Неважно, где он, этот рак. Важно только одно: в этот самый миг я умираю. Если бы я сказала об этом Полу, он бы заметил, что все мы умираем каждую секунду своей жизни. Но, как я уже сказала, я пока не была готова сбросить на него кобальтовую бомбу, и заботилась при этом не только о его психологическом благополучии, но и о своем собственном. Мне требовалось несколько дней, чтобы до конца оценить выжженную пустыню своего душевного пейзажа; только после этого я смогу рассказывать.

Если бы только я могла довериться Тому, подумала я, и слезы снова навернулись на глаза. В отличие от Пола он не принялся бы вырабатывать стратегию или давать советы, которым я не готова следовать. Он бы просто обнимал меня, пока я не перестану плакать, а потом спросил бы, что я теперь буду делать: этот вопрос – но только в его исполнении – казалось, всегда помогал мне двинуться в нужном направлении. Но так или иначе, никакого Тома больше не было.

И так или иначе, Пол прав: нужно на время прекратить работать. Но это я сделаю на своих условиях.

Пол, не зная, что беда, в которую я попала, гораздо серьезнее, чем лопнувший брак, все толковал о Томе:

– Если тебе от этого легче, я всегда в нем сомневался.

– Подозревал, что он гей? – выпалила я. – А мне почему не сказал?

– Либби, милая, если бы я подозревал именно это, ты бы узнала первой. Верь мне, для меня это такое же потрясение, как для тебя. Просто мне казалось, что ты заслуживаешь лучшего.

Это, по крайней мере, было правдой. За неделю до свадьбы Пол уговаривал меня отложить ее. «Ты так молода, Либби. Погуляй с другими парнями, разберись, готова ли ты остановиться на Томе».

– Я не останавливаюсь, – сказала я тогда. – У меня было десять лет на размышления, Пол, и я знаю, что такая любовь бывает только раз в жизни.

– Либби, это все равно, что утверждать, что в ресторане «Длинный Джон Сильвер» лучшая рыба на свете, при том что ты ни разу не пробовала мэнского омара.

– Омар не рыба, а членистоногое, а ты просто ревнуешь, – сказала я, хотя мы оба знали, что в последних словах нет ни доли правды. Пол снова спросил, уверена ли я – уверена ли окончательно и бесповоротно, – в последний вечер перед свадьбой, хотя потом стоял рядом со мной, как самая настоящая подружка невесты.

Тогда я была уверена. Сейчас уже не очень. Я всегда радовалась, что Том никогда не делал стойку, когда мимо проходила девица в обтягивающих штанах для йоги, но я явно реагировала не на те сигналы опасности. Что же еще я проглядела, пока мысленно поздравляла себя с тем, что выиграла такого идеального мужа?

– А я не хотела ничего лучшего, – фыркнула я в ответ Полу. – И я полагала, что хороша в постели.

– Превозмогая некоторую тошноту, должен признать: уверен, что в постели ты очень даже хороша, Либз. Ты же знаешь, с тобой это никак не связано. Ведь знаешь?

Да, я сама начала этот разговор, но поняла, что все-таки к нему не готова.

– Понимаю. Я позвоню попозже, ладно?

– Я тебя люблю.

– А я тебя еще сильнее.

– Нет, я сильнее, – сказал он и повесил трубку, прежде чем я успела ответить.

– Лии-иббби-ии! – Джеки как-то так, на тирольский манер, выпевала мое имя, что даже после семи лет работы с ней волосы у меня от этого закручивались еще больше. Она вопила, хотя я еще даже не вошла в ее кабинет.

– Ты знаешь, что я на работе с половины седьмого? Надеялась, что ты придешь пораньше, чтобы отработать свое вчерашнее исчезновение, не говоря уже об отгуле на прошлой неделе. В городе полно врачей, которые работают вечером и в выходные. Ты когда-нибудь видела, чтобы я куда-то ходила по личным делам среди дня?

Вообще-то два дня назад она ушла в четыре на маникюр, и я уверена, что ее вчерашняя деловая встреча в полдень была не чем иным, как коротким свиданием с ее аргентинским мальчиком-зайчиком, но я не собиралась напоминать ей ни того ни другого.

