Валентин Васильевич положил свою ладонь на середину ее груди, в тесную ложбинку и начал ритмично давить и отпускать, давить и отпускать... Юля, испугавшись, что он сейчас для удобства снимет с нее купальник, уже собралась "очнуться", как вдруг спасатель пробормотал: "Надо изо рта в рот..." - и, набрав с шипением воздуху, приник к ее губам. Юля вздрогнула и невольно, от неожиданности обхватила его за шею руками. Глаза ее распахнулись и погрузились в глаза Валентина Васильевича. И так, соединенные губами и взглядами, они существовали в пространстве и времени несколько бесконечных секунд. В них пульсировал общий ток.
Потом Валентин Васильевич выпрямился и, стоя на коленях, растерянно и жадно глядя на Юлю, ни к селу ни к городу выдохнул:
- Вот так, да?
Юля закрыла лицо руками...
На следующий день они вдвоем поехали в Форос за продуктами - Анна Андреевна с Ленкой отказались. До последнего времени, общаясь друг с другом, Фирсов и Юлия поддерживали какой-то шутливый, подкалывающий тон. Но в этот раз они говорили жарко, всерьез, с увлечением. Валентин Васильевич против обыкновения порой забывал смотреть на дорогу, не отрывал взгляда от Юлиного разгоряченного лица. Говорили они черт-те о чем - о перестройке, "Новом мире", повороте северных рек, "Комсомольском вымпеле", "Маленькой Вере", сталинских репрессиях... И этот взволнованный разговор обо всем и ни о чем всё более и более сближал их, соединял в единое целое, приближал решительную минуту.
На обратном пути они остановились перед спуском к своему лагерю якобы для того, чтобы дать передохнуть мотору, и распахнули настежь дверцы, Еще пекло и парило. Даже солнце, казалось, жмурилось от собственного жара и изредка утирало пот со лба проплывающим мимо облачком.
Валентин Васильевич ослабил узел галстука, откинулся на спинку сиденья и положил свою горячую напряженную руку на ее влажное открытое плечо.
- Юля, можно задать тебе дикий вопрос?
- Можно... - не глядя на него, быстро, с придыханием ответила она.
- Скажи - только без обиды! - почему у тебя до сих пор парня нет?
- Кто вам сказал, что нет?
- Ну, Юль, я ж серьезно...
- Не нравлюсь, наверное, вот и нет.
- Ты? Не нравишься?.. Хватит тебе! Как ты можешь не нравиться с такой внешностью?
- Да какая там у меня внешность...
- Вот так, да? Хватит тебе кокетничать, сама же знаешь, что ты красивая.
- Я - красивая?
- Конечно! Да ты не только красивая, ты какая-то вообще такая... этакая...
- Что, хотите сказать, и вам нравлюсь?
- Нравишься! Конечно, нравишься! Да еще как!
- Тогда поцелуйте меня... - повернулась она и, смущенная, посмотрела на него в упор.
Это так не вязалось с Юлией, что Валентин Васильевич на мгновение смешался, заглянул в ее глаза глубоко-глубоко - не шутит ли? Потом медленно притянул ее за плечи, мучительно поцеловал в потрескавшиеся губы и затем пылко, торопливо начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, руки и грудь, прикрытую ситцем сарафана.
Юля еле сдерживала стоны...
4. Последние хлопоты
Когда Валентин Васильевич вернулся домой, все еще спали.
Это хорошо, не надо ничего придумывать, изворачиваться. Он снова облачился в халат и, смело шаркая тапками, продефилировал на кухню. Он заканчивал пить кофе, когда вышла из покоев, позевывая и потягиваясь, заспанная Анна Андреевна.
- Уже вскочил? - зачем-то, по своей глупой всегдашней привычке, не думая, спросила она. Валентин Васильевич промолчал.
- Так ты сегодня работаешь?
- Вот так, да? Ну сколько можно говорить - ра-бо-о-о-таю!
- И чего надо злиться, не понимаю! - огрызнулась Анна Андреевна. - И спросить нельзя? Пожалуйста! Только я тебя же жалею. Всё ты да ты по субботам пашешь, а твой зам прохлаждается...
Валентин Васильевич действительно частенько дежурил по субботам "Комсомольский вымпел" имел воскресный номер. На то было много причин: во-первых, он любил лично подписывать номер в печать, во-вторых, мало доверял своему заместителю - вчерашнему редактору зачуханной многотиражки, суетливому, невнятно говорящему парню с выпуклыми рачьими глазами (он был тоже выдвиженцем, и Фирсов согласился на его кандидатуру, так как знал, что сам скоро уйдет на повышение), и, в-третьих, он любил свой редакторский кабинет с массивными столами и шкафами, строгой табличкой на двери... Эти частые субботние дежурства выставлялись, само собой, как пример трудолюбия и высокого чувства ответственности Валентина Васильевича Фирсова.
На сей раз он лгал, и потому его раздражали вопросы и сентенции супруги.
- Ты вроде говорила, что в Пригород надо съездить? - перебил он.
- Да, да! Мне в пригородном магазине босоножки итальянские оставили. Надо сегодня забрать.
- Тогда поактивней шевелись, мне еще в Будённовск до работы надо успеть, там Крючков в больнице лежит... С девяти магазин-то?
В Пригород они добрались быстро, но Анна Андреевна, по обыкновению, начала канителить, бессчетное количество раз примеривать эти дурацкие босоножки, которых у нее и без того пар десять, начала советоваться с магазинным бабьём, болтать и сплетничать. Валентин Васильевич сидел в машине и зримо представлял себе происходящее в подсобке магазинчика.
"А что если бросить все к чертовой матери и жениться на Юле, а? раздраженно подумал он. - Жизнь-то уходит, убегает. Ну, сколько мне еще осталось? Лет тридцать-тридцать пять? И глазом моргнуть не успеешь промелькнут... Да ведь и она любит меня, любит по-настоящему... Такое же раз в жизни бывает! Меня же ни одна женщина так не любила... Да и я... Я же думал, что не способен на такое... Я ж теперь не смогу без нее... Разве ее сравнишь с моей коровой?.. Всё, сегодня же скажу Юле, что развожусь с Анной..."
Валентин Васильевич долго перекатывал в мозгу эту мысль, лелеял ее, а сам в потаенных глубинах души с горечью понимал, что, увы, всё это только мечтания. Может быть, потом, позже? А сейчас, ведь точно уже светит место в обкоме партии, ведь если он станет завсектором печати, это ж - у-у-у!.. Не-е-ет, сейчас такие фортели с разводами и скандалами ему нужны, как собаке пятая лапа...
Однако черт бы побрал эту Анну! Валентин Васильевич с раздражением кинул взгляд на часы - уже почти десять! С Юлией они договорились на два часа. А надо еще сгонять в Будённовск, купить всё же цветы и, главное, найти коньяк и лучше бы армянский. Хорошо хоть, что спиртное по субботам продают теперь не с двух, а с одиннадцати...
