— Здравствуйте, Марина Аркадьевна! Очень рады, что вы наконец-то с нами.
Марина… Ее зовут Марина! И тут она все вспомнила. Конечно, мысли еще путались, но в принципе, все вставало на свои места. Парень позади врача это Вадим, друг детства, замечательный человек.
— Вы понимаете где находитесь? — Марина кивнула. Марина, вы пришли в себя после комы, ваша задача сейчас восстановиться, а для этого нужен покой и положительные эмоции, — доктор приговаривал все это, а сам успевал проверять датчики и осматривать девушку. Голос его был приятным, заботливым, но деловитым. Медицинская сестра все так же молча подавала ему какие-то бумаги, потом она профессионально, практически безболезненно ввела в вену девушки иглу от капельницы.
— Вы пока не сможете говорить, но попозже мы вытащим трубку. — Марина снова кивнула. Наконец они закончили и ушли. Молодой человек остался. Он нерешительно мялся, не решаясь заговорить, и только стоял в ногах и улыбался. И она тоже молчала, радуясь, что не может говорить, и это было лишним поводом не произносить что-то первой.
— Марин, ты меня слышишь? — тихо спросил Вадим. Она осторожно кивнула глазами и слегка улыбнулась. Вадим подошел, пододвинул табуретку и сел рядом. Он взял ее ладонь в свои и стал поглаживать.
— Маришкин, как я соскучился! Мы все соскучились! И Дашка приходила и Натик, жалко, что они недавно ушли, не дождались, пока ты проснешься. А цветы мы твои поливали, ни один не засох, честное слово! И Броньку кормили, знаешь, какой он кабан вырос! Его Дашка к себе пока забрала, чтобы он не скучал. Хочешь, я договорюсь, и тебе разрешат его сюда?
Она тут же вспомнила, что у нее есть морская свинка, со звучным именем Бронислав, постепенно переименованный в Броньку. Бронька был молодой, много ел и носился по дому, в клетку ходил только ночевать. В общем-то, Марина подозревала, что у Броньки в родословной были рэксы или тобики, потому что повадки очень напоминали собачьи. Он отзывался на имя, не отказывался от собачьей косточки, купленной в зоомагазине, а главное, всю свою жизнь у Марины пытался приносить тапочки, от чего пятки у тапочек были порядочно разлохмачены от острых Бронькиных зубов. Еще он владел большим набором звуков, иногда Марина слышала, как Бронька, особенно после хорошего обеда, пел, то есть что-то насвистывал. В общем, Бронька был членом семьи.
Вадим продолжал что-то говорить, а она лежала и думала, как это странно, что в голове за все это время, которое она пропустила, скопилось столько мыслей. Они не мешали друг другу, нет, просто это было трудно, думать и вспоминать.
Вадим заметил, что она как-то тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Решив, что утомил подругу, он поспешно засобирался. Она не хотела, чтобы он уходил, но он пообещал, что скоро вернется. Прихватив сумку, он убежал.
Когда в палате стало тихо, Марина начала собираться с мыслями. Трагедию, которая произошла с родителями, она помнила, ей стало невыносимо печально, что они ушли из жизни так рано. Она помнила, что у нее была истерика, перешедшая в депрессию. Подробностей попадания в больницу она уже не знала.
День тянулся долго. Еще несколько раз заходили лечащий врач и медсестра, удивлялись, как она быстро восстанавливается. Когда врач ушел, медсестра, представившаяся Юлей, помогла Марине умыться, совершить некоторые гигиенические действия, уложила ее повыше, полусидя, и все это время разговаривала. Она оказалась болтушкой с высоким пронзительным голосом, но Марина была ей благодарна за все, и за информацию в том числе. Юля рассказала, что привезли ее из скорой, уже в бессознательном состоянии, в крайнем истощении. Все было плохо, анализы крови были ужасные, и доктор волновался, ожидая ухудшения, потому что она не выходила из состояния комы. К ней приходило много народу, сначала никого не пускали, реанимация все-таки, но потом особо настырные, в лице трех человек, все-таки как-то пробрались, не иначе как через главврача, потому что молодому человеку даже разрешали оставаться на ночь. Знаете, Мариночка, я даже Вам завидую, да! Вадим очень переживал! Он спал на стуле, ждал, когда станет лучше. Это он первый заметил, когда вы пришли в себя. Он такой молодец!
