Вышедший в отставку после нескольких лет государственной службы и не имеющий связей или капитала для участия в политической или коммерческой деятельности, Андрей Чихачёв полагал, что ему предназначено быть духовно-нравственным воспитателем: эта роль представлялась ему «публичной» в том смысле, что выводила его (мысленно и символически) за пределы его имений. Однако кому-то все же было нужно заниматься жизненно важным делом повседневного управления усадьбой. Это стало задачей Натальи. С точки зрения Андрея, роль хозяйки была «частной» (обязанности исполнялись «в доме»); таким образом, в его представлении «домом» были многочисленные имения с несколькими деревнями крепостных (такая точка зрения была характерна для провинциальных помещиков в XVIII–XIX веках)[20].

Андрей писал о деревенских жителях как о членах своей семьи, что было весьма распространено в середине XIX века; однако его записи позволяют увидеть подлинную жизнь: для Чихачёвых деревня и в самом деле была частью семьи в почти всех возможных аспектах. Наталья растила своих детей, заботясь в первую очередь об их материальном благополучии, но также понимала она и свои обязанности в отношении крепостных. А поскольку Андрей являлся нравственным наставником своих детей, то он считал, что играет ту же роль в жизни принадлежавших ему крепостных. По крайней мере, с точки зрения владельцев, во главе деревенской «семьи» стояли они, то есть родители, затем шли их дети и другие зависимые лица, причем последняя категория состояла из множества разрядов: от привилегированных нянюшек до наемных учителей, представителей духовенства, домашней прислуги и занятых на полевых работах крестьян. Каждый в различной (подчас весьма различной) степени зависел от всех остальных.

Чихачёвы, их соседи и друзья относились к прослойке так называемых среднепоместных дворян, в то время как существующая на данный момент историческая литература о крепостном праве и русском дворянстве, и в особенности появляющиеся время от времени детальные микроисторические исследования отдельных имений, основана почти исключительно на документах богатейших аристократических семейств, в особенности Гагариных и Шереметевых, у которых имелись большие конторы с управляющими и письмоводителями. Их указания, отчеты и переписка хранятся в легкодоступных архивах Москвы и Петербурга[21]. Однако, даже если взять в расчет всех помещиков, считавшихся богатыми, то есть владевших более чем 500 крепостных, их наберется не более 3,4 % от всех «душевладельцев». Их жизнь и хозяйство сильно отличались от мира Чихачёвых. Согласно 8-й ревизии, к 1836 году среднепоместные дворяне (то есть имевшие от 101 до 500 душ) составляли около 13 % помещиков и владели примерно третьей частью всех крепостных крестьян, в то время как более 80 % владельцев крепостных относились к мелкопоместным (или даже беспоместным) дворянам[22]. Большинство таких помещиков не имели возможности нанять управляющего, заводить подробные архивы или (если они только не находились на службе) проживать вдали от своих имений. Таким образом, мы не можем напрямую сопоставить историю семьи и хозяйства Чихачёвых, их родных и знакомых, с тем, что описывается в существующей на данный момент научной литературе о крепостном строе и дворянстве: в этих работах речь идет о совсем других людях и других отношениях. Данная книга рассматривает схожие вопросы развития крепостнического хозяйства и в особенности поместного дворянства, но в отличие от предшествующих работ делает это с точки зрения до сих пор практически неизученной (и как будто бы вовсе никогда не существовавшей) прослойки консервативного среднепоместного дворянства, населявшего российскую провинцию.

