Возможно, когда-то это пройдет и дыхание не застрянет в горле. Но он бы не стал ставить на то, что это произойдет. Рядом с ним гундосил, напевая песенку, Мартин. Он всегда так делал. Поначалу Джека бесил этот звук, но теперь ему бы его не хватало. Каждый справлялся со страхом по-своему. Джек ждал. Ну вот, раздался третий удар. Он напрягся, и вот клеть уже со стуком, болтаясь во все стороны, несется вниз. Бен опустил сумку с едой и налетел на Джека.
– Извини, парень, – сказал он, но слова его почти потонули в скрипе и лязге.
Скоро они окажутся на дне, благополучно в этот раз. Толчок – и вот уже они на месте. Вокруг пыль и жара. Вот он, его мир, и он знал его как свои пять пальцев. Он читал Оулд Мод, как книгу, ему был понятен скрип ее сосновых опор, запах угля, шорох крыши, движение воздуха. Он почти ощущал ее настроение, ее капризы и прихоти, вдыхал запах угольной пыли. И все они понимали и чувствовали, как Джек. Братья они были.
Шахтеры ждали, когда подойдет стволовой подземный[7] и опустит заграждение. У Джека на руке висел фонарь. Некоторые разговаривали, кто-то откашливался, чтобы прочистить горло от угольной пыли. Другие молчали. Произносили ли они про себя чудотворные формулы, заговаривая удачу, как это делал он, когда они достигали самого дна? «Он, Джек, зарабатывает хорошие деньги, у него есть марра, и он, Джек, никогда его не оставит, и в их команде есть другие марра, которых он, Джек, тоже не оставит, потому что, если он это сделает, он не сможет спать спокойно, зная, что они – тут, внизу, под полями, под волнами». Во время каждого спуска он повторял про себя эти слова, и до сих пор они охраняли его от беды.
Эрик, стволовой подземный, снял заграждение. Мартин слегка толкнул Джека локтем.
– Слышал, этот щенок, Оберон Брамптон, вернулся? Замарался там у себя, в университете, дальше некуда, провалил экзамены, пьянствовал, проигрался в пух и прах на скачках. Давай, Эрик, мы не заработаем ни пенса, если будем стоять тут. Сними оградку Христа ради.
Эрик что-то пробурчал, потом, как всегда, свистнул. Он и не подумал ускорить шаг. Люди переминались с ноги на ногу.
– Эрик, дружище, да поторопись же ты, черт тебя дери, – на этот раз голос подал Сэм.
Металлический барьер отошел в сторону.
– Ну, наконец-то, чтоб тебя разорвало, – пробормотал Бен, проталкиваясь мимо Эрика. Им предстоял трудный путь до забоя, но только они тронулись, Джек услышал, как Эрик выкрикнул:
– Везет же некоторым! Как хорошо переметнуться в десятники! Известно, как это называется.
Джек остановился, но отец сказал:
– Брось.
Бен налетел на него, толкнув его вперед.
– Вперед, парень, оставь его Сэму.
Джек услышал, как Сэм, выходя последним из клети, сказал:
– Извини, Эрик, я, кажется, тебя пнул? Должно быть, потому, что я что-то услышал. Будет умнее с твоей стороны, если ты заткнешь пасть, а мозги, наоборот, раскроешь пошире.
Джек мельком взглянул на Мартина. Тот пробормотал:
– Да кто такой этот Эрик, чтобы высказывать тут свое мнение? Кретин собачий, тупица… Нам нужен десятник, который был бы на нашей стороне, мы все так думаем, так что забудь об остальных.
Он поднял голову и крикнул:
– Ты слышал, Эрик?
Да, они вместе, и Джек наконец улыбнулся от всей души в первый раз за сегодняшний день. Они все одновременно прижались к стене, когда мимо них проехали к клети вагонетки, груженные углем. Вагонетки тащили шотландские пони, а мальчики-откатчики прикрикивали на них, чтобы те шли быстрее. Одна смена кончилась, начиналась другая. Скоро и Тимми получит своего пони, но сначала он поработает дверовым[8]. Его задачей будет обеспечивать постоянный приток воздуха. Улыбка исчезла с лица Джека. Дверовой может заснуть в темноте. Его рабочее место освещается только слабым светом лампы. А если он заснет, его может раздавить, врезавшись в закрытые ворота, сорвавшаяся вагонетка или телега откатчика. Надо будет еще раз поговорить с Тимми, чтобы он не забывал открывать ворота вовремя.
