Слово предоставляется товарищу Мехлису…

Болезнь отняла у меня многое и взамен сделала мне один «подарок». Теперь у меня много свободного времени. Невероятно много. Почти все мое время, за исключением того, что тратится на медицинские процедуры, принадлежит мне целиком и полностью. Могу бездельничать сколько угодно, только вот бездельничать я не привык. Работа составляла смысл моей жизни, а теперь я пенсионер, да вдобавок еще и инвалид. Я ненавижу слово «инвалид», оно невероятно меня раздражает. Моя жена Лиза[1] просит всех, кто общается со мной, избегать этого слова. Ум мой ясен, дух крепок, а вот тело подкачало. Правая половина его «лентяйничает», но это полбеды. Я могу ходить с палочкой и выучился писать левой рукой. Те каракули, которые я сейчас вывожу, не похожи на былой мой почерк, который называли «печатным». Но все же можно понять, что я пишу, и делаю я это так же быстро, как и раньше. Скорость очень важна. Нужно, чтобы рука поспевала за мыслью, а мысли у меня, несмотря на болезнь, такие же быстрые, что и раньше.

Когда я учился писать левой рукой, Лиза удивлялась: зачем ты так мучаешься? Ведь можно же диктовать. Речь у меня из-за болезни изменилась, но не очень. Можно понять, что я говорю, особенно если немного привыкнуть. Тем, кто постоянно общается со мной, дважды повторять ничего не приходится. Но диктовка мне не подходит. Все важные дела я должен обдумывать и записывать в одиночестве. Присутствие посторонних людей отвлекает меня. А дело, ради которого я выучился писать левой рукой, очень важное и ответственное. Да, у меня сначала появилась цель, а затем уже ради нее я начал заново учиться писать.

Без цели не было смысла затевать всю эту мороку. Я не помню, как учился письму в детстве, но в 60 лет это очень тяжело. Хуже всего то, что невозможно придерживать тетрадь другой рукой. Приходится изобретать приспособления. Мне изготовили пюпитр, который позволяет мне писать сидя в кресле. Работать за столом я уже не могу и стулья для меня не годятся. На старости лет стал «барином» – сижу в кресле или лежу в постели. Предпочитаю сидеть, поскольку лежа ни писать, ни читать не могу.

Признаюсь честно, что первое время после болезни я пал духом. Было такое дело. Слишком уж внезапно, неожиданно все произошло. Еще вчера я был полон сил, работал, строил планы на будущее, и вдруг моя жизнь перевернулась. Лежи, Лев Захарович, в койке, глотай порошки, ешь бульон да слушай радио. Больше ты ни на что не способен. Иждивенец! К счастью, уныние мое длилось недолго. Стыдно мне стало. Вспомнил я Николая Островского и других товарищей, которые, несмотря ни на какие болезни и трудности, до последнего вздоха продолжали оставаться в строю, продолжали работать. Ум у меня ясный, память хорошая, левая рука меня слушается, так что я еще могу приносить пользу.

Стоило мне воспрянуть духом, как у меня сразу же появилась цель. Я понял, чем мне следует заняться, нет – что я должен[2]сделать. Мне выпало счастье и огромная честь работать вместе с Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Наше знакомство состоялось в 1920 году на врангелевском фронте[3]. Товарищ Сталин был членом фронтового Реввоенсовета, а я был при нем порученцем. Это знакомство стало событием, которое изменило всю мою жизнь, определило мою дальнейшую судьбу. Я собираюсь рассказать прежде всего не о себе, сколько о товарище Сталине. Всем известно, как много сделал товарищ Сталин для великого дела коммунизма, для советского народа и для трудящихся всего мира. О товарище Сталине сказано много, но тем не менее мне есть что добавить к сказанному. Без малого 30 лет я был одним из помощников товарища Сталина. Я видел его в работе своими глазами. Память моя хранит много ценного для истории, и я не вправе унести это богатство с собой в могилу. Вчера мне исполнилось 62 года. Не такой уж и солидный возраст, но состояние моего здоровья оставляет желать лучшего. Я прекрасно сознаю, что одной ногой уже стою в могиле и что недалек тот день, когда и другая нога тоже будет там. Смерти я не боюсь. Как материалист я сознаю ее неизбежность, а что толку бояться неизбежного? Боюсь я другого, что умру, не закончив своего труда, последнего важного дела моей жизни. Я установил себе норму – писать по столько-то строк в день, составил план и вот приступаю к работе. Когда закончу, передам рукопись в ИМЭЛ[4] товарищу Поспелову[5], моему старому другу. Мы с ним не раз обсуждали вопросы нашей истории, в частности то, как важны свидетельства очевидцев, причем не просто наблюдавших какие-то события, а принимавших в них активное участие. Что толкового может написать петербургская барыня об Октябре? Ничего. А вот воспоминания каждого участника штурма Зимнего очень ценны. Эти воспоминания будто кирпичи, из которых строится здание нашей новой истории.

В моей собственной биографии, как я смею надеяться, тоже есть кое-что интересное. Я работа в аппарате ЦК, работал в «Правде», в годы войны побывал на разных фронтах, работал в Министерстве госконтроля. Я всегда был на передовой, в том числе и в мирное время. Считаю своим долгом не только рассказать о товарище Сталине, но и как можно полнее передать масштаб тех грандиозных дел, свидетелем и участником которых я был. Я поставил перед собой сложную задачу и прекрасно это сознаю. Но я надеюсь справиться с этой задачей и успеть ее выполнить.

Воспоминания воспоминаниям рознь. В свое время меня и других товарищей сильно и неприятно удивили воспоминания Крупской о Ленине. И в той части, которая касалась самого Владимира Ильича, и в той, где говорилось о ленинских соратниках[6]. Я обещаю (самому себе – в первую очередь!), что буду предельно объективным, не допущу искажений или перекосов и не пойду на поводу у своих чувств. Ответственная работа, которой я посвятил большую часть моей жизни, научила меня оставлять чувства в стороне и руководствоваться интересами дела и только ими одними. Иначе нельзя. Какие-то отдельные черты характера человека могут мне не нравиться, но я привык ценить людей за правильность их политических взглядов и за их деловые качества. Товарищу-коммунисту, хорошему самоотверженному работнику, отдающему делу все свои силы и способности, я готов простить многое. Дело превыше всего, и судить о человеке надлежит по его делам, а не по манерам и т. п.

Все знают товарища Сталина как ближайшего соратника и гениального продолжателя дела Ленина. Но мало кто способен осознать в полной мере размер сталинского вклада в строительство Советского государства и мирового социализма. Скромность товарища Сталина общеизвестна. Он никогда не упоминает о своих личных заслугах. Людям видны свершения, достижения, итоги, но им неведомо, какой ценой все это достигалось, сколько именно труда пришлось вложить, сколько препятствий преодолеть. И каких препятствий! Глубоко ошибаются те, кто считает, что самое сложное время для нашего социалистического государства закончилось с победой в Гражданской войне. Нет, на самом деле это сложное время длилось до недавних пор. После Гражданской более пятнадцати лет ушло на то, чтобы разгромить всю нечисть, пытавшуюся подточить наше государство изнутри. Есть такое выражение: «Взять власть – это только половина дела. Другая половина – суметь удержать ее». Я скажу иначе: «Разбить внешнего врага (белогвардейцев, интервентов) – это половина дела. Другая половина, причем более трудная, более важная, – разбить внутреннего врага».

Далеко не все видные партийцы были коммунистами в душе и разделяли ленинские взгляды. Пока Ленин был здоров, они держались в тени, ждали своего часа. С начала 1923 года[7] вся эта нечисть зашевелилась. Каждый из скрытых врагов выступил в свое время. Если бы не гений товарища Сталина, то Советское государство могло бы и не устоять под натиском внутренних врагов. Внутренний враг стократ опаснее внешнего, поскольку он маскируется под друга, действует тайно, коварно, исподтишка и норовит ударить в самое слабое место. Контрреволюционеры-термидорианцы[8] погубили Французскую революцию. Их последователи много раз пытались погубить Октябрьскую революцию. И если бы не товарищ Сталин, то у кого-то из них могло бы и получиться это сделать.