Высадив свою дражайшую с ее босоножками у подъезда, Валентин Васильевич, не заходя в дом, развернулся на Будённовск.
До него ходу - с полчаса. Валентин Васильевич, пробравшись сквозь перекрестки Баранова, перевалил через горбатый путепровод, набрал на спидометре привычные 70 км/час и чуть-чуть расслабился. Близость свидания с Юлией будоражила его, распаляла.
Он невольно думал и думал, вспоминал...
* * *
Тогда, в Крыму, Юля поставила его в тупик, огорошила.
После той страстной сцены в машине - с поцелуями, объятиями, жаркими словами - он был на все сто уверен, что главное свершилось, теперь дело за малым: создать подходящую обстановку и насладиться в полной мере сладким грехом тайной любви.
И через день такая обстановка наклюнулась - жена с дочкой вообразили себя альпинистками и дерзнули совершить восхождение на гору Краб, прикрывавшую бухту слева. Валентин Васильевич чуть не подпрыгнул от радости и, весьма натурально разыграв раздраженную усталость, заявил, что ложится спать. При этом он так многозначительно взглядывал на Юлию, говорил таким нарочитым тоном, что будь Анна Андреевна поревнивее, она бы обязательно сделала стойку.
И вдруг Юля, к безмерному удивлению и жесточайшему разочарованию Валентина Васильевича, кинулась натягивать майку и джинсы.
- Я тоже! Я с вами!
- Юлия, да ты что? - вырвалось неосторожно у Валентина Васильевича, и он тут же начал заминать. - У тебя же голова болела? Как бы тебе там плохо не стало...
Но Юля, странно посмотрев на него, упрямо повторила:
- Я хочу в горы. Мне уже лучше.
Они ушли, а Валентин Васильевич достал из запасов бутылку коньяка, напился с непривычки в стельку и отрубился в палатке до утра. Как он ненавидел в тот вечер Юлию!
На следующий день они отправились домой. Наедине им так больше и не пришлось поговорить. Валентин Васильевич всю обратную дорогу придумывал планы - как и где они будут встречаться с Юлией...
Но вот что странно: они стали почему-то редко видеться. А при встречах Юлия держалась так, словно ничего и никогда между ними не было. Ну совсем чужой и посторонний человек!
Наконец, в один, как пишут в романах, прекрасный день, уже в сентябре, Валентин Васильевич, проезжая по Советской, увидел на тротуаре Юлию. Она шла, о чем-то глубоко задумавшись, машинально помахивая сумочкой. В огненно-красной юбке и белой маечке, с распущенными волосами она издали походила почему-то на цыганку. Валентин Васильевич притормозил и посигналил. Она не слышала. Тогда он свернул на ближайшем повороте, пристроил "Ладушку", замкнул дверцу и быстренько выбежал на перекресток. Юля уже приближалась. Валентин Васильевич произвел разведку взглядом, знакомых поблизости не обнаружил и преградил девушке дорогу. Она чуть не ткнулась ему в грудь.
- Ой! Валентин Васильевич?
Юля растерялась, но в голосе ее слышалась радость, а это было главное.
- Юля! Мы так давно не виделись... Пойдем скорей, здесь нельзя стоять...
Он так стремительно говорил и так решительно подхватил ее под локоток, что об отказе не могло быть и речи. Они молча прошли к машине, сели, поехали.
Валентин Васильевич украдкой взглянул на часы - пять. Был газетный день и ему, кровь из носу, надо быть в редакции. Если он задержится, корректора и дежурный по номеру от злости лопнут - он должен первым читать свежие оттиски полос. "Ладно, скажу, что в обкоме был - не впервой", - успокоил себя Валентин Васильевич и, встряхнув головой, отбросил ненужные мысли.
Они уже выезжали из города и вскоре свернули в лес. Валентин Васильевич, несколько смущенный молчанием Юлии, повернулся к ней и неловко обнял. Но она сама обняла его и прижалась щекой к его щеке.
- Юля!.. - пробормотал Валентин Васильевич. - Юлия... а я боялся...
Крымское сумасшествие повторилось. Объятия и поцелуи были судорожны, болезненны, дыхание смешалось. Грудь Юлии была уже обнажена, и она начала тихонько постанывать, всхлипывать и кусать его губы.
Валентин Васильевич понял, что страстно ожидаемый момент настал. В животе у него защекотало, кровь бросилась в голову, он трясущимися пальцами принялся рвать поясок ее юбки...
- Нельзя! - вдруг вскрикнула Юлия. - Нельзя...
- Тогда сама сними! - нетерпеливо прохрипел Валентин Васильевич.
- Нельзя, милый... Нельзя - сегодня... - прошептала она, спрятав лицо от его взгляда.
- Чер-р-рт! Всё у вас не вовремя! - чертыхнулся Фирсов.
Опять показалось, что точки над i расставлены. Несколько дней потерпеть Валентин Васильевич согласился. Оно и к лучшему: чем дольше ждешь, тем слаще будет. Но начала опять твориться какая-то ерундистика - Юля снова его избегала. Валентин Васильевич злился, психовал, но поделать ничего не мог. Юлия уклонялась не только от встреч, но и от серьезных разговоров по телефону. Раз только, когда Валентин Васильевич, увлекшись, начал лопотать в трубку о чувствах, о любви и прочих возвышенных материях, Юля с какой-то неожиданной для него усмешкой, язвительностью сказала:
- У вас, дядь Валя, есть жена, ее и надо любить. О других женщинах думать - грех...
А Валентин Васильевич уже по-настоящему мучился. Он действительно влюбился. Она снилась ему по ночам, он неотрывно думал о ней, мечтал о встречах и в конце концов довел себя до такого экстаза, что начал опасаться - не хвороба ли?
Да и то! За все свои сорок с лишним лет он не испытывал ничего подобного. Анну в общем-то толком и не любил никогда, а в последние годы не испытывал к ней даже и обыкновенного плотского влечения. Те немногочисленные женщины, которых он попробовал до женитьбы, оставляли у него чувство отвращения. Правда, несколько раз ему довелось испытать если не душевное, то физиологическое потрясение во время рыбацких оргий. В те времена, когда в стране еще весело жилось, они позволяли себе своей рыбацкой компанией устраивать порой "Праздники Вакха" для отдохновения от трудов праведных. Для таковых целей в самом глухом уголке области имелась на берегу лесного озера избушка в семь комнат, с мезонином и сауной. Ух и чудеса там творились! Во время этих вакханалий и попадались Валентину Васильевичу женщины, обжигающие так, что просто - ну! Конечно, то были профессионалки - чего уж там говорить...
