-м округе, рядом с парком Монсури[36], и почти сразу стал работать в иллюстрированном журнале Comoedia. Специальностью его стали балетные рецензии[37]. Журнал был основан Морисом де Брюнофф (1861–1936[38]), издателем программ и афиш Русских сезонов. Бакст и Брюнофф дружили, переписывались, даже собирались одно время стать деловыми партнерами. Можно легко предположить, что именно Бакст помог Левинсону найти эту работу, а затем воспользовался его французским пером для написания своей биографии[39]. Сам Бакст, хотя и свободно владел французским, прозу свою до конца жизни писал по-русски и, видимо, французскому своему доверял не вполне. Так, в одном из писем неизвестному адресату, датированном 21 декабря 1912 года, он писал: «Прошу меня извинить за то, что я не смог послать Вам раньше этот рассказ о годах моей борьбы (которая продолжается), я был очень занят последнее время. Разумеется, там будут неудачные фразы; будучи иностранцем, я их не замечаю. Будьте любезны, поправьте их – я Вам буду очень благодарен»[40].