Камень был вправлен в корону Людовика XIV к торжеству коронации 1722 года. Камень, извлеченный из кровавой гноящейся раны безымянного невольника, украшал благородные королевские головы. Последняя из них, голова Людовика XVI, во время Великой французской революции была отрублена косым ножом гильотины.

После кровавой революции Французская республика остро нуждалась в деньгах. «Регент» выломали из короны и продали русскому купцу по фамилии Тресков. Но генерал Бонапарт любил камни, он выкупил знаменитый бриллиант, вставил его в эфес своей шпаги, чтобы вскоре опять расстаться с сокровищем, взяв под залог камня огромную денежную ссуду. Наполеон Бонапарт хотел завоевать мир. Кристалл, который мог уместиться на детской ладони, стоил столько, что хватило на оснащение целой армии. Известно, чем все закончилось и для армии, и для полководца.

Сейчас знаменитый «Регент» покоится на почетном месте в Лувре. Возможно, найдется человек, который сумеет заполучить это сокровище в свою частную коллекцию. Кто знает, как сложится после этого судьба счастливца?

Римский естествоиспытатель Плиний Старший в своей «Естественной истории» писал, что алмаз уничтожает действие яда, рассеивает пустые бредни, освобождает от страха, тускнеет в руке убийцы. Твердость у алмаза несказанная, он так сопротивляется ударам на наковальне, что железо с обеих сторон разлетается и сама наковальня растрескивается. «Сия неодолимая сила, противящаяся двум сильнейшим веществам в природе, железу и огню, размягчается от горячей козлиной крови. Какому гению или какому случаю приписать данное открытие? Кто надумал затеять столь странный и таинственный опыт с поганым животным?»

Римский ученый ошибался. Несмотря на непревзойденную твердость, алмазные кристаллы хрупки и легко раскалываются от ударов. Козлиная кровь не оказывает на них никакого действия.

Чистые сверкающие кристаллы, такие, как «Питт», попадаются редко. Сырые необработанные камни не бросаются в глаза ни своим блеском, ни своей внешней формой. Поверхность их часто матовая и шероховатая, иногда покрыта корочкой постороннего вещества, которую называют «рубашкой». В средневековых лапидариях, специальных трактатах, посвященных целебным и магическим свойствам драгоценных камней, утверждается, что алмазы растут семьями, один маленький, другой большой, кристаллы мужские и женские. Они питаются небесной росой и рождают детенышей. Для них, как для человеческих детей, появление на свет в «рубашке» – счастливый знак.

Ранней осенью 1829 года на Урале, в Горноблагодатском округе, в деревне Калининской бабушка Аполлинария Попова вышла утром поглядеть, как дела у белой курицы-несушки. Курицу звали Мотя. Она была старая, жирная и необычайно яйценосная. Заглянув в лукошко, выложенное мягкой соломкой, Аполлинария Ивановна, к ужасу своему, не обнаружила теплых крупных яичек цвета топленого молока, которые обычно к завтраку приносила Мотя в количестве не меньше трех штук. В чистой соломке покоилось одно-единственное яйцо, по размеру меньше голубиного, грязное, серое, а главное, какое-то квадратное.

– Ой, батюшки, да что ж это за пакость такая? Неужто сглазили куру? – воскликнула Аполлинария Ивановна, перекрестилась и быстро забормотала: – Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его…

Кряхтя, охая и бормоча молитву на изгнание нечистого, Аполлинария Ивановна отправилась в сени. Лукошко она несла осторожно, на вытянутых руках, и боялась смотреть на квадратного недоноска, боялась дышать исходящим от него колдовским смрадом, хотя на самом деле пахло из лукошка просто куриным пометом.

Старший внук Аполлинарии Ивановны, четырнадцатилетний Павлик, собирался на работу, мыть золото.

– Ты поглядь, Павлуша, напасть какая, – бабушка дала ему лукошко, – куру-то нашу сглазили, я знаю кто, Раиска-бобылка, ведьма проклятая. Помнишь, третьего дня Мотенька пропала? Раиска ее к себе заманила на двор, у ней есть черный петух, бабы говорят, петух этот особенный, заговоренный. Ему сто пятьдесят лет, он никогда цыпленочком не был, откуда взялся, неизвестно. Если какую курицу покроет, она сразу нестись перестает. Ой, беда, Павлуша, жалко куру-то, теперь только в суп ее разве, да и то не знаю, не будет ли вреда от такого супу?