Юля все говорила и говорила, а глаза у Марины наливались тяжестью, она прикрыла их на минуточку и тут же уснула. Когда Юля подняла на нее глаза, то испугалась, но потом, посмотрев, поняла, что это просто сон человека, пережившего тяжелую болезнь, уставшего от нее и теперь шедшего на поправку. Она подоткнула одеяло со всех сторон, включила настольную лампу, чтобы Марина, если проснется, не испугалась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
С этого дня Марина начала быстро поправляться. Уже через три дня ее перевели в обычную палату, и друзья пошли к ней вереницей, как в мавзолей. Конечно, она была им всем рада, но особенно была рада Вадиму, который приходил каждый день, приносил какие-то сладости и цветы. Точнее не цветы, а цветок. Марина, когда смогла вставать, увидела у себя на тумбочке в нескольких вазочках по одной яркой астре. Сначала она удивилась, но потом вспомнила, что она любит астры, они ей всегда напоминали первое сентября. С детства она любила приходить первого сентября в школу с огромным букетом астр, выращенных мамой на даче. И даже в педагогику пошла под влиянием этих ощущений. Вот уже два года как она работала в школе учителем русского и литературы. Но когда сама стала учителем, то с огорчением увидела, что мало кто теперь дарит цветы, которые выросли в огороде или на даче. Дети приносили красиво упакованные, облитые блестками профессионально составленные букеты, розы на длинных ножках со срезанными шипами. Такие букеты практически не пахли. Она, конечно, была благодарна и деткам и их внимательным родителям, но никогда не уносила цветы домой. Они стояли в классе и учительской долго, а потом выбрасывались уборщицей Галиной Васильевной, которая была уже специалистом в увядании цветов и знала, сколько простоит тот или иной букет. Иногда она даже позволяла себе некоторые «особо стойкие» букеты разбирать, выкидывать засохшие вставки, декоративную траву и собирать новый букет, который по всем канонам флористики был просто ужасен, но, по мнению Галины Васильевны очень даже ничего. Кроме того, бережливая уборщица пыталась полностью реализовать цветочную продукцию и обрывала лепестки с роз, приговаривая при этом, что высушит их или сварит варенье. Весь коллектив школы, в том числе директриса, долго отговаривали хозяйственную тётю Галю от этого необдуманного шага, мотивируя тем, что химии и лака в этих лепестках больше чем аромата. Тётя Галя нехотя соглашалась, но на следующий год процедура повторялась.
Через неделю Марине стало настолько лучше, что ей разрешили выйти на улицу. Когда пришли девчонки и принесли одежду, Марина первый раз увидела себя в зеркале. Зрелище было ужасное. Худое лицо с синяками под глазами, тонкие руки и ноги. Одежда, которую ей принесли, была ей велика, как минимум сорок шестого размера, когда сейчас она была наверно сорок второго. Подружки утешали, говорили, что все нормально, шутили, что Маринка всегда хотела похудеть. Но по их глазам она видела, что они в шоке от таких изменений. Но было то, что привлекало взгляд даже при такой худобе. У нее были шикарные длинные волосы. Они спускались почти до ягодиц и слегка вились. Марина с удовольствием расчесывала длинные пряди несколько раз в день, наслаждаясь их красотой. Сейчас пришедшая Даша принесла ей несколько заколок и заплела тяжелую копну в шикарную косу, которая закручивалась по голове и змейкой переходила на спину.
На улицу они вышли втроем — Марина, шедшая как старушка, поддерживаемая под руки с двух сторон, Даша, улыбчивая блондинка, вечно худеющая и поэтому без конца восхищающаяся легкостью Марины, и Вадим, который сегодня пришел днем, потому что у него был выходной. Действительно, бабье лето было в разгаре, осеннее солнце как будто пыталось отдать все тепло, которое у него осталось, чтобы спокойно уйти на покой на всю зиму. Больничный парк был красив, разноцветные аллейки из еще необлетевших деревьев перемежались невысокими елочками. То тут, то там стояли скамейки, даже можно было присесть. Даша расстелила заботливо прихваченный пледик, и они, все трое, сели на скамью. Марина вдыхала воздух полной грудью. Ее радовало все, в том числе то, что ей так повезло и у нее заботливые друзья. Но беспокоило одно — как ей жить дальше? Друзья заметили, что Марина, после того как вышла из комы, стала молчалива. Это было совсем не похоже на нее, потому что до болезни она была девочка-зажигалка, которая своим веселым характером привлекала людей. Они списывали нынешнее состояние девушки на недавно пережитое горе и болезнь, и ждали, что она вот-вот станет для них той Мариной, которую они все знали.
