— А вы их помните, хотя бы в общих чертах?
— Что именно?
— Да цифры же.
— Это нашего плана цифры?
— Ну да! А то какие же?
— За текущий год?
— Ну, ясно. Помните?
— Представьте — не очень. Столько, знаете, впечатлений, сведений, циркуляров этих… прямо голова пухнет.
— Ну, а впечатления у вас каковы? Все ли нормально у вас в конторе?
— Это в каком смысле?
— Да в смысле же плана!
— Ах, плана… Да, план у нас есть…
— Ф-фу, товарищ Чекильцев, это я и без вас знаю, что он есть. А вот вы мне дайте анализ этого плана.
— Анализ, вы говорите?
— Да вы что, русского языка не понимаете?
— Хе-хе… как, то есть, не понимаю. Отлично понимаю, товарищ Афанасьев.
— Ну вот. Стало быть, мы производим обследование деятельности вашей конторы. Вот вы и помогите нам, расскажите: хорошо ли работает ваш директор? На месте ли он?
При этих словах в голове Чекильцева мелькнуло: «Вон как ставится вопрос: „на месте ли?“… Пожалуй, пора поднажать, кое-что открыть о нем…»
И он, улыбнувшись, саркастически произнес:
— Да уж, знаете, у нас тут многим приходил в голову этот вопрос…
— Какой вопрос?
— Да вот — который вы задали…
— Ну, и как же вы считаете?
— Я…
Чекильцев чуть было не спросил: «А вы как считаете?» Но, вспомнив правила игры, удержался и только искоса глянул на председателя. Лицо председателя не выражало ничего такого, что можно было бы принять за прямое осуждение деятельности директора конторы. Ввиду этого Чекильцев решил подождать с нападками на своего начальника.
— Хммм… да-а-а… — протянул он, — вопрос сложный… Если хотите знать, даже не нашего ума дело.
— Это почему же?
— А как же? Наш директор назначен главком. Утвержден министром. Значит, заслужил, так сказать. Имеет данные.
— Он имеет свои данные. А вы — свои.
— Это в каком же смысле, товарищ Афанасьев?
— Так вы в плановом отделе у себя разбираетесь хоть немного в работе конторы?
— Хе-хе!.. Помилуйте!.. Только этим и занимаемся.
— Вот и расскажите нам.
— Об чем именно?
— О чем хотите. Обо всем. Да что вы притворяетесь наивным таким ребенком?!
— Помилуйте, какой же ребенок… Скоро двадцать лет, как по этому делу, так сказать…
— Что-то незаметно. Ну, рассказывайте!
— Кхм… Рассказывать? Сейчас… Кхмм… А что именно?
— Что хотите.
— Ах, так? Кхм… Сейчас… Да… Кхм… Ну, вот. Наш плановый отдел… кхм… он по штатам располагает четырьмя единицами. По смете конторы на нас приходится триста семьдесят пять рублей в месяц зарплаты, что составляет ноль целых шесть десятых процента бюджета конторы, а с расходом на почтовые, канцелярские и командировочные расходы…
— Но то, товарищ Чекильцев, не то рассказываете!
— Разве?
— Будто вы сами не знаете… Так как же: будете вы говорить или нет?
— Помилуйте, я лично — с восторгом…
— Тогда в чем же дело?..
— Господи!.. Да разве я… Вы только прикажите…
— Дайте мне оценку: правильно работает контора?
— Разве?
— Значит, по-вашему, есть недостатки. Так?
— Безусловно. Где их нет!
— Ну вот видите. Значит, вы нам поможете вскрыть эти недостатки?
— А? Разве?.. Хотя да. Да, да, да, это — мой долг!
— Вот!
— Я вас слушаю.
— Слушаюсь.
— Ну?
— А?
— Говорите.
— О чем?
— Да о недостатках же!
— А они есть?
— Вы же сами сказали!
— Когда?
— Тьфу!
— Вот именно! Я всегда это самое и говорил про наши недостатки: тьфу, да и только!..
…Короче, когда через девяносто три минуты, протекшие в беседе с председателем комиссии, Чекильцев покидал кабинет, председатель перешел со стула на диван, где он полулежа вытирал увлажненные лоб и шею, повторяя:
— Вот это — тип… Ну и ну!.. Это что ж такое, а?.. Ну и тип!
А Чекильцев, закрыв за собой дверь в кабинет, в коридоре позволил себе улыбку слегка саркастического характера. И думал он теперь так:
— Что, съел? То-то, брат! Не на такого напал!..