– Ладно тебе, бабушка, – Павлик осторожно взял маленькое грязное яичко в руки, поскреб ногтем твердую грань, – куры наши бегают не к Раиске на двор, а к прииску, вокруг кашеваров пасутся, там и пшено, и хлебные крошки. Раиска-бобылка тут ни при чем. И петух у нее самый обычный, просто черный, как уголь, и драчливый, как бес. А на прииск к кашеварам бегают подкормиться не только с нашего двора куры, но и со всех соседних. – Павлик говорил рассудительно, как взрослый, а сам все скреб странное яичко, рассматривал его на свет.

– Ну да, как же, на прииск, – продолжала ворчать бабушка, – там пшено старое, прогорклое, чего им, курам-то, бегать? Вон я ее, голубушку, отборным зерном кормлю, никуда ей не надо бегать со двора. А ты, Павлуша, простокваши покушай с хлебцем да брось на это чудо-юдо глядеть, выкинь его скорей, от греха подальше, а лучше в болотце утопи.

Но Павлушу вдруг как ветром выдуло из избы, он сбежал с крылечка, крепко сжимая в кулаке грязное чудо-юдо. Лицо его раскраснелось, глаза заблестели. Остановившись на бегу, он развернулся, подбежал к Аполлинарии Ивановне и быстро зашептал ей на ухо:

– Бабуля, ты соседкам про это яичко не болтай. Никому ни слова. Поняла? – И тут же убежал, так и не покушав простокваши с хлебом.

Летом Павлик Попов работал на Крестовоздвиженских золотых приисках, принадлежавших Бисерскому заводу графини Порье. 3 июля он нашел странный кристалл, крупный, бесцветный, прозрачный. Через два дня на прииск явился сам граф Порье вместе с минералогом Шмидтом, и вскоре в Петербург министру финансов графу Канкрину была отправлена срочная депеша. Граф Порье писал:

«5 июля приехал я на россыпь вместе с господином Шмидтом, и в тот же день, между множеством кристаллов железного колчедана и галек кварца, открыл я первый алмаз. Алмаз этот был найден накануне 14-летним мальчиком из деревни Калининской Павлом Поповым».

Разумеется, сам Павлик об этом письме понятия не имел, не знал, что имя его войдет во все учебники и научные труды по минералогии. Но отлично понимал, что такое эти прозрачные кристаллы и сколько они стоят.

Ранней осенью 1829 года несушка Мотя склевала на прииске крупный, чистый алмаз, а потом выкакала его в лукошко.

За окном падал крупный снег. Было светло от снегопада и так тихо, что слышно, как в пяти километрах от дома гремит по ледяным рельсам одинокая электричка.

Подмосковный дом Дмитрия Владимировича Мальцева был большим и теплым, с центральным отоплением, с тремя ванными комнатами и двумя маленькими душевыми. В гостиной, в столовой и в спальне Дмитрия Владимировича имелись еще и камины, настоящие, с ажурными экранами, с полным набором всяких щипцов, кочерег, щеток, совков и совочков для углей.

Дмитрий Владимирович всегда растапливал камины сам, выкладывал сухие поленья красивой пирамидкой и все пытался научить Варю этому нехитрому делу. Но у нее еще ни разу не получилось, она напихивала целую кучу бумаги, однако слабый синеватый огонек дрожал и гас, оставляя тонкие извилистые стебельки дыма, которые напоминали Варе худеньких тающих привидений из детского фильма «Каспер».

Снег пошел с вечера, а к ночи превратился в метель. Варя сначала глядела в окно на крупные, подсвеченные фонарем снежинки. Потом на розовые сполохи тлеющих углей в камине. Наконец уставилась в потолок и стала считать слонов.

Перед ее мысленным взором медленно продвигалось тяжелое темно-серое стадо. Слоны топали по потолку. Они маршировали в ногу, как солдаты на параде. Ритм был упорно-однообразным. Главное, не увлекаться счетом, не забывать о сладких стонах и двигаться, двигаться. Главное, не думать о том, что внизу вода, сто пятьдесят литров воды, от которой отделяет только прорезиненная ткань матраца и тонкая шелковая простыня.