Лампы освещали самую ближнюю зону. Повсюду бегали крысы, под их шагами вздымалась пыль, люди напрягали голос, стараясь перекричать лязг вагонеток, ржание пони и весь этот неумолчный шум. Когда они подошли к рабочему месту Фреда Скривенса, где остались его стол и ящик крепильщика, в полутора километрах от забоя, Джек кивнул отцу:
– Ну что, давай!
Отец принес с собой топор и пилу – придется либо рубить новые опоры, либо использовать старые. В шахте это была самая опасная работа. Фреду отдавило ноги, когда он вытягивал опору, чтобы переставить ее в другое место, и крыша обвалилась. Его отволокли в ящике для угля обратно к вагонетке, спасибо откатчику. Мальчишка блевал всю дорогу. Что ж, Джек криво усмехнулся, чем раньше парень привыкнет к кровавым зрелищам здесь, внизу, тем лучше для него.
Фреда отвезли в больницу, и он долго не умирал. Пока он жив, у его семьи есть дом, так что ему имело смысл цепляться за жизнь, какую бы боль он при этом ни испытывал.
– Ну что там, переехала супружница Скривенса к родственникам? – спросил Джек, ни к кому конкретно не обращаясь. Сквозь шум и шарканье раздался голос Сэма:
– Последнее, что я слышал, ее брат забирает ее к себе в Гофорн вместе со всем выводком.
Теперь Фред Скривенс может умереть.
Вместо того чтобы свернуть к рабочему месту Фреда, отец продолжал идти вперед.
– Эй, Боб, ты знаешь, куда идешь? – окликнул его сзади Бен, когда они прошли поворот.
– Я иду с вами, Бен. С сегодняшнего дня ни один из вас не пройдет к своему месту, пока я не проверю, что все в порядке. Как я могу написать отчет, если я не видел, что там творится?
Он кивнул в сторону ящика, где ему предстояло писать отчеты в перерыве между осмотром опор, проверками накопления газа и воздушного потока, отслеживанием подъема шахтных вод и состояния насосов, присмотром за дверовыми, чтобы не засыпали в темноте и вовремя открывали и закрывали ворота, так чтобы воздушный поток не усиливался больше необходимого.
Джек схватил отца за руку.
– Проверяй крышу! Не вытаскивай опоры, пока не проверишь. Не стоит умирать ради прибылей этого мерзавца. Нет смысла вытаскивать самые старые опоры, он это прекрасно знает. Это опасно. Опоры поставлены не просто так, для этого были серьезные причины, черт возьми!
Он закашлялся. Проклятая пыль.
– Не пыли, Март, ради бога, старик.
– Прикрой нос, Джако, – проворчал Мартин.
– Не бери на себя заботу об опорах, сынок. Они есть, правда? И все тут, – ответил отец. В свете ламп на их лица цвета сепии ложились глубокие тени.
Они прошли еще милю, уже под морем. Да, отец будет хорошим крепильщиком, хотя мысль об этом застряла у Джека в горле вместе с проклятой пылью. Март будто читал его мысли, когда сказал:
– Ну что, Боб, тебя уже приняли в Клуб Брамптона?
Он слушал, как отец проворчал в наступившей тишине:
– Придется вступать, а почему нет? Я буду знать все, что происходит, и какие планы в голове у администрации.
Остальные кивнули, и заговорили о голубях, метании колец, гончих собаках и рисовании. Джек и Мартин продолжили обсуждение будущих переговоров о переходе на восьмичасовую смену, которые должны начаться в январе 1910 года.
Джек бурчал:
– Погоди, вот увидишь, Брамптон урежет сдельные расценки, как только сократит часы в смене. Он только и ждет повода, чтобы это протащить. Не знаю, чего все орут про либералов и их налоги. Все, чего им будет недоставать, они возьмут с нас. Это ж будет совсем другой разговор, если налоги пойдут им, черт бы их побрал, а не на пенсии и лечение для нас. То есть, если Закон о национальном страховании пройдет, они его тут же выпрут. Или мне следует с шиком сказать «отвергнут»?
– Давай-ка думать о чем-то одном, старик. Прямо сейчас важно, что будет со сменами, – проворчал Мартин. – Правительство задумало помочь рабочим. Конечно, они это делают при помощи урезания часов, но нам нужны деньги как за двенадцать часов. Здорово, что твой отец сможет увидеть их кухню изнутри. Мы, может быть, услышим что-нибудь полезное, что стоит передать Джебу.
