Барабан смолкал, и мужчина кричал прямо в коровье ухо вопрос заплатившего клиента. Крик был сильный, так что вопрос могли слышать все присутствующие. Корова кивала или качала своей причудливо убранной головой, и крошечные серебряные колокольчики нежно позвякивали на ее шее. Восторженная толпа громко аплодировала. Вновь вступал барабан, и под его звуки собирались подношения.

Однажды, когда вопрос Ибрагима прокричали в нежное, коричневое, беззащитное коровье ухо, никакой реакции не последовало. Тогда мужчина крикнул еще громче. На этот раз корова словно пробудилась. То ли ее доконал барабан, с которым ей приходилось мириться не один год, то ли зычный рев, буравивший ее ухо изо дня в день, только она пронзила хозяина своими раскрашенными рогами.

На мгновение зрителям показалось, что корова просто более ретиво, чем обычно, включилась в работу. Но тут она швырнула мужчину на землю и стала методично топтать его копытами. Только тогда все догадались, что к пророчеству это не имеет никакого отношения, тем более что мужчина истекал кровью.

С криками «Корова рехнулась! Корова рехнулась!» люди разбежались. А она, разделавшись со своим мучителем, спокойно стояла, моргая добрыми глазами с длиннющими ресницами, и отмахивалась хвостом от надоедливых мух, облепивших ее вымя.

Такая эксцентричная смерть убедила Ибрагима, что общение с коровой не самый надежный способ связаться с высшими силами. Спустя несколько дней на углу появился новый тандем из коровы и барабанщика, но Ибрагим не пошел на представление. Ведь были и другие, более безопасные пути получения сверхъестественной помощи.

Еще не улегся в памяти Ибрагима случай с «рехнувшейся» коровой, как он стал свидетелем еще одной смерти. На этот раз жертвой оказался замешкавшийся заклинатель змей. Ибрагим долго не мог без дрожи вспоминать эту картину: ведь тогда он сидел на корточках рядом в ожидании пророческих знаков, и кобра могла вонзить ядовитые зубы не в хозяина, а в него.

Потрясенный этими двумя смертями, сборщик квартплаты прекратил заглядывать в будущее с помощью представителей фауны. Словно очнувшись от ночного кошмара, он стал снова носить заброшенную феску и понемногу возвращался к обычной жизни. Как много денег из семейного бюджета потратил он на свою нечестивую страсть, думал он, сидя на берегу океана и глядя, как парит в конце дамбы в закатном солнечном свете мечеть. Отлив обнажал лежащие на дне тайны, и он содрогнулся. Из темных глубин смущения и отчаяния всплывали его собственные темные секреты. Сколько не старался он загнать их назад, не давать подняться, утопить наконец, они постоянно ускользали, как угри, и всплывали на поверхность, неотступно преследуя его. Победить их можно было только покаявшись и вернувшись в мечеть с готовностью принять все, что уготовит ему судьба.

Еще возникла пластиковая папка. Двадцать четыре года проходил он с клеенчатой, а теперь в офисе домовладельца воцарился пластик. Ибрагиму было все равно. Он понял, что достоинство нельзя обрести через аксессуары и прочие внешние атрибуты, оно приходит само, вырастая из способности противостоять ударам судьбы. Если в офисе потребуют, чтобы он держал документы в корзине, которую носят на голове кули, он подчинится этому без возражений.

У пластиковой папки были преимущества – она не страдала в сезон дождей. Теперь Ибрагиму редко приходилось переписывать документы после того, как чернила затевали игру с мощным дождевым потоком. Тем более что теперь у него дрожали руки, и переписывать становилось все труднее. Кроме того, стоило провести по папке мокрой тряпкой, и все пятна, в том числе и от табака – зеленоватые или коричневые, исчезали, и теперь он никогда не испытывал по этому поводу смущения во время разговоров с работодателем.

В семье у него тоже произошли перемены, и он смиренно их принял. А разве была альтернатива? Старшая дочь умерла от туберкулеза, за ней последовала жена. Сыновья связались с преступным миром и, когда изредка появлялись дома, только орали и ругали отца на чем свет стоит. Ибрагим надеялся, что оставшаяся дочь станет его спасением, но она ушла из дома и стала проституткой. Да, думал он, его жизнь похожа на плохой индийский фильм, только без счастливого конца.

