Кит потянулся было к нему, но Роксан отодвинулся. Он без того с трудом контролировал себя, тем более плохой идеей казались любые прикосновения. Даже самые осторожные и дружеские.

— Проще говоря, — вернул себе внимание Ямб, — Роксан разберется сам, с чем он согласен, а с чем нет. И должен сказать, тюремное заключение обезопасит твоих друзей от, хм, соблюдения этого пункта и подпункта куда лучше, чем бегство.

— Я понял, — едва слышно отозвался мальчик. Встал, протянул связанные руки. — Мне нужны вода и перо. Лучше травяной настой. Можете накинуть на меня эпиграмму на невозможность вредить вам, это не помешает. Все, кто пробовал сахар, должны собраться в одном месте, а я должен видеть их всех хотя бы немного. Обычно я писал музыку с крыши.

Бросил взгляд на отца, тут же гордо выпрямился, пошел вслед за Ямбом, словно одолжение всем делал. Роксан хмыкнул, поднялся. Ему нужно было стоять вместе с другими зачарованными.

— Это что, — подала голос все это время молчавшая Мойра, — мы победили? Слушай, да ты птичий герой!

Роксан только передернул плечами, выходя на площадь.

Он чувствовал себя грязным, измученным и неприятно эмоциональным. Но уж никак не героем.

***республика Магерия, город Варна

25 Петуха 606 года Соленого озера

— Ладно, дорогая супруга, — усмехнулся Гир, когда веселые горожане наконец утомились пить за новобрачных, проводили их до дверей и ушли разносить сплетню о птичьей деве дальше по городу. Впрочем, за прошедший день она наверняка разлетелась без дополнительной помощи, еще и обросла подробностями, как старый пень ростками. — Зачем я тебе?

— Подожди пару щелчков, — попросила она, открывая один из сундуков. Возница, благо, был слишком удивлен, чтобы попытаться не отдать им вещи, да и пьяная свершившимся чудом толпа вынуждала с собой считаться. Сложней было сейчас разыскать нужное — над Варной уже зажигались звезды, дом у Гирея был без лишних окон, и лампады на привычном месте тоже не стояло. Еще бы, после всех обысков.

Друг смотрел с веселой настороженностью, заставляя чувствовать в равной степени радость и боль. Адельхайд наконец нащупала шкатулку с письменными принадлежностями, вынула перо. Прижала его к губам шагнувшего вперед Гирея — привычный шест, просьба помолчать.

Только для нее привычный.

— Гир, — вздохнула, не пытаясь вырваться, когда он прижал ее к стене, заблокировав руку с пером. — Ты меня не помнишь из-за моего же сонета, который я наложила по твоей просьбе. Дай его снять.

— Извини, дорогая супруга, но у меня нет никаких причин тебе верить. Ты меня, конечно, вытащила из петли, но я все еще не знаю, для чего.

Ада вроде бы давно привыкла к его куртуазному тону, дивно сочетающемуся с бандитскими действиями, но иногда этот балаган раздражал так же сильно, как в юности. Следовало догадаться незаметно снять магию, Гирей ведь первые годы дергался при виде перьев. Потом перестал, конечно. Но для него никакого “потом” не существовало.

Впрочем, у Ады был простой способ убедить друга.

— Тебя зовут Безродным, потому что ты бывший раб из Империи. Вы бежали на корабле среди грузов после того, как твоего брата Нииола забрали в Цитадель из-за открывшегося магического дара. Твои родители умерли во время эпидемии влажной лихорадки, не успев внесли имена в городской архив, поэтому по бумагам их никогда не существовало. Тебя дразнили безродным, никому не нужным чужаком. Когда ты стал сильней, то решил сохранить это прозвище, сделать его знаком доверия между членами банды. Тебе это посоветовали. Помнишь, кто?

Гир, внимательно слушавший ее речь, задумчиво качнул головой. Отступил.

— Все, кто это знают, мертвы, и я уверен, они меня не предавали. Ладно, дорогая супруга. Пиши свою магию.

Распутывать собственный сонет оказалось любопытно. Ада гордилась этим творением — если не знать, что воздействие есть, никогда не нащупаешь мельчайшие искажения памяти. Едва успела закончить, когда в дверь постучали, а Гир аккуратно сел на пол и определенно не был готов кому-либо открывать.

Ада больше всего боялась, что это будет Беата, но та, к счастью, не была дурой и затаилась. На пороге топтался до отвращения знакомый мальчишка из дома Ферстнера. До недавнего времени — из дома и самой Адельхайд.

— Вам письмо!

Она с улыбкой взяла плотный конверт, сломала печать семьи Зальцман, сощурилась, стараясь разглядеть строчки. Кивнула скорее собственным мыслям.

— Спасибо.

Закрыла дверь, взялась разыскивать свечи в сундуках — это было определенно проще, чем пытаться найти лампаду Гирея, которую вообще мог прикарманить какой-нибудь стражник. Наконец справилась, теплый огонь осветил комнату.

Друг все еще задумчиво сидел на полу, приходилось переступать через его вытянутые ноги. Судя по тому, что сонет ушел без следа, это был более-менее нормальный эффект. По крайней мере, Гир дышал, это Адельхайд проверила. Вероятно, разуму требовалось время, чтобы заполнить образовавшиеся после магии пустоты.

Ада села за стол рядом, расстелила письмо. Как стремительно брат отрекся от нее! Еще и требовал вернуть назад якобы украденные вещи. Она хмыкнула, обмакнула перо в чернильницу.

— Разве не ты сам обещал мне приданое, — проворчала вполголоса.

Засмеялся Гирей, сжал ее локоть, подавшись вперед.

— Спасибо. Хотя ты чучело соломенное, что вообще пришла на мою казнь. Могла ведь жить нормально.

— Не могла, — отозвалась она, не отрываясь от составления изящно оскорбительного ответа. — У меня было отвратительно бессмысленное детство до того, как я встретила тебя. Жить так теперь? Ну уж нет. Правда, не представляю, как мы будем доставать деньги.

— Ну для начала, — Гирей встал, потянулся. — Нам нужны те ребята, которые грабили твою квартиру. Они ведь так и не вернули мне долю. И, Ада. У нас еще кое-какая проблема есть.

— А именно?

— Кровать. Она у меня только одна. Мы, конечно, теперь супруги и все такое…

— Упаси птицы! — с чувством отозвалась Адельхайд. — Кто-то из нас определенно будет спать на полу. В большом сундуке должно быть одеяло.

Засмеялись оба, сжали на мгновение руки. Ада вернулась к письму, Гир за спиной загрохотал, пытаясь привести свое жилье в порядок после обысков и заодно найти место для новых вещей.

“Наверное, давно можно было решить вот так”.

Она тряхнула головой, улыбнулась своим лучшим оскалом. Какой смысл о чем-то жалеть? Сейчас главное отбить у брата собственные вещи, а то с него станется еще и стражу на дорогую сестру натравить.

***Южная Империя, подземелья

17 Петуха 606 года Соленого озера

Он был совсем мертвым. Лицо посерело, замерло, как у живых никогда не бывает, даже у спящих.

Эш опустилась на колени рядом с телом, скользнула взглядом от кляксой расплескавшихся по полу волос по шраму, рассекавшему спокойное лицо, по гвардейской одежде, которую Текамсех так и не сменил.

Человек, который поверил. Спас. Рискнул. Который купил чаранг для Айдана — такой неразумный жест, он должен был понимать, чем рискует.

Подземники покинули пещеру, от аванпоста не осталось и следа, только теплились лампады в древних плошках. Эш не знала, почему решила остаться и подождать. Просто она была должна.

Это было как воспоминания о Кадо. Чувство совсем рядом, кажется, протяни руку и коснешься, но оно тает миражом. Но здесь виной был не их тройной шедевр. Было что-то глубже. Важней.

Айдан стоял за плечом, его печаль казалась облаком горького дыма. Кадо сидела с другой стороны от тела, она что-то говорила, но Эш улавливала только общий смысл.

Его убили. Кадо не надеялась успеть принести его живым, просто хотела, чтобы он умер не в одиночестве. Не там.

Она пахла солью, как берег озера, где на камнях остаются белые следы. Эш не знала этого чувства — и знала одновременно. Чем-то, что было за ней самой. Тем, что умело петь теням чужих смертей.

Текамсех был давно и безнадежно мертв. Здесь нечего было исцелять.