Перенос оказался очень вовремя для Тимохи. Он был ранен хунхузами, которые пытались угнать в Китай табун лошадей, который пасли казачата. Именно во время этого налёта Тимоха и был ранен. Я же, благодаря своим навыкам, смог отбиться и остаться живым. Потом было много всего. И выбор своего пути в этом мире, и смерть деда Афанасия, деда для Тимохи, но который и для меня за пару месяцев стал родным.

Пять лет назад я принял решение, что основной целью для меня в этом мире является передача знаний спецназовца из двадцать первого века казакам. Для этого планировал поступить в Иркутское юнкерское училище, потом всеми правдами и неправдами прорваться в Николаевскую академию Генерального штаба. Там во время учёбы как-то выйти на русскую разведку и, зарекомендовав себя, постараться попасть на начало англо-бурской войны представителем от Генштаба или под видом волонтёра. Через доклады постараться доказать эффективность бурских засад, снайперского огня, действия малых групп в тылу врага, всё это теоретически и методически обосновать и настаивать на создании экспериментальной диверсионно-разведочной группы, хотя бы в полусотню казаков. А после обучения обкатать её на боевых выходах в китайском походе. А дальше как Бог даст!

Мелко, скажете вы, для представителя двадцать первого века?! А ничего, что я попал в тело пастушка, к тому же сироты, для которого поступить в юнкерское училище с двумя классами церковно-приходской школы практически нереально. Да что там нереально, вероятность практически нулевая. Но я смог. И вот теперь стою перед дилеммой, что делать?

Я офицер Конвоя Его Императорского Высочества Николая Александровича. Его отец император Александр III перед отъездом на Дальний Восток, куда Николай был направлен наместником, лично просил меня сохранить ему сына. И я дал слово офицера.

«Н-да, дилемма, – подумал я. – С одной стороны, в девятнадцать лет оказаться в близком окружении будущего императора, который считает себя обязанным жизнью, – это просто пруха какая-то. Но что это мне даёт? Если смотреть с точки зрения политической конъюнктуры, то для карьерного роста просто колоссальные возможности. Врасти в высший свет. Да без особых проблем, если не подставляться. Стать генералом? Тоже возможно. Но я-то знаю, чем всё закончится в семнадцатом. Хотя в моём мире Николай наместником Дальнего Востока не был. Возможно, это другой мир?! Или я так успел на него повлиять? Как бы то ни было, но я-то хочу предотвратить кровавые ужасы революций и гражданской войны, если они здесь будут…»

Мысли заскакали галопом, и я начал глубже и медленнее дышать, чтобы успокоиться. Вся та информация, до которой я смог дотянуться за эти пять лет, говорила, что всё не так просто в этом мире, как нам преподавали в моё время в будущем по предмету «История». Всё намного сложнее и страшнее.

«Да осилит дорогу идущий, – подумал я. – Что же, сделаем очередной шаг, а там посмотрим…»

«Вестник» по дуге подходил к причалу станицы Черняева, чтобы пришвартоваться правым боком, против течения. Рядом с аркой, увитой лентами и елочными лапами, собралась толпа народа. На мой взгляд, под две тысячи человек. С учетом того, что при описи населения в тысяча восемьсот девяносто первом году во всём Черняевском округе проживало чуть больше восьмисот человек, включая детей, встречать цесаревича съехался народ со всех ближайших округов. Караван судов, перевозивший Николая со свитой и всем необходимым для исполнения обязанностей наместника, шёл по Амуру практически без остановок в станицах. Но о том, что в Черняева будет остановка, сообщили атаману Савину по телеграфу заранее, ещё неделю назад.

Я стоял по правому борту, откуда на пристань должны были подать трап два матроса. Рядом со мной выстроились десять кубанцев конвоя, которые будут обеспечивать периметр. Лица у казаков были сама невозмутимость, хотя внутри, сужу по себе, все наоборот. Всегда начеку, в состоянии тревоги и подозрительности ко всем. Это был уже не первый выход цесаревича в народ, и даже не десятый за время путешествия на Дальний Восток. Но каждый раз – бешеный расход нервов.

