Абдулла получает шлепки, а на его штаны кладется новая заплатка. И караван идет дальше!

С девочками, конечно, труднее. Тут нашему высшему семейному руководству, то есть мне и моей жене Саиде-ханум, приходится иной раз ломать голову, но ничего, обходимся! Во всяком случае, наши горлицы не жалуются: оперение у них не хуже, чем у их подружек!

Короче говоря, если вы в будущем услышите, что моей Саиде присвоено звание матери-героини, — не удивляйтесь. Мы с ней давно решили, что нам нельзя останавливаться, как говорят ораторы, на достигнутых успехах по линии увеличения народонаселения Советского Союза вообще и нашего солнечного Узбекистана в частности. Где восемь, там и десять! И это не афоризм, а сущая правда!

Однако прямо вам скажу, что быть отцом-молодцом такой семьи, как наша, — не простая штука. Тут я имею в виду не материальные, а скорей, моральные трудности. Вот послушайте-ка, что со мной случилось недавно.

Полгода тому назад, когда вся наша семья сидела за обеденным столом, — как сейчас помню, это было в воскресенье, в выходной! — мой старший Юсуп обратился ко мне и сказал:

— Папа, мы решили выпускать семейную стенгазету. Ты ничего не имеешь против?

Ну, конечно, я, как газетный работник, понимающий, что стенная печать является острым оружием в борьбе с недостатками, ничего против не имел и горячо поддержал идею Юсупа:

— Хорошая мысль, сынок! У нас в семье еще имеются недостатки и по линии быта и по линии учебы. Рахим опять принес двойку по арифметике. Вот вам прекрасная тема для серьезного критического выступления в стенной печати!.. Абдулла, сейчас же вынь свой указательный экскаватор из носу, если не хочешь попасть в первый номер газеты… Я тебя назначаю главным редактором, Юсуп! А как мы назовем нашу стенгазету?

Со всех сторон посыпалось:

— «За боевую семью», «Семейный спутник», «Семейная ракета», «Семейная правда».

Но тут в дверях столовой появилась Саида-ханум с огромным блюдом дымящегося плова в руках, и я сказал:

— Наша стенгазета будет называться «Горячий плов».

Все захлопали в ладоши, и мое предложение было принято.

И наша семейная стенгазета «Горячий плов» стала выходить аккуратно! Два раза в месяц! Вывешивает ее Юсуп в нашей столовой. Хорошая стенгазета, ведется на высоком идейном уровне.

Однажды — это было тоже в воскресенье — я сижу после обеда на веранде, курю и собираюсь немножко подремать. И вдруг ко мне подходит Юсуп. Лицо очень серьезное и какое-то такое… смущенное…

— Папа, мне надо с тобой поговорить по делам «Горячего плова».

— Давай, сынок, поговорим.

— Папа, дело в том, что на тебя поступил материал. Как быть?

— Какой материал?!

— Папа, ты знаешь какой!

Я действительно знал, какой материал мог поступить в редакцию «Горячего плова». В четверг после работы я зашел по дороге домой к одному товарищу, и мы немножко выпили. Моя Саида-ханум очень не любит, когда я прихожу навеселе, и поэтому я всегда стараюсь сделать так, чтобы она ничего не заметила. И в этот четверг я тоже проявлял, как говорится, бурную активность, дабы усыпить бдительность Саиды-ханум и показать ей, что я настоящий высокоморальный, а главное — трезвый отец-молодец.

Я стал лично проверять академические успехи у своих орлов и горлиц. И тут выяснилось, что у Рахима не выходит задача, которую им задал преподаватель для решения на дом.

— Иди ко мне, великий математик, будущий новый Улугбек! — сказал я своему мальчику. — Так и быть, я помогу тебе. Какие условия? Ага! Колхозник привез на базар двадцать пять килограммов луку, двенадцать килограммов персиков и так далее… Сейчас мы с тобой это решим.

Раз, раз, я помножил, сложил, разделил и сказал Рахиму:

— На, сынок, запиши результат, но помни, что я решил за тебя задачу в первый и в последний раз!

Рахим записал… и в пятницу принес из школы двойку, потому что, будучи навеселе, я не так складывал, не на то умножал и не на то делил!