Его самого изумляло, что он продолжает работать, обходит все те же шесть домов и собирает арендную плату. Почему не спрыгнет с крыши одного из них? Почему не устроит костер из квитанций и налички, и сам не бросится туда, предварительно облив себя керосином? Почему его сердце не разорвется, а продолжает биться, и разум остается здравым, а не разлетается на осколки, как разбитое зеркало? Неужели он подобен прочной синтетике, как несокрушимая пластиковая папка? И почему время, этот великий разрушитель, ведет теперь себя так небрежно?

Однако и пластику отпущено определенное число дней и лет. Ибрагим выяснил, что пластик может так же рваться и трескаться, как клеенка. «Или как кожа и кости, – подумал он с облегчением. – Все это вопрос времени». И нынешняя пластиковая папка была третьей за двадцать один год.

Время от времени он внимательно осматривал папку и видел на ее потертой поверхности морщины, вроде тех, что избороздили его лоб. Внутренние перегородки понемногу рвались, и когда-то аккуратные отделения тоже были готовы взбунтоваться. Его же телесные отсеки уже давно подняли бунт. «Кто победит в этом нелепом состязании пластика и плоти?» – задал себе вопрос Ибрагим и, смахнув нюхательный табак с ноздрей и пальцев, позвонил в дверь, у которой стоял.

Увидев в глазок красно-коричневую феску, Дина велела портным молчать.

– Ни звука, пока он здесь, – прошептала она.

– Здравствуйте, – широко улыбнулся сборщик, открыв почти полностью почерневшие зубы, два из которых отсутствовали. Улыбка была невинная, добрая, улыбка состарившегося ангела.

Не ответив на приветствие, Дина сказала:

– Это вы? Рановато для квартплаты.

Ибрагим переложил папку в другую руку.

– Нет, сестра, дело не в этом. Я пришел за ответом на письмо домовладельца.

– Ясно. Подождите немного. – Дина закрыла дверь и пошла искать так и не вскрытый конверт. – Куда я его положила? – шепнула она портным.

Все трое перебирали вещи, в беспорядке разбросанные по столу. Дина не могла отвести глаз от Омпракаша – так ловко работали его пальцы, двигались руки. Ее уже не тревожила его костлявость. Она вдруг увидела в нем необычную птичью красоту.

Ишвар извлек конверт из-под куска ткани. Дина вскрыла его и прочла письмо – первый раз быстро, второй медленнее, чтобы разобраться в юридическом жаргоне. Суть прояснилась: занятие бизнесом в месте проживания запрещается, ей надлежит немедленно прекратить коммерческую деятельность, или ее выселят из квартиры по суду.

С раскрасневшимися щеками Дина метнулась к двери:

– Что это за бред? Скажите хозяину, что этот номер у него не пройдет!

Ибрагим со вздохом пожал плечами и повысил голос:

– Вас предупредили, миссис Далал! Нарушение закона недопустимо. В следующий раз вы получите не вежливое письмо, а приказ освободить квартиру. Не думайте, что…

Дина захлопнула дверь. Ибрагим тут же замолк, радуясь, что не пришлось произносить всю речь. Тяжело отдуваясь, он утер лоб и поспешил удалиться.

Дина в испуге перечитала письмо. Портные работают только три недели, и уже неприятности с хозяином. Может, стоит показать письмо Нусвану и попросить совета? Нет, Нусван отнесется к этому слишком серьезно. Лучше не обращать на письмо внимания и осторожно продолжить работу.

Теперь у нее не оставалось выбора – следовало посвятить во все портных, донести до них, как важно соблюдать полную осторожность. Она обсудила ситуацию с Ишваром.

Вдвоем они сочинили байку, которую решили рассказывать сборщику квартплаты, если тот увидит, как портные входят в квартиру или выходят из нее. Они якобы приходят убирать и готовить – вот и весь сказ.

Омпракаш был оскорблен.

– Я портной, а не слуга, который моет полы и сметает пыль, – сказал он, когда они вечером ушли с работы.