– В наших законах много повторов, – сказал Дукхи. – Каждый раз на выборах говорят о законах, которые были приняты двадцать лет назад. Кому-то надо напомнить, что пора применять эти законы на практике.

– Для политиков принять закон – что воду пролить. Все равно стечет в канаву, – отозвался Нараян.

В день выборов все дееспособные жители деревни выстраивались возле избирательного участка. Как всегда руководил выборами тхакур Дхарамси. Его система при поддержке других землевладельцев работала безотказно уже много лет.

Дежурного по участку щедро одаривали и отводили туда, где он мог вдоволь наслаждаться вкусной едой и питьем. Двери участка открывали, и избиратели входили внутрь.

– Пальцы вперед, – командовал служитель, контролирующий очередь.

Избиратели покорно исполняли приказ. Сидящий за столом клерк откупоривал небольшую бутылочку и наносил на каждый вытянутый палец черные, несмываемые чернила, чтобы предотвратить обман.

– А теперь приложите палец сюда, – говорил клерк.

Люди оставляли отпечатки в регистрационном журнале, что говорило о том, что они проголосовали, и расходились по домам.

Затем пустые бюллетени заполняли подручные землевладельцев. Под конец являлся представитель закона, наблюдал, как из урн достают бюллетени для подсчета голосов, и торжественно объявлял, что выборы прошли честно и демократично.

Иногда создавалась интрига. Между местными землевладельцами возникали трения – часть из них поддерживала другого кандидата. Начиналось яростное противостояние. Естественно, побеждала та группа, которая захватила больше кабин для голосования и набила бюллетенями больше избирательных урн.

Но в этом году не было ни борьбы, ни перестрелок. В целом это был унылый день, и Омпракаш возвращался домой с отцом и дедом в подавленном состоянии. Завтра ему предстоял обратный путь в компанию «Музаффар». Неделя пролетела как один день.

Мужчины сели на циновку у дома, чтобы подышать свежим вечерним воздухом, и Омпракаш принес им воды. Из листвы деревьев заливисто доносилось пение птиц.

– На следующих выборах я сам помечу свой бюллетень, – сказал Нараян.

– Тебе не позволят, – сказал Дукхи. – Зачем такое затевать? Думаешь, что-то изменится? Это все равно, что бросить ведро в колодец глубже, чем столетия. Этот всплеск не увидеть, не услышать.

– Но это мое право. И я воспользуюсь им на следующих выборах, обещаю.

– Последнее время ты слишком много думаешь о правах. Брось – это опасно. – Дукхи помолчал, отгоняя от края циновки красных муравьев. Они разбежались кто куда.

– Пусть даже ты сам пометишь бюллетень. Ты что, думаешь, они не могут вскрыть урну и уничтожить неугодные бюллетени?

– Не могут. Должностное лицо отчитывается за каждый лист.

– Забудь об этом. Пустая трата времени, а ведь твое время – твоя жизнь.

– Жизнь без достоинства ничего не стоит.

Красные муравьи опять сбились в кучку, но теперь Дукхи их плохо видел. Радха вынесла лампу на утопающее во мраке крыльцо, и на нем тут же заплясали тени. От одежды Радхи пахло дымком. Она постояла немного в темноте, вглядываясь в лицо мужа.

– В правительстве совсем разум потеряли, – жаловались люди накануне выборов в ассамблею штата. – О чем они думают? Разве можно устраивать выборы в месяц, когда воздух раскален, а земля трескается от жары. Они повторяют ошибку, допущенную два года назад.

Нараян не забыл обещания, данного отцу в прошлый раз. Утром он отправился голосовать один. Народу было немного. Неровная очередь вилась у дверей школы, оборудованной под избирательный участок. Запах меловой пыли и несвежей еды вызвал в его памяти день, когда он был маленьким мальчиком и учитель избил его и Ишвара за то, что они осмелились прикоснуться к грифельным доскам и учебникам детей из высшей касты.

Поборов страх, он попросил бюллетень.

– Да его тебе и не надо, – объяснили мужчины за столом. – Просто оставь свой отпечаток, мы сделаем остальное.

– Отпечаток? Я хочу подписаться полным именем. Дайте только бюллетень.

Слова Нараяна побудили двух стоящих за ним мужчин потребовать того же.

– Да, выдайте наши бюллетени, – сказали они. – Мы тоже хотим сами подписаться.

