Калейдоскоп ещё долго продолжался, а он не смел отводить взгляд от цветного шоу. Чего-то было больше, а чего-то меньше, но вместе они создавали успокаивающую гармонию. Появилось чувство важности данного момента.

Тело стало тяжёлым, а в ушах появился неприятный звон, заставивший скривиться от неприязни. Он надавил пальцами на виски, пытаясь угомонить боль в черепе, но всё безысходно. Подумав о том, что хочет уйти отсюда, он пытается встать.

Криво усмехнувшись, он чувствует тепло в области лба. Приятно. Закрыв глаза в антипустоте, он открывает их в другом месте.

Слепящий жёсткий белый свет резал глаза, заставляя жмуриться. Больно. Хотелось закрыть своё лицо руками, но те оказались тяжёлыми и не хотели слушаться, оставаясь в своём изначальном положении, но вот поверх глазниц всё-таки легла ладонь, давая потихоньку привыкнуть к такому кошмарному источнику света. Скелет успел про себя несколько раз проклясть эти ужасные лампочки и их создателей. Спустя какое-то время зрачки перестало щипать, и можно было нормально приоткрыть глаза. Рука перед глазницами исчезла, позволяя осмотреться. Всё было таким же светлым, но уже не слишком белым, так как стены были выкрашены в нежный голубой цвет, а постельное бельё отдавало лёгким зелёным оттенком. Всё стало приятнее и лучше.

Медленно повернув голову в сторону, он с удовольствием увидел сидящего рядом Гастера. Он улыбался как всегда мягко, но в этот раз в этой снисходительной усталой улыбке были нотки и печали, что не укрылось от взгляда Инка.

Гастер? Это скелет напротив? Или нет?

Стало сложно думать, а в голове снова всё загудело. Он не может нормально вспомнить всё, что было до этого. Воспоминания мелкими обрывками вспыхивали, как искры, и так же быстро исчезали, сгорая.

— Инк?

Да, он — Инк. Это он помнит, хорошо и отчётливо.

— Тебе плохо? — сейчас он осознал, что слегка скривился от всего, что навалилось на него за пару мгновений.

Хочется ответить «да», но он лишь мотнул головой, чувствуя, как по телу разливается тепло от заботы такого родного человека, хотя раньше он и не чувствовал семейного уюта рядом с этим монстром.

— Мне тяжело всё вспомнить, — тихо сказал он, слыша тяжёлый вздох.

— Это так. У тебя было очень сильное сотрясение, и в какой-то момент была вероятность того, что ты и вовсе не откроешь глаза. Потеря памяти является последствием нанесённых тебе увечий, — он снова положил ладонь на перебинтованный череп Инка, легко поглаживая его.

— Это пройдёт или останется со мной навсегда? — было трудно принять тот факт, что теперь он может и вовсе не вспомнить свою прошлую жизнь. Он чувствовал, что она важнее всего сейчас.

— Зависит от тебя, но думаю, что у тебя всё равно будут проблемы, — поглаживания остановились, но рука осталась на черепе, успокаивая.

— Я хочу всё вспомнить, — он прикрыл глазницы, собираясь с силами. — У меня такое чувство, что если я всё забуду, то забудут и обо мне, и я перестану существовать. Это страшно.

— Не бойся, не забудут. Ты, Инк, всегда будешь окружён людьми и монстрами, которые будут помнить о тебе. Я буду помнить.

— Почему вы грустите? — снова обратив взгляд на мужчину рядом, парень хотел улыбнуться, но ему самому было невесело. Он пытался вспомнить.

— Знаешь, твои родители…

— Вы хотите сказать, что они гордились бы мной?

— Нет, — Гастер смотрит прямо в зрачки художника, выискивая там что-то. — Они, точнее один из них, гордится тобой сейчас.

— Сейчас?

— Да, ты столько смог пройти и преодолеть, несмотря на свою особенность, ты смог найти друзей. Это требовало больших усилий. А рядом никого не было, чтобы поддержать тебя. Я корю себя за это. Прости.

— Пожалуйста, — глазницы начало щипать, а руки предательски затряслись. — Скажите мне правду.

— Инк, твои настоящие родители — я и Эмилия. Прости, что не смог этого раньше сказать, было нельзя, для твоего же блага. Знаешь, выбрала тебе имя твоя мама, она очень любила рисовать пером, — слова тяжело давались, хоть и были необходимы.

