"Если сын бьет отца - казнить его волостельскою казнью, а митрополиту пеню". Эта строгость наказания за непочтительность к отцу, без сомнения, влияние церкви, хотя уважение к старшим и могло существовать в обычаях. Еще важно следующее постановление церкви: "Если свекор бьет сноху или деверь невестку, то платить ей по закону, а митрополиту пеню". Так как вне сомнения, что общество в это время жило естественными родами, т.е. при отце жили его женатые сыновья, то церковь должна была стремиться облегчить положение той девушки, которая вступает в чужой род и разом получает над собою несколько чужих властей, не связанных с нею ни узами родства, ни симпатиею. Сам муж её - её единственный защитник - был починенное лицо в этой семье...
Обычай есть инстинктивное выражение тех взглядов, которые имело общество в старину. Если в доме своего отца сам муж новобрачной не имел значения, то какое значение могла иметь его жена?.. Притом дочери и сыновья едва ли могли выражать свою волю, так как выдавались в малом возрасте. Великий князь Всеволод Юрьевич выдал в 1189 году дочь свою Верхуславу, когда ей было 8 лет, а сына своего женил, когда ему было 12 лет.
Гораздо суровее и строже относилась церковь к прелюбодеянию между членами семьи, и в этом отношении заслуживает величайшую благодарность общества. В родах, не знавших "стыдения", по летописцу, эти меры были необходимы. За прелюбодеяние между братом и сестрой устав, кроме эпитимии, наказывал пенею в 100 гривен; за прелюбодеяние с женою брата 100 гривен, а жену в дом церковный; за прелюбодеяние с двоюродными сестрами - 30 гривен; с мачехой - 40 гривен. Вообще, церковь строго преследовала разврат в семье. Если в доме отца и матери дочь родит, то взять её в церковный дом, откуда род её должен выкупить...
Один из великих плодов христианских идей - милосердие, которого язычество не знало. Отрицать эту заслугу, нам кажется, нет никакой возможности. Значение человека вне богатства, происхождения, человека самого по себе, выдвинуло христианство, и это есть его величайшая заслуга.
Другою чертою ((( века была любовь к чувственным удовольствиям, в форме пиров и в отношении женщин. Природа человека вообще чувственна, и нужно большое умственное и нравственное развитие общества, чтобы подавить эту естественную слабость и дать лучшее направление страстям. Тем с большей яростью она выступает в варварский век, когда чувственные удовольствия были, за исключением охоты, почти единственным удовольствием человека. Христианство, без сомнения, в этом отношении оказало едва ли не величайшую услугу человеку, но и оно было бессильно против этой слабости.
[...]Юрий Владимирович, "хотя имел, - говорит летопись, - княгиню, достойную любви, и любил её, но при всем этом многих жен подданных часто посещал и с ними более веселился, чем с княгинею. Он проводил с любовницами целые ночи за вином и музыкой, чем многие бояре оскорблялись, а молодые, следуя более своему уму, чем наставлению старших, подражали ему советом и делом".
Когда разгоряченная толпа, выводя Игоря из монастыря, хотела его убить, он просил себе священника, чтобы исповедаться, на что толпа отвечала: "Когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда попа не спрашивали, и нынче поп не нужен". Летописец делает такую характеристику Всеволода: "Мудр в советах и судах, потому что если кого хотел, того мог и обвинить и оправдать. Имел много наложниц и более занимался ими, чем делами, вот почему его правление было тягостию киевлянам, и когда он умер, то, кроме наложниц, никто о нем не жалел".
Николай Хлебников (1840-1880)
историк.
Показание № 14
Схоластические споры, суеверие, все, что затемняло святую веру в Греции, перешло и к Руссам. Беспрерывно являлись предвестия, наваждения диавола, таинственные знамения. "Бесы прельщают человека, - говорил Русс, являясь во сне, мечтах, и их наущением волшебствуют люди. Всего же более бесовское волхование бывает через жен, ибо искони прельстил бес жену, а она прельстила мужа." [...]
При таком направлении религиозных понятий, нравственные предписания веры терялись для народа в обрядах, соблюдении форм, внешнем уважении к церкви и священникам... От сего долженствовало произойти двум крайностям: лицемерному безбожию и неограниченному религиозному восторгу. Крестить дитя и молиться спешил всякий; но за порогом церкви, или кончив молитву, забывал наставления Религии. Грубые, чувственные наслаждения увлекали Русса, а потворство пастырей, большею частию не превышавших образованием духовных чад своих, давало средства избавляться от преследований и наказаний...Русь не превышала Запада образованием, просвещением, общественностью, но не была и ниже его; только политическое бытие оной было отдельное от бытия западных Европейских земель и народов. Тот не знает Европы с (-го по ((((-й века, кто поставит её выше Руси при Владимире и Ярославе... Представляя собой начатки общественности, Русь уступала Западу тем, что не имела важных преимуществ и средств, таившихся на Западе: древней гражданственности, древнего образования и просвещения, подобно садовым растениям, одичавших среди развалин, но - не погибших.
Единство Руси заключалось в языке и религии, но не в политическом составе, не в нравах жителей: вот важнейшее обстоятельство. Правление княжеств было смешением Азиатского и Византийского деспотизма, и Скандинавского феодализма. Ничто не ручалось Руси ни за безопасность от внешних врагов, ни за мир внутренний. Ничто не безопасило Руссов и от естественных бедствий, при грубости нравов, невежестве и унижении обитателей. Жестокость, свирепость были видны во всех делах. Вера христианская истребляла идолослужение, но облекалась в схоластику, приводила в недоумение, пугала робкий, неопытный ум. Одна сила меча и золота всем управляла, и при сем последнем отношении не было уже спасения ни в крестной грамоте, ни в клятве, ибо клятва могла быть разрешена, успех мог привлечь верность, а построение монастыря, или духовная эпитимия, успокоить совесть.
Назовем ли тогдашних Руссов варварами? Если под сим именем понимать людей безнравственных, диких, лишенных понятия о Боге, обязанностях к ближнему, кочующих, не имеющих настоящих жилищ, то период варварства тогда прошел уже для Руссов: в половине (( века общество гражданское, власть, общественные отношения существовали на Руси. Руссы имели уже религию, нравы, обычаи, знания, поэзию, торговлю; но все сие было в колыбели, представляло огромное смешение доброты и злодейства, ума и невежества, истины и заблуждения, гордости и унижения, словом: истинное состояние младенствующего народа...
Характер народа, по географическому положению первобытных Русских земель в климате холодном, и только отчасти в умеренном, был далек от живости обитателей южных стран. Зима продолжалась большую половину года, делала Славянина домоседом, неповоротливым и грубым. Сильнейшее действие Скандинавии и недостаток средств жизни, дали более живости северному Славянину; южный был беспечнее, тяжелее и мечтательнее своего северного родича. Славянин требовал не многих наслаждений, был терпелив; страсти неукротимые, подкрепляемые издревле таинственными формами Мифологии, потом принужденною покорностью власти Варягов, могли вспыхнуть в груди его надолго, двинуть его на многое, но - не мгновенно.
Николай Полевой (1796-1846)
журналист, писатель, историк.
Показание № 15
Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великоросский авось.
В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великоросского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкая работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в протяжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.