– Мы не можем этого сделать – у нас нет таких инструкций.

– А они не нужны. Это право каждого избирателя.

Служители пошептались между собой, а потом сказали: «Ладно, подождите» – и один из них покинул избирательный участок.

Он скоро вернулся, приведя с собой около десятка человек и среди них тхакура Дхарамси, запретившего шестнадцать лет назад играть деревенским музыкантам на свадьбе Нараяна.

– В чем дело? Что тут случилось? – громко спросил он еще с улицы.

Служители через открытую дверь указали на Нараяна.

– Вот как, – пробормотал тхакур про себя. – Я мог бы догадаться. А кто эти двое?

Служитель не знал их имен.

– Да это и неважно, – отмахнулся тхакур Дхарамси и вошел внутрь вместе со своей свитой. В комнате сразу стало тесно. Тхакур утер потный лоб и поднес мокрый кулак к носу Нараяна.

– Из-за тебя я вышел из дома в такой жаркий день и весь пропотел. Ты что, издеваешься надо мной? Тебе заняться нечем? Сидел бы дома и шил. Или освежевал бы корову.

– Мы тут же уйдем, когда пометим свои бюллетени, – сказал Нараян. – Это наше право.

Тхакур Дхарамси рассмеялся, за ним одобрительно загоготали остальные. Когда он смолк, все тоже замерли.

– Пошутили – и хватит. Оставляй свой отпечаток и вали отсюда.

– Только после того, как по-настоящему проголосую.

На этот раз тхакур не засмеялся – поднял руку, будто прощаясь, и покинул участок. Его приспешники схватили Нараяна и двух других мужчин, приложили их большие пальцы к штемпельной подушечке и завершили регистрацию. Тхакур Дхарамси шепнул помощнику, чтобы всех троих отвезли к нему на ферму.

Их подвесили за лодыжки к сучьям баньяна и весь день с небольшими перерывами избивали. Несчастные все чаще теряли сознание, их крики слабели. Внуков тхакура Дхарамси не выпускали из дома. «Делайте уроки, – велел он детям. – Читайте или играйте с игрушками. Я ведь вам подарил красивый новый паровозик».

– Но сейчас каникулы, – ныли они. – Мы хотим играть на улице.

– Только не сегодня. На улице плохие люди.

Вдали, на краю поля, люди тхакура мочились на лица висевших вниз головой мужчин. Запекшиеся рты этих полуживых страдальцев жадно раскрывались навстречу влаге, они из последних сил лизали стекавшие струйки. Тхакур Дхарамси предупредил своих подчиненных, чтобы до поры до времени об этой экзекуции ничего не знали, особенно в поселке вниз по течению. Это могло сорвать выборы, и вынудить соответствующие органы пересмотреть их результаты. И тогда вся работа насмарку.

Вечером, когда урны с бюллетенями увезли, половые органы трех мужчин прижгли горящими углями, а потом запихнули угли в рот. Истошные вопли разносились по всей деревне, пока огонь не выжег полностью губы и языки. Неподвижные, молчащие тела сняли с дерева. Они еще шевелились, и тогда веревки сняли с лодыжек и завязали на шеях, а потом всех троих повесили. Трупы выбросили на деревенскую площадь.

Подручные тхакура Дхарамси, освободившись от выборных забот, занялись по приказу хозяина низшими кастами.

– Я хочу преподать хороший урок этим неприкасаемым псам, – говорил он, разливая спиртное своим людям перед новым заданием. – Пора обратиться к прежним временам, когда в нашем обществе были уважение, дисциплина и порядок. И не спускайте глаз с дома этого чамара-портного – никто не должен оттуда выйти.

И люди тхакура направились в район неприкасаемых. Они избивали случайных прохожих, раздевали и насиловали женщин, сожгли несколько хижин. Новость об их бесчинствах быстро разнеслась по округе. Все попрятались по домам, дожидаясь, когда минует гроза.

– Отлично, – сказал тхакур Дхарамси, когда к вечеру ему доставили сообщение об успехах его людей. – Думаю, здесь надолго это запомнят. – По его приказу тела двух неизвестных мужчин положили на берег у реки, чтобы родственники могли их опознать. – Сердце мое сострадает этим двум семьям, кем бы они ни были. Они достаточно настрадались. Пусть оплачут сыновей и потом кремируют.