— А где же она сейчас, — голос дрогнул, он уже знал ответ.

— Она умерла в середине геноцидной войны. Эта война была большой ошибкой.

— Какой же была эта война?

***

Дышать было трудно. Пыль клубами оседала на обломки деревьев, некогда образовывающих центральный парк города. Вода в фонтане была бесповоротно испорчена и умыться ей было нельзя, эффекта никакого не было бы. Всё тело было тяжёлым и неповоротливым из-за нескольких бессонных ночей и плохого питания, хотя можно было сказать спасибо и за те крошки и объедки, которые доставались монстрам в такое время.

По всей стране вспыхнули очаги истребления монстров людьми. Они долго и тихо собирали сторонников, желая вернуть себе былое превосходство. Равенство уже никого не устраивало, поэтому войны было не избежать.

Гастер вжался в каменную стену дома, задержав дыхание, он слышал крик женщины, но ничего не мог поделать, он не может безответственно выйти сейчас к людям, обретя себя на немедленную смерть. Внутри всё скрипело от смеха людей рядом. Было тяжело на душе, но тяжелее всего понимать, что он не может защитить не только ту бедную монстриху, он не может повлиять на ход этой битвы.

Подождав немного, он услышал шаги и затихание голосов мужчин. Посчитав до ста, он выглянул за угол, убеждаясь в чистоте дороги. Выйдя, он кинул сожалеющий взгляд на женщину у стены, обещая, что всё равно постарается закончить это бессмысленное кровопролитие. Он присел и прикрыл её пустые глаза, что до этого были распахнуты в удивлении.

Он выступал за третью сторону, за тех, кто желал прекратить это и снова заключить мир. Таких было немного, но они всё равно имели определённый живой вес на чаше весов. Они пробирались в те или иные отряды, вызывая там сомнения в правильности действий, но уже спустя два года их слова перестали иметь вес и они собирались бежать из страны, хотя это и было практически нереально, так как закрыты были все границы.

Решено было пройти через Северо-Западную границу, так как там были в основном леса, которые сейчас не сильно охранялись, потому что силы были брошены в центр страны, хотя уже появляются слухи о том, что люди хотят охотиться на монстров и на границах.

Монстры не были слабыми на начало этой геноцидной войны, но эффект неожиданности сыграл своё, поэтому в первые дни было убито множество жителей. Позже монстры поняли, что людей остановит только ответная сила, и начали также боевые действия. Это принесло малые победы, но превосходство уже определённо закрепилось за человеком. Теперь монстрам оставалось только прятаться или бежать за границу, хотя и уверенности в безопасности там не было, но был шанс, так ярко сверкающий в сером небе военных будней.

Гастер забежал в полуразрушенный дом на окраине, немного утопая в грязи, образовавшейся после дождя. Была середина осени, поэтому нужно было успеть выбраться из этого ада до начала зимы, иначе они просто умрут здесь от холода. Ни о каком отоплении или камине в этом захудалом домишке и речи не было, а одеяла и пледы уже не сильно спасали.

От досады скелет ударил рукой по дубовой доске. Дерево затрещало, но не сломалось, доказывая свою прочность. Пройдя в глубь постройки, скрипя половицами, он обдумывал всё, всё, что случилось за последнее время. Все события так сильно смешались, они липли к друг другу, не давая возможности различить хоть что-нибудь в этой каше. Но вдруг он остановился, немного улыбнувшись, и вспомнил, что за этот жалкий год появилось в его, и не только, жизни одно важное событие — рождение их сына. Он родился весной, как распускаются цветы, и мужчина был уверен, что этот ребёнок ещё одна их надежда. Теперь закончить эту войну хотелось ещё больше, чтобы мальчик не видел этого ужаса, чтобы не ощутил на себе пыль, грязь, и кровь, чтобы не слышал криков и автоматных очередей.

От отчаяния хотелось плакать, но сейчас явно не время, поэтому он спустился вниз по лестнице, подходя к двери. Отстучав пароль, перед ним открылись двери. Он поприветствовал дежурного, спрашивая о событиях за день в их укрытии. Сообщили ему о том, что ничего критичного не было и появилось несколько новеньких. Такое несомненно могло порадовать любого, поэтому Гастер улыбнулся и кивнул, направляясь к своей жене с ребёнком.