Чекильцев полагал, что матч игры в «барыня прислала сто рублей» он выиграл целиком и полностью. На расспросы сослуживцев он весело отвечал:
— Полтора часа говорили… Что мог, я ему все раскрыл. Председатель комиссии меня потом уже благодарил, руку жал… «Если бы, — говорит, — не вы, прямо не знаем, как бы мы тут разобрались…»
А через сутки на доске извещений висело решение комиссии: помощника начальника планового отдела Чекильцева от работы отстранить ввиду полного незнания своего дела.
Теперь на досуге Чекильцев думает о том, что выигрыш в этой забаве «барыня прислала сто рублей» в иных случаях означает крупный проигрыш по работе. Пожалуй, тут он прав — хитроумный Чекильцев.
ПЯТЬ ДЕВИЧЬИХ ПОРТРЕТОВ
Зарисовки
— «Раз, два, три, на меня ты посмотри… Раз, два, три, я прекраснее зари… Раз, два, три…» Ой, знаете, девочки, у нас танцплощадка такая маленькая… прямо — ж’ ужас… Я вчера надела новое фигаро, кудри взбила, туфли надела новые, ну, эти — танкетки, в которых когда ходишь, так прямо пол натирается… А этот, ну, Клавкин мальчик — Жора, он на меня сразу опрокинулся, как ребенок: весь вечер танцевал со мной, как пришитый… Клавка почернела, как вот эта глазная тушь!.. Ж’ужас!!. Ну, а мне-то что? Пфу, да и только. А я танцую-танцую, танцую-танцую, вдруг чувствую: мне ногам щекотно… Смотрю: подошва у танкетки совсем отодралась — значит, я босиком уже танцую… Ха-ха-ха!.. Это я уже четвертые туфли за лето истанцовываю… Ж’ужас!
— Степанов? Приветик! Заскочи ко мне, у меня дело есть… Какое? Придешь — узнаешь… Дай прикурить!..
Куда-то спички проклятые запсились… Что ты там натворил по бытовой линии, а? Не знаешь?.. Ладно мне голову дурить. Вот как мы тебе накрутим хвост по комсомольской линии, так будешь знать… Дай прикурить, тухнет проклятая!.. Нагрузок, понимаешь, не берешь, а позволяешь себе наряду с этим — черт те что! Что — «что»?! Будто не знаешь… Кто обещал жениться на Лельке Моховой? Ах, не обещал даже? Еще лучше! Значит, просто обманул товарища и всю общественность!.. Что? Даже не знаком с Моховой? Ах, вот как?! Теперь ты с нею уже «не знаком»?.. И никогда не был знаком?.. Постой, постой, а почему мне говорили, что ты Лелю Мохову оставил без уважительной причи… Ах, извиняюсь, это не про тебя говорили. Это — про Семенова… А я почему-то решила, что про Степанова, то есть про тебя… Ну, тогда все в порядке. Бывай. Иди себе, Степанов. Стой! Дай прикурить последний раз и беги себе… Вот так. Приветик!
— Который час? Не знаете? А-а-а-а-а… что-то я сегодня с утра раззева… раззева… раззеваааауааалась… Никуда еще из дома не выползала, даже не знаю, сколько времени и вообще — чего, что, где… Хотите «Золотой ключик»? Я эти конфеты больше всех люблю: возьмешь в рот этот «ключик», зубы склеются, и даже зевота кончается… Сегодня у нас в клубе кружок по политэкономии, но уж бог с ним, я не пойду… Как-то неохота одеваться и вообще… К чему? Все равно все не выучишь. Этих разных научных слов много, а я — одна… Я, например, в прошлом году пошла учиться на курсы медицинских сестер. Почему? А мне очень понравился один мальчик, который сам тоже по медицине… А там учиться так трудно, так трудно… И потом меня раз спросили, и представьте, при нем — при этом Вове: «У вас большая больница?» Я говорю: «Нет, так… полуклиника». Я ведь думала, что настоящая большая больница — клиника, а у нас — маленькая, полуклиника… А все стали смеяться, потому что, оказывается, она называется полИклиника… И потом дальше спрашивают: «А процедуры у вас там есть?» Я знаете что ответила? «Дуры, конечно, есть, но небольшой процент». Опять все так стали смеяться, а мой Вова схватился за голову и убежал от меня. Больше я его не видела. И учиться на сестру тоже перестала: теперь зачем уж? Нет, правда, возьмите конфету… Так вкуснее ничего не делать, когда во рту «Золотой ключик»… Только вот беда: эти ириски так зубы склеивают, что даже зевать нельзя… У-а-а-а-а…