С трудом, но постепенно удалось донести до казаков конвоя, что к охране государя наследника, как и любого другого охраняемого лица, надо относиться серьёзно. Что их роль не парадная функция и красивое позирование рядом с цесаревичем, а тяжёлая ежесекундная работа по его охране. Каждый из конвойцев любое изменение обстановки вокруг наследника должен оценивать по критерию «опасность – безопасность» с точки зрения угрозы жизни и здоровью охраняемого лица. Для этого он должен не упускать из поля зрения никакую на первый взгляд мелочь, быть всегда готовым к любой ситуации, уметь быстро понимать поведение и агрессивные намерения людей, не доверять никому и суметь принять предупредительные или защитные меры.

Пароход швартовался, а я смотрел на родной берег. За первым рядом встречающих, которых представляли атаман Савин с караваем хлеба, протоиерей Ташлыков и старики-старейшины станицы Раздобреев Афанасий, Подшивалов Феофан, Шохирев Давыд, Савин Митрофан и Гусевский Ион, я увидел родные лица дядьки Петро и Митяя Широкого. А чуть в стороне от них стоял один из старших секретных агентов, который обеспечивал скрытую охрану цесаревича в станице. Знаком агент показал, что всё в порядке.

«Молодец, – подумал я про себя. – Не знаю, кем он тут представился, но уважение успел завоевать, если его в первые ряды встречающих казаки пустили».

При планировании работы секретной части охраны цесаревича на время путешествия мы столкнулись с проблемой – кем будут представляться агенты в Забайкалье, а особенно на Амуре и Уссури, где по станицам проживают, считай, только казаки. Десять агентов, которых как от сердца оторвал полковник Ширинкин, а также возглавлявший их коллежский секретарь Кораблев, были в затруднении. Какую личину надеть?! Казаки из них, как… В общем, за казаков не сойдут. Купцы, приказчики, путешественники. Ещё кто-то? Постепенно разобрались и приноровились.

Пароход приткнулся бортом к причалу. Выскочившие матросы набросили концы канатов на импровизированные кнехты. После чего подали трап на причал. Я сошёл первым. За мной потянулись кубанцы, образовывая двумя колоннами коридор. Краем глаза увидел, как изумлённо расширились глаза атамана Савина и протоиерея Ташлыкова. Видимо, узнали меня. С учётом того, что после награждения и недельного отдыха я узнал, что буду сопровождать Николая на Дальний Восток в родные места, Селевёрстовым я ничего не написал, желая сделать сюрприз. И, кажется, он получился. Контролируя сход с парохода цесаревича, я, изредка бросая взгляды на первые ряды встречающих, всё чаще видел выражение изумления на лицах станичников и казачек при узнавании меня.

Цесаревич начал движение по пристани к встречающим. Кубанцы в своих парадных алых черкесках, сойдя с пристани, двумя колоннами по пять человек двинулись вперёд, раздвигая встречающих и образуя коридор. По освобождённому пространству пошёл цесаревич в форме лейб-гвардии отдельного Амурского казачьего взвода, который существовал пока на бумаге и шефом которого, также по бумагам, являлся Николай. Несмотря на очень теплый для начала мая день, около плюс двадцати градусов, на плечи Николая была накинута шинель. Но вместо папахи на голове наследника была фуражка.

Подойдя к атаману, который склонился в поклоне, Николай отломал небольшой кусок каравая, посолил его, макнув в солонку, и отправил в рот.

– Ваше императорское высочество государь наследник цесаревич и великий князь Николай Александрович, – стараясь не сбиться, начал Иван Митрофанович Савин, распрямившись после поклона. – Казаки Черняевского округа рады видеть вас вновь на своей земле.

Но цесаревич сломал заготовленный сценарий. Взяв из рук атаман поднос с караваем, Николай передал его назад подъесаулу Головачеву, а сам, обняв Савина, трижды его поцеловал, после чего обратился к встречающим: