Входная дверь была не заперта, мы вошли и оказались в прихожей. Высокий потолок, покрытый плиткой пол, винтовая лестница на второй этаж, справа от лестницы из окна падали лучи теплого, чистого света. Дальше – гостиная, совершенно пустая, если не считать женщины с книгой в складном кресле. По всем признакам выходило, что прежние жильцы уже выехали.

Женщина опустила книгу. Пепельная блондинка, за сорок, в черном брючном костюме. Оборки белой шелковой блузы, пышные, как взбитые сливки, пущены поверх жакета. Книга оказалась биографией Линкольна в кирпич толщиной. Женщина положила ее на кресло рядом с собой.

– Лейтенант, доктор, я не ждала вас так рано.

– А вы…

– Меня зовут Мэри-Джейн Ролинс.

Лицо круглое, мягкое, без морщин. Судя по натурально бесцветным бровям и ресницам, осветленные волосы должны были символизировать вторую молодость.

– Приятно с вами познакомиться, директор. Заняться нами вам поручил мистер Хелфготт?

– Доктор Хелфготт, – поправила Ролинс, вставая. – У него – степень по педагогике, диссертация – по организации образования. Да, это он попросил меня оказать вам содействие.

– Хелфготт защищался в Брауне? – небрежно поинтересовался Майло.

Ролинс слегка приподняла бровь.

– В Калифорнийском университете.

– А, предпочел государственное образование частному…

– Лейтенант, в Калифорнийском университете очень сильный педагогический факультет.

– И много ваших выпускников стремится поступить на этот сильный факультет?

– Столько, сколько нужно. Если вы не возражаете, я хотела бы продолжить работу с книгой. Приготовленная для вас комната – вот за этой дверью…

– Я предпочел бы побеседовать, раз уж вы здесь. Вы тоже доктор, если я не ошибаюсь.

Короткий кивок.

– Что вы можете рассказать об Элизе Фримен?

– Ничего такого, что вы не могли услышать от доктора Хелфготта.

– Доктор Хелфготт сказал, что педагогами он практически не занимается и что подробности следует спрашивать у вас.

– Я могу в подробностях описать, что было написано в ее планах подготовки к урокам, но вряд ли вас это интересует.

– Была ли она довольна работой в Академии?

– Разумеется.

– Почему разумеется?

– А чем ей быть недовольной? – Ролинс вдруг улыбнулась, хотя улыбка вышла не самая приятная. – Что же касается ее личной жизни, здесь я никакой информацией не располагаю.

– Командиру не пристало фамильярничать с нижними чинами?

Ролинс неуверенно прикоснулась к сливочным оборкам.

– Все, что я знаю об Элизе, относится к часам, проведенным ею в школе. Она была очень ответственным учителем на замене и ни разу нас не подвела.

– Поэтому вы предложили ей контракт, по которому она получала жалованье, даже если не работала?

– На наш взгляд, это наилучший способ обеспечить ей хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Думаю, вы в курсе, что профессию учителя, даже если он на полной ставке, доходной не назовешь?

– Доктор Хелфготт сказал, что в Академии зарплаты выше, чем где-либо еще.

– Так оно и есть. Тем не менее доход учителя на замене сильно колеблется от месяца к месяцу, и многим приходится искать дополнительную работу. Собственно, именно так мы и обратили внимание на Элизу. Несколько наших учеников брали у нее индивидуальные уроки, и результат у всех был прекрасный.

– Она повысила им баллы по SAT?

– Она сделала ровно то, что требовалось от учителя.

– Что вы имеете в виду?

– Обнаружила слабые места, приняла меры по их ликвидации и в целом правильно сориентировала учеников. А теперь, с вашего позволения…

– Чей это дом, доктор?

Ролинс облизнула губы.

– Мой. Наполовину мой, если быть точной.

– Развод?

Снова резкая улыбка.

– И, как следствие, дом выставлен на продажу.

Второй раз за последнее время слышу «как следствие». Вероятно, в Академии читают курс логики.

– Прошу прощения, – сказал Майло.

– Не за что, от этого мы оба только в выигрыше. И мой бывший муж, и я… нам обоим требовались перемены. И в местожительстве, и вообще.

