Мощь сверхдержавы Санделии, самого большого королевства Меридеи, ее великолепные суда, пушечные орудия и многочисленное войско, решили исход, – через год в грандиозном морском сражении у берегов Тидии, в Алой битве, были утоплены все бронтаянские парусники, а корабли санделианцев взяли курс на Морамну. Хильдебрант Хамтвир сдался, выкупив жизнь себе и своему роду за половину вотчины. По итогу из его наследников выжил единственный сын, женой которого спустя время стала бронтаянская принцесса, мать Хильде. Этим единением семей король Бронтаи показал, что не отказался от союзника, герцога Хильдебранта Хамтвира.
Отец Рагнера умер за четыре дня до коронации, от открывшейся раны, – он истек кровью во сне. Так, в возрасте двадцати двух лет на царство венчался дядя Рагнера, Ортвин Раннор, уже женатый на Мальде Хвитсур и уже имевший наследника Зимронда, ставшего женихом еще не рожденной принцессы из Санделии. Но сперва сам король Ортвин Хитрый, после смерти его первой супруги в монастыре, вновь женился – на аттардийской принцессе, получив за ней небывало большое приданое – восемь тунн серебра, не считая платьев и иной роскоши, из-за чего его вторая жена Гэнна получила прозвище Богатая. Чтобы не ссориться с санделианцами, король Ортвин сделал канцлером того, кому они доверяли, – Гизеля Кальсингога – наполовину лодэтчанина с острова Сиюарс, наполовину санделианца, женатого на дочери санделианского банкира.
После Тридцатилетней войны санделианцы и аттардии двадцать лет брали даром пушнину, рыбу, железную руду и строевой лес Лодэнии, а свои товары завозили без пошлин. И Бронтая тем временем стремительно богатела, торгуя бронзовыми сплавами и сталью, производя из металла редкости, хитрые механизмы и оружие, вот только доставлять эти товары в другие королевства являлось занятием рискованным. Южные моря кишели морскими разбойниками, а в Водовороте Трех Ветров тяжелые, груженые металлом корабли частенько тонули из-за бурь. Бронтаянцы желали прорыть канал, отделив полуостров Тидия от Меридеи, но договориться с лодэтчанами не смогли. Ставленник санделианцев, канцлер Гизель Кальсингог, отметал любые предложения – такой соперник, как второе великое королевство Бронтая, сверхдержаве Санделии был не нужен. Тогда Бронтая решила силой отобрать перешеек в графстве Ормдц у Лодэнии. После шести с половиной лет войны Бронтая уж одерживала верх, ведь у нее были лучшие пушки и ружья, но с Бальтина вернулся Рагнер Раннор – появился в Брослосе на рыцарском турнире Великих Мистерий. Он предстал в жутковатых вороненых доспехах, испещренных бальтинской вязью из звериных морд, с хихикающими рожицами Смерти на оплечьях, с бальтинским мечом Ренгаром, каким он в последнем поединке убил Валера Стгрогора, позорно поддавшись рыцарскому Пороку, Бессмыслию.
Далее Рагнер Раннор отправился на войну, где ужаснул мир таинственным громовым оружием, взрывающимся как на суше, так и под водой. Жесткостью, нет – жестокостью, не соблюдая зимнего перемирия, не щадя врагов-рыцарей и даже погубив двух бронтаянских принцев, он за год и одну восьмиду добился победы, а сам прославился в Меридее как Лодэтский Дьявол.
________________
Следующим утром, после прибытия в Брослос, герцог Рагнер Раннор нарядился в парадный камзол с хихикающими рожицами Смерти, украсил себя золоченым кинжалом, Анаримом, золотыми шпорами и новой нагрудной цепью из чистого золота, подарком короля Орензы. Его голову покрывал знакомый берет с пером и черной брошью в золоте, но за плечами развевался иной черный плащ – короткий, с черным атласным подбоем. Рагнер направлялся в Лодольц, к королю Ортвину I Хитрому, своему дяде.
По левую руку, если стоять на набережной лицом к Королевскому мосту, находилось здание Канцелярии, по правую руку был Конный дом, то есть конюшни. Два этих белесых, зеркально отображенных, неровных пятиугольника казались трехэтажными, но на самом деле имели по четыре этажа. Их разделяли надвратные башни, парадные ворота и мост, а связывала свинцово-серая крыша. Вообще, по слухам, подвалы и подземные ходы соединяли все шесть домов Лодольца, и один из ходов вел в город.
