Несколько лет назад ты столкнулся с тем, что ты считал обманом со стороны девушки, которую любил. Неопытный школьник, каким ты был в то время, мог найти лишь один выход справиться с болью — забыть о ней, превратив в опыт, из которого он извлек ложное заключение, что женщины опасны, потому что они причиняют боль. Теперь ты — даос, и ты знаешь, что в мире нет однозначных решений, и сейчас ты, вернувшись к прошлой боли, должен избрать другой способ справиться с ней и извлечь из нее иные выводы. Какие — решать тебе самому.

Я пытался последовать совету Лин, но что-то мне мешало. Хотя я действительно был иным, мне казалось, что, вернувшись в прошлое, я обрел свое прежнее мироосознание. Мой нынешний опыт относился, скорее, к личности стороннего наблюдателя, но он находился вне ситуации.

— Не пытайся думать, — вновь заговорила кореянка. — Я уже говорила тебе, что кирпичики модели мира формируются на основе чувств, а не мыслей. Размышляя, ты не можешь изменить свои чувства. Их могут изменить лишь воля и осознание.

В моей душе словно рухнула какая-то плотина.

— Мужчина не станет плакать из-за обманувшей его девицы, — услышал я откуда-то издалека свой собственный, более молодой и звенящий от напряжения голос.

Я понимал, что эти слова отражают очередную неверную установку, принадлежащую еще одному искаженному кирпичику моей модели мира. Я был свободен в своем выборе. Теперь я знал, что нет ничего унизительного в том, чтобы плакать от душевной боли.

Слезы градом полились у меня из глаз. Судорожно всхлипывая и буквально сотрясаясь от рыданий, я оплакивал свою первую несостоявшуюся любовь и свое первое огромное разочарование. Незаметно для себя, я сдвинулся вперед по нити жизни, переместившись в связанный с предыдущим новый искаженный кирпичик моей модели мира, который Лин назвала бы «вторым кирпичиком Тани».

В нем я вновь испытал уже иную боль, узнав, что Таня погибла мучительной насильственной смертью. На сей раз это была боль отчаяния и бессилия, боль раскаяния и жгучего стыда. Я понял, какие обобщения содержались в этом втором кирпичике. Хотя Таня была ни в чем передо мной не виновата, она, даже мертвая, ухитрилась причинить мне еще более сильные страдания. Если раньше в моем опыте женщина могла лишь обмануть меня, то теперь я знал, что она может еще и умереть, навсегда лишив меня возможности увидеть ее еще раз, испытать облегчение, попросив прощения за свои ошибки. Танина смерть была необратимым завершением всего, что между нами было. Она ранила меня еще больнее, чем ее воображаемый обман. Тогда я тоже не плакал. Я не хотел плакать из-за женщин. Я больше не хотел страдать из-за них.

Слезы лились, опустошая мою душу, и вместе с ними меня оставляли боль и печаль. Что-то, что я мог бы, хотя и не совсем точно, назвать волей, стержнем самоосознания, сформированного во мне учением Спокойных, заполняло образовавшуюся пустоту новой интерпретацией происшедшего.

Хотя это казалось мне ужасным, я был счастлив. Мои отношения с Таней представились в новом свете. Теперь я помнил не боль, а радость наших первых встреч, волнение от первых поцелуев, нестерпимое желание, охватывающее меня от ее смелых ласк. Мне повезло встретить удивительную и прекрасную девушку. Она действительно любила меня и не хотела меня предавать. Нас разлучили обстоятельства, но в этом не было нашей вины, и сейчас, будучи воином жизни, я знал, как бороться с обстоятельствами и как терпеть душевную боль. Горечь разлуки ничего не значила по сравнению со счастьем наших встреч, с радостью, которую мы оба доставляли друг другу. Нам было хорошо вместе, и это было главное. Все остальное я смогу пережить.

Я буквально физически чувствовал, как меняется кирпичик моей жизни. Он менял свою форму и содержание, приобретая гармоничные и жизнеутверждающие черты. Теперь я знал, что женщины, как и сама жизнь, могут дарить и радость и боль, но лишь моим выбором было, что предпочесть, что черпать из окружающего мира — удовольствие или печаль, наслаждение или отчаяние и страх.