– Вы уже нашли себе достойную квартиру?

Мэри-Джейн Ролинс поджала губы.

– Мои жизненные обстоятельства имеют какое-то отношение к делу?

– Виноват, доктор. Еще раз прошу прощения.

– Поскольку вопрос уже задан – да, я купила квартиру, намного более соответствующую моему теперешнему стилю жизни. А мой бывший пускай сам разбирается со своими собаками, рыбками, детьми, ужасной мебелью – короче, со всем барахлом, которое осталось у него от предыдущего брака. А теперь, если не возражаете…

– Доктор, у Элизы Фримен были конфликты с сотрудниками Академии?

– Не слышала ни о каких конфликтах, тем более с учителями, которых вы сейчас будете допрашивать.

– Мы не собираемся их допрашивать, мадам, мы хотим поспрашивать.

– Я неверно выразилась.

– Как насчет других недовольных? – спросил Майло. – Родители, которым не понравились оценки учеников или сами ученики?

Ролинс подергала свои оборки.

– Лейтенант, вы серьезно полагаете, что Элизе отомстили за недостаточно высокие результаты SAT?

– По-вашему, это невозможно?

– Совершенно исключено!

– Гм… доктор Ролинс, давайте – чисто гипотетически, разумеется – вообразим такую картину. Ученик Академии, амбициозный, в меру способный и сообразительный, происходит из семьи, в которой все из поколения в поколение заканчивают что-то из Лиги плюща – пусть это будет Гарвард. Отец, дед, всевозможные прадеды и прапрадеды – все поголовно со времен Бенджамина Франклина. Одна из этих, как, бишь, они называются…

– Династий, – подсказала Ролинс.

– Точно, настоящая династия. Предки, может, и не отличались незаурядным умом – в их времена Гарвард был скорее заведением для богатеньких. К несчастью для нашего выпускника, одаренного, но без особой гениальности, сегодня Гарвард набирает только сверходаренных. И один из таких сверходаренных учится с ним в одной школе. Я имею в виду – действительно патентованный гений.

– Лейтенант, от нас в Гарвард поступает значительно больше, чем двое в год…

– Пусть больше, это не так важно, но ведь не все же выпускники поголовно? Как бы хороша ни была Академия?

Молчание. Майло продолжил:

– Итак, помимо конкуренции с выпускниками других школ ваши ученики соперничают и между собой. Допустим, утром перед экзаменом у нашего наследника гарвардской династии, одаренного, но не настолько, как его гений-соученик, оказывается в распоряжении некое химическое вещество. А гений как раз оставил свою бутылку газировки без присмотра…

– Это же абсурд, лейтенант!

– Абсурд? Я дословно пересказываю историю, приключившуюся несколько лет назад в элитной школе на Восточном побережье. Пострадавший остался жив, однако долго и тяжело болел.

Мэри-Джейн Ролинс прижала ладонь к бледным губам.

– Не знаю, где вы набрались таких сведений, я никогда не слышала ни о чем подобном. В любом случае выпускник Академии никогда не опустится до… до чего-то столь отвратительно преступного.

– Не сомневаюсь, доктор Ролинс. Я лишь клоню к тому, что когда ставки по-настоящему высоки, некоторые могут решиться на отчаянные поступки. Я хотел бы повторить свой вопрос. Известно ли вам о случаях, когда ученики или родители были сильно недовольны усилиями Элизы Фримен? Достаточно сильно, чтобы пожаловаться вам.

Секундная пауза.

– Нет, лейтенант.

– Возможно, были жалобы доктору Хелфготту или еще кому-то из административных работников?

– Никому. – Мэри-Джейн Ролинс наконец-то опустила обе руки. – Лейтенант, я уверена, что, столкнувшись со сложным делом, вы строите различные гипотезы, призывая на помощь все свое воображение. Однако, подозревая, что смерть Элизы как-то связана с Академией, вы, по-моему, только удаляетесь от цели. Академия всегда гордилась своей способностью сочетать высочайший уровень образования с воспитанием в учениках строгих моральных принципов. Мы даже сделали обязательным предметом курс этики, основанный на изучении моральных дилемм по Вэнлайту. Наши ученики знают, как решать сложные этические проблемы!