За мостом, за Королевскими воротами, простирался Парадный двор. Большой дворец, дом короля, особенно эффектно выглядел с этой стороны: по бокам выступали две квадратных башни, увенчанные резными шпилями, а из их углов будто шагнули вперед еще две башенки – тонкие, изящные, скрывавшие внутри себя винтовые лестницы. Королевский дворец был бел, три его этажа – предельно просты, – разве что заслуживали внимания просторные, полукруглые окна. Зато о крутую, равную по высоте двум верхним этажам дворца, темно-серую крышу, будто со всех сторон бились волны, рассыпаясь пеной на помпезные порталы слуховых окон, столбы каминных труб и зубцы смотровых башенок. Из города или с моря виднелась лишь верхняя часть этой крыши: вскипая каменным кружевом из-за крепостных стен и других дворцов, она дразнила воображение – и тем сильнее человек удивлялся, когда, попадая в Парадный двор Лодольца, он обнаруживал контраст между простым, тяжеловатым, светлым низом и темным, стремительным, перегруженным верхом Большого дворца, – гармоничный и приятный взгляду контраст.
Едва Рагнер пересек Королевский мост, сразу поругался со стражами на воротах – его охранителям приказали сдать ружья и сообщили, что назад они их не получат. «Со всем почтением, Ваша Светлость, – безапелляционно изрек глава стражи, – но мы исполняем приказ короля. Никому в Брослосе нельзя иметь ружей без королевского дозволения. За нарушение обычно отрубают руку».
Рагнер оставил у Королевских ворот всех своих охранителей, сказав, чтоб глаз с ружей не сводили, и, разозленный, в одиночестве, с плоской шкатулкой в руках, быстро пошел дальше, пересекая Парадный двор.
Большой дворец стоял в центре островка-Лодольца и на холме; а к холму вела рябая, серая дорога из гладкой брусчатки; по сторонам дороги разбили сад с клумбами, вензелями газонов, стриженым можжевельником. Далее на холм попасть можно было как по розоватой мраморной лестнице, так и по двум дорожкам-спускам, обрамлявшим лестницу полукругом. Рагнер выбрал ступени и, гордый собой, преодолел их на одном дыхании (все сто двадцать восемь ступеней!), радуясь, что тело его не подводит. Король Ортвин тоже предпочитал ступени и взбирался по ним на холм легкой поступью юноши.
На втором году, сорокового цикла лет, королю Лодэнии Ортвину I Хитрому исполнилось сорок восемь. Приблизившись ко второму возрасту Страждания, он остался бодр духом и силен телом – регулярно занимался фехтованием и упражнялся с копьем, вкушал и выпивал умеренно. На предстоящем зимнем турнире он собирался сразиться, как простой рыцарь, восславив победой имя своей прекрасной дамы, третьей супруги, Хлодии Синеокой. Прозвище «Хитрый» славный король получил еще при коронации: за левый глаз, «прищуренный» из-за мелкого ранения, но двадцать шесть лет его мудрого правления в самые непростые для Лодэнии годы подтвердили справедливость такого народного имени. Рагнеру нравился его дядя, а он нравился дяде, но почему-то они часто ссорились. Тем не менее король многое прощал дерзкому племяннику, как многое прощал и своему старшему сыну. «Наши враги мечтают о том, чтобы мы, Ранноры, перебили друг друга, – всегда говорил король Ортвин, примиряя Зимронда и Рагнера, – иначе им нас не одолеть».
Покои королевы находились на втором этаже Большого дворца, покои короля над ними, на третьем этаже. Кроме опочивальни там имелись комнаты слуг, придворных из «службы тела» и парадная зала – в ней король решал державные дела. После передней, где размещались охранители, Рагнер прошел в длинную приказную залу для прислужников, откуда попал в просторную широкую комнату со световыми оконцами под потолком. В покоях королевы подобная зала отводилась под обеденную, в покоях короля здесь ожидали приема посетители. Называлась она секретарской залой. Ныне в ней стоял единственный стол и за ним сидел всего один человек – болезненного вида черноволосый и черноглазый мужчина двадцати двух лет, поражающий своей худобой: «кожа да кости», – это был секретарь Инглин Фельнгог, троюродный племянник жены канцлера Гизеля Кальсингога. Родство с богатой банкирской семьей Лима́ро помогло Инглину получить образование законника в университете и место при королевском дворе. Более его судьбой ни канцлер, ни его жена не интересовались. Все при дворе знали, что Инглин чрезвычайно беден. И еще то, что он болен какой-то таинственной, но незаразной болезнью, от какой кашляет, какая сосет из него соки и от какой он умрет лет в тридцать. На лекарей Инглин тратил все средства, что зарабатывал на службе.