Я вытер слезы и, как мне показалось, с блаженной улыбкой идиота взглянул на мою возлюбленную.

— Ты не поверишь, но я счастлив, — сказал я.

— Так и должно быть, — улыбнулась Лин.

В течение нескольких дней мы работали над перестройкой искаженных кирпичиков моей модели мира, возникших на основе травмирующих воспоминаний, связанных с женщинами.

Лин показала мне много новых и исключительно интересных способов гармонизации моделей мира, связанных как с учением о «духовных воинах, городах и крепостях», так и с различными медитациями и психотехниками.

На практике общения с «камнями» пирамиды я смог убедиться в том, что мое отношение к ним стало гораздо более сердечным и искренним. Исчезли сдерживавшие меня внутренние барьеры, необоснованные иррациональные страхи и ощущение искусственности моих чувств. Я был откровенно горд своими успехами, когда Лин буквально ошарашила меня следующим заданием.

— Тебе удалось выправить некоторые искаженные кирпичики твоей модели мира, — сказала она, — но ты так до сих пор и не избавился от не совсем приятных чувств, сохранившихся у тебя по отношению к Ане и, особенно, к Веронике.

— И что я должен сделать? — поинтересовался я.

— Тебе придется отыскать их, полюбить и вступить с ними в интимные отношения, — явно наслаждаясь моими реакциями, с ехидной усмешкой заявила кореянка.

— Ты это серьезно? — опешил я.

— А разве я бываю несерьезной? — в свою очередь спросила Лин.

К заданию отыскать Веронику и Аню и сделать их своими любовницами я отнесся без особого энтузиазма, особенно в отношении Вероники.

Препятствием в моих отношениях с Аней стало как чувство вины перед ее погибшей подругой, хотя я прекрасно понимал, что моя верность ей была никому не нужна и ничего не могла изменить, так и смущение, которое вызывало во мне ее слишком агрессивное и наступательное поведение в отношении меня. Аня была на несколько лет старше и уже имела богатый сексуальный опыт.

В то время как в ее поведении откровенно доминировали чувственность и сексуальность, то есть в первую очередь это была женщина тела, во мне, как во многих юношах того времени, воспитанных на книгах, в которых основной акцент в отношениях между мужчиной и женщиной делался на эмоциональном влечении и духовной близости, эмоционально-интеллектуальная направленность в то время превалировала над чисто сексуальным влечением.

Естественно, что меня возбуждали красивые девушки, но мне хотелось видеть в женщине еще и живой ум, и доброе и отзывчивое сердце. Мне хотелось, чтобы мой первый сексуальный контакт с женщиной основывался именно на любви, на взаимном эмоциональном и физическом влечении. Мне было неприятно чувствовать себя обычным самцом, откликавшимся на призыв сексуально озабоченной самки, тем более, если она пыталась полностью взять на себя лидерство в наших отношениях, отводя мне лишь роль пассивного соучастника.

Аня, как профессиональный ухажер, водила меня в кафе и рестораны, первая обнимала меня и делала недвусмысленные намеки, но я, не вступая с ней в открытый конфликт, оставался тверд в своих принципах и не поддавался соблазну, несмотря на то, что моя плоть самым недвусмысленным образом откликалась на ее призывы.

На интуитивном уровне я, даже не имея еще достаточного опыта в отношениях с женщинами, чувствовал, что в попытках Ани заполучить меня главную роль играла не любовь, а желание раскусить этот крепкий орешек, который в с вое время привлек внимание ее подруги и, одновременно, соперницы в борьбе за сердца мужчин.

Зная, что я собирался заниматься любовью с Таней, Аня болезненно воспринимала мое сопротивление, опять-таки не из любви ко мне, а, скорее, из уязвленного самолюбия. То, что я видел все это, создавало у меня нарастающее чувство неловкости отношению к Ане. Мне было неудобно отказывать ей в том, чего она так хотела, но уступить ей означало предать что-то очень важное в моей душе.