С точки зрения общеевропейской модели развития элит в XIX веке не приходится удивляться консервативности мировоззрения привилегированного, но не особенно богатого землевладельческого класса: их благосостояние было основано на поддержании status quo. Кроме того, судя по той же модели, на протяжении всего XIX столетия влияние привилегированных классов и групп среднего достатка должно было постоянно увеличиваться. Однако в России консервативно настроенное среднепоместное дворянство никогда не оказывало существенного давления на правительство или общественное мнение, и, когда мы читаем историческую литературу, создается впечатление, что оно практически сошло со сцены через некоторое время после освобождения крепостных в 1861 году, постепенно слившись с другими группами населения. Многие из них вошли в число людей свободных профессий, которых в конце XIX века становилось все больше; другие обеднели и, несмотря на свой более высокий с правовой точки зрения статус, жили приблизительно так же, как горожане или даже крестьяне[23]. Главной заслугой провинциального дворянства перед русской культурой стало то, что его жизнь послужила материалом для комических зарисовок Николая Гоголя, Антона Чехова и других писателей[24].

Однако историки все чаще задумываются о том, что кажущееся отсутствие средне- и мелкопоместного дворянства в исследованиях, посвященных Российской империи, требует объяснения. Почему эта часть дворянства не превратилась во влиятельную консервативную опору трона, почему не стала противовесом для крайних позиций – радикального социализма интеллигенции и безоглядного материализма и гедонизма аристократической элиты – или не попыталась смягчить их?[25]

Эта книга существенно обогащает фактографию и расширяет наши представления о российском дворянстве, рассматривая повседневную жизнь, семейные отношения, ценности и идеи одной конкретной семьи дворян среднего достатка, а также жизнь их крепостной деревни, в которой Чихачёвы черпали свои представления об обществе и народе. Андрей Чихачёв опубликовал десятки статей о ценностях и добродетелях сельской жизни, которые, как он полагал, должны стать основой здорового и упорядоченного национального характера. Эти идеи основаны на представлениях Андрея о деревне как о семье, а семья в его представлении состояла из матери-управительницы и отца-наставника. Андрей ценил порядок и обязанности, верил, что они даны свыше, а потому требуют серьезного отношения.

Общественный порядок, по его мнению, был подобен пирамиде: вершиной ее были хозяева имения, исполняющие роли отца и матери в отношении деревни, выступающей в качестве семьи, а основанием пирамиды был народ, который представлялся как семейство, составленное из совокупности деревень. Поэтому, когда в 1861 году освобождение крепостных изменило порядок жизни в деревне, крах потерпели и представления Андрея о государственности. Если идеи о порядке и природе, разделявшиеся теми, кто не испытывал желания ставить под вопрос status quo, могут дать представление о «консервативном хребте» России, то этот консерватизм был подорван самим же правительством, освободившим крепостных на таких условиях, которые все чаще приводили сыновей провинциальных среднепоместных дворян к потере имений и подталкивали их к занятию наемным трудом. «Важность хозяйки в доме» (слова Андрея) состояла в том, что, управляя имением, жена и мать была вершиной перевернутой пирамиды, служившей основой упорядоченного мировоззрения провинциального дворянства. С освобождением крепостных крестьян и существенным изменением традиционной роли матери потерпело крах и это мировоззрение.

В 1820 году Наталья Ивановна Чернавина вышла замуж за Андрея Ивановича Чихачёва. Ей исполнился двадцать один год, он был на год старше. Скорее всего, они знали друг друга большую часть жизни, поскольку выросли в одном кругу дворянских семейств, проживавших в имениях Владимирской губернии. В возрасте двадцати двух лет Андрей Чихачёв уже вышел в отставку с военной службы в Санкт-Петербурге и унаследовал фамильные имения, сердцем которых была усадьба Дорожаево, где и поселилась его семья. Андрей был сиротой и воспитан родственниками после безвременной смерти родителей. Ко времени женитьбы он принял на себя полновластное управление семейными имениями – прежде ими управлял его старший брат Иван, объявленный «беспутником и мотом». Приобретение прав на собственность потребовало сложной юридической борьбы, но в конце концов Андрей получил контроль над родовыми имениями, взяв огромную ссуду, чтобы выкупить долю брата; это вынудило его заложить 90 % принадлежавших ему отныне крепостных «душ»[26].