Я просто открыла дверь в ее кабинет и сказала: «Доброе утро, Джеки!» Странно, конечно, проявлять любезность и даже некоторую готовность, общаясь с этим ураганом в человеческом облике, но после потрясений, случившихся за такой короткий промежуток времени, это было легко – просто вернулась к своей роли высокооплачиваемой подпевалы.

Слушай, Либби, могут спросить меня, почему ты охотно работаешь помощницей такой ужасной бабы? Ты что, себя не уважаешь? Я уважаю себя, но я видела, как отец чуть не разорился, оплачивая медицинские счета покойной мамы, и после этого не меньше уважаю всемогущий доллар. Под чутким руководством Пола я четыре раза заявляла, что увольняюсь, и каждый раз отдел кадров вознаграждал меня повышенной зарплатой и более навороченной должностью. А все потому, что Джеки, ничего собой не представляя, умеет привлекать рекламодателей, но настолько неспособна подбирать сотрудников, которые выполняли бы контракты, заключенные с этими рекламодателями, что фирма вынуждена платить ее помощнице (в резюме которой значится: «вице-президент по медиаменеджменту») основательные сто двадцать кусков в год. Джеки вела себя так, будто моя зарплата была ее личным подарком мне: «Ты понимаешь, что это мужская зарплата, Либби? Я ради тебя стены лбом прошибаю», – говорит она своим хрипловатым голосом курильщицы перед тем, как швырнуть мобильник в стенку рядом с моей головой. В таких случаях у меня полдня уходит на замену ее телефона и восстановление данных. Я часто напоминала себе, что работа с Джеки – необходимое зло, вроде колоноскопии и дружеских заигрываний охранников в аэропорту.

– Ты знаешь, что я бы могла бы нанять ассистента-пакистанца за восемь долларов в час? – спросила Джеки, выглядывая из-за газеты «Трибюн».

– А что это тебе даст? – возразила я и достала из сумки веганский кекс с отрубями. Я еще действовала на автопилоте, поэтому зашла в магазин и купила для Джеки ее любимый, а для себя – большую глазированную булочку с корицей. Я слышала, что сахар подпитывает раковые клетки, но об этом уже поздно беспокоиться.

– Хм, – произнесла Джеки, отложила газету и потянулась за кексом: хоть ей и предстоял деловой завтрак, ее страсть к углеводам и халяве была неодолима. Запихивая в рот картонное крошево, она диктовала список дел, которые я сегодня должна переделать в придачу к моим прямым, уже расписанным обязанностям: позвонить тому, позвонить этому, заказать цветы для ее матери, утрясти вопрос с той бабой, отослать эти контакты в ту фирму и так далее.

– Джеки, – в какой-то момент перебила я, – может быть, дашь мне минуту, чтобы записать последние пункты? – Я ощущала рассеянность и легкое головокружение и не поспевала за ней.

– Нет! – рявкнула она. Игнорируя мой сердитый взгляд, она продолжала тараторить и множить требования, пока я не заполнила целый блокнот заданиями, на выполнение которых электронному секретарю понадобился бы месяц.

Закончив, она протянула мне полную крошек обертку, чтобы я выбросила, как хорошая подчиненная. Хотя мусорная корзина стояла у нее под столом. Я прищурилась, посмотрела на обертку, вздохнула, выхватила бумажку из ее пальцев и отправилась к урне возле моего рабочего места. Вернувшись, я присела на краешек пластикового стула перед ее столом. Она нахмурилась, давая понять, что недовольна моим присутствием. Обычно ее злобные выходки стекают с меня как с гуся вода, но минуты шли, и я понимала, что сегодня моя болезнь и нависшая над головой катастрофа развода скажутся. Как ни странно, я была почти в ярости.

– Джеки, – сказала я, хмурясь ей в ответ. – У меня кое-что случилось и мне нужна неделя-другая отгулов. Сегодня и завтра я могу поработать по плану.

– Твои личные дела меня не касаются, Либби. Ты же знаешь, мы готовимся к большой конференции по распродажам в январе. И нужно предупреждать по меньшей мере за месяц, если тебе вздумалось позагорать в тропиках. Только на этой неделе нам нужно закрыть полдесятка контрактов по рекламе. Не думаешь же ты всерьез, что Марк с этим справится, – добавила она. Марк – это старший бухгалтер, насколько мне известно, исключительно компетентный.