Подумав, я сказал Юсупу:

— Критика и самокритика — святое дело. Раз материал поступил и он правильный, надо давать в газету! Только скажи мне, Юсуп, солнышко мое, кто автор заметки?

— У него псевдоним — Экскаватор.

— Я не буду его преследовать, Юсупчик, радость моя, но все-таки скажи, кто же он — этот Экскаватор?

— Это Абдулла!

— Абдулла? Да ведь он, сопляк, еще не умеет ни читать, ни писать!

— Неважно, папа. Рахим рассказал ему первому про свое несчастье, и Абдулла пришел в редакцию и сказал, чтобы мы обработали его устную заметку.

— А кто обработал?

— Вот это уже редакционная тайна, папа!

Что мне оставалось делать? Я махнул рукой и сказал:

— Помещайте материал!

— Этого мало, папа. Ты знаешь порядки нашего «Горячего плова». Ты должен написать письмо в редакцию, что признаешь критику правильной и даешь клятвенное обещание не допускать повторения подобных ошибок.

Пришлось тут же написать письмо в редакцию «Горячего плова». Я признал критику Экскаватора правильной и поклялся, что больше в рот не возьму белую.

На следующий день после выхода стенгазеты с моим покаянием мы с Саидой-ханум были приглашены к нашим друзьям Бободжановым.

Хозяин дома налил мне стопку водки, но я только посмотрел на нее с сожалением и отодвинул в сторону.

— Что с тобой, друг? — спросил меня Бободжанов.

Я рассказал свою печальную историю.

Тогда Бободжанов, мудро улыбаясь, взял чайник и подкрасил мою водку чаем.

— Ты дал клятву не пить белую, — сказал Бободжанов, — пей желтенькую.

И я уже поднес стопку ко рту, но Саида отобрала у меня стопку и под общий смех сказала, что, если я выпью желтенькую, она сама напишет про меня в «Горячий плов» и назовет свою заметку «Клятвопреступник тире очковтиратель».

Весь вечер я пил теплый, сладкий лимонад и думал, что сладкое в жизни иногда отдает горьким. И это не афоризм, а сущая правда.

…На днях мы будем отмечать выход в свет двенадцатого номера «Горячего плова». Приходите! Будет шурпа, будет шашлык, будет плов. И лимонаду, будь он проклят навеки, сколько угодно!

Позвонил Насонов, председатель райисполкома, расспрашивал о том, о сем, а потом сказал будто невзначай:

— Да, Федор Павлович, а как там у тебя обстоит дело с этим домишкой по второму Заломному… семь дробь пятнадцать, кажется? Председательский бас звучал в трубке подозрительно ласково, и Федор Павлович Блескунов, заведующий жилищным отделом, сразу почуял подвох со стороны начальства. Только вчера, в воскресенье, они вместе ездили на рыбалку и за ушицей Федор Павлович рассказывал Насонову, как он мучается с этим проклятым семь дробь пятнадцать по второму Заломному, а Насонов, посмеиваясь, даже сочувствовал ему. И вдруг сегодня звонит, интересуется официально. Это неспроста!

Однако на всякий случай Федор Павлович ответил подчеркнуто бодро:

— Все в порядке, Аркадий Иванович. Вопрос о сносе дома семь дробь пятнадцать по второму Заломному упирается лишь в одну гражданку Сухарькову.

— Вопрос упирается или гражданка Сухарькова упирается?

«Понятно, куда ты гнешь», — усмехнулся про себя Федор Павлович и с той же обаятельной бодростью сказал в трубку:

— До невозможности упрямая женщина попалась, Аркадий Иванович! Уж я с ней и так и этак. Как говорится, — и лаской, и таской. Ни в какую. Ломается, как пушкинская старуха из сказки про золотую рыбку!

— Смотри, как бы ты сам, Федор Павлович, в конце этой сказки не оказался у разбитого корыта!

Насонов хохотнул. Можно было принять его угрозу как шутку, но опытное ухо Федора Павловича уловило в смехе председателя райисполкома нотки зловещей многозначительности.

«Ему сверху звонили, — тревожно подумал Федор Павлович. — Нажали на него, а теперь он на меня жмет!»