Да ведь мало того: даже в том случае, если он действительно бы оказался фортепьянной клавишей, если б это доказать ему даже естественными науками и математически, так и тут не образумится, а нарочно напротив что-нибудь сделает, единственно из одной неблагодарности, собственно чтоб настоять на своем. А в том случае, если средств у него не окажется, – выдумает разрушение и хаос, выдумает разные страдания и настоит-таки на своем! Проклятие пустит по свету, а так как проклинать может только один человек (это уж его привилегия, главнейшим образом отличающая его от других животных), так ведь он, пожалуй, одним проклятием достигнет своего, то есть действительно убедится, что он человек, а не фортепьянная клавиша! Если вы скажете, что и это все можно рассчитать по табличке, и хаос, и мрак, и проклятие, так что уж одна возможность предварительного расчета все остановит и рассудок возьмет свое, – так человек нарочно сумасшедшим на этот случай сделается, чтоб не иметь рассудка и настоять на своем! Я верю в это, я отвечаю за это, потому что ведь все дело-то человеческое, кажется, и действительно в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик! Хоть своими боками, да доказывал; хоть троглодитством, да доказывал. А после этого как не согрешить, не похвалить, что этого еще нет и что хотенье покамест еще черт знает от чего зависит…[22]
Сейчас мы обладаем мудростью значительной части человечества. Она передается из поколения в поколение в доступной и полной форме. Точные и подробные описания мифов и обрядов с древних времен хранят и определяют наши скрытые и открытые ценности. Эти мифы непосредственно обращаются к сущности успешного человеческого существования. Тщательный сравнительный анализ многочисленных трудов по религиозной философии помог бы в общих чертах обрисовать природу наших основных побуждений и нравственных убеждений – если бы люди были готовы признать свое невежество и пойти на риск. Точное определение основополагающих мифологических общностей могло бы стать первой ступенью сознательной эволюции подлинно универсальной системы нравственности. Создание такой системы, приемлемой как для опытно-научного, так и для религиозного мышления, могло бы оказать неоценимую помощь в разрешении внутренних, межличностных и общественных конфликтов. Обоснование такого сравнительного анализа с точки зрения психологии (или даже нейропсихологии), опирающейся на строго практические исследования, могло бы предложить нам возможность чего-то вроде конвергентной валидности и помогло бы решить извечную проблему: как получить то, что должно быть, из того, что есть, и как то, что мы должны делать, может быть неразрывно связано с тем, что мы собой представляем.
Правильный анализ мифологии, о котором здесь идет речь, – это не просто обсуждение «исторических» событий, происходящих на мировой арене (классический религиозный подход), и не просто исследование первобытных верований (классический научный подход). Напротив, это исследование, анализ и, наконец, создание стройной системы смысла, представляющей иерархическую организацию значимости опыта. Мифическое воображение изучает мир словно феноменолог, который стремится открыть природу субъективной реальности, вместо того чтобы заниматься описанием объективного мира. Миф и драматическое действо, которое является частью мифа, предлагают ответы на следующий вопрос: «Как получить абстрактное представление о современном опыте с точки зрения смысла?» То есть как определить его (субъективную, биологически обусловленную, общественно-приемлемую) эмоциональную уместность или мотивационную значимость. Если смысл есть предпосылка поведения, логично будет считать миф источником ответов на глубочайшие нравственные вопросы: что должно быть? (что следует сделать? Желаемое будущее (объект того, что должно быть) можно осмыслить только с помощью настоящего, которое служит необходимой точкой противопоставления и сравнения. Невозможно попасть куда-то в будущее, не находясь где-то в настоящем. Кроме того, желанность места назначения зависит от значимости (или валентности) освобождаемого места. Поэтому вопрос «что должно быть?» (по какому пути следовать?) содержит еще три подвопроса:
1) что есть? – какова природа (смысл, значимость) современного опыта?
2) что должно быть? – к какой (желательной, ценной) цели этот опыт должен стремиться?
3) как же нам тогда действовать? – какова природа особых процессов, с помощью которых нынешнее состояние может быть преобразовано в желаемое?
Активное постижение цели поведения, которое осмысляется через призму понятного настоящего, служит сдерживающим или определяющим критерием оценки текущих событий, происходящих как следствие повседневных действий. Цель – это воображаемое состояние, «место» желанных устремлений и сильных эмоций. Это состояние существует только в фантазии, как нечто (потенциально) предпочтительное настоящему. Поэтому постановка цели есть построение теории об относительно идеальных побуждениях – о благе. Воображаемое будущее представляет собой некий образ совершенства, порожденный имеющимся в настоящем знанием (по крайней мере, в оптимальных условиях), с которым постоянно сравниваются частные и общие детали происходящего. Этот образ совершенства – или ту самую землю обетованную – можно осмыслить как духовный мир (психологическое состояние), политическую утопию (истинное государство) или как и то и другое одновременно.
Мы отвечаем на вопрос «что должно быть?», рисуя картину желанного будущего.
Это будущее невозможно представить, не связав его с (понятным) настоящим. Именно осознание эмоциональной приемлемости настоящего предлагает ответ на вопрос «что есть?» – какова природа (смысл, значимость) современного опыта?
Мы понимаем, «как же нам тогда действовать», когда учитываем все обстоятельства и находим наиболее эффективную и последовательную стратегию воплощения в жизнь желанного будущего.
Рис. 1. Область и составные элементы известного
Живя в обществе, мы ищем и находим ответы на эти три основополагающих вопроса, то есть получаем знание, основанное на поведении, – знание с мифологической точки зрения. Структура мифологического познания – что есть, что должно быть и как прийти от одного к другому – представлена на рисунке 1.
Известное – это исследованная территория, нечто хорошо изученное, постоянное, это «град Божий» в светском его понимании. Оно находит метафорическое воплощение в мифах и преданиях, описывающих общину, царство или государство. Такие повествования учат нас чувствовать особое вдохновение от настоящего, связывая его с желанным будущим, помогают придумывать и оценивать варианты действий в пределах этой схемы. Все мы создаем определенные модели того, что есть, того, что должно быть, и того, как преобразовать одно в другое. Для этого мы сопоставляем наши желания, проносящиеся в воображении или выражающиеся в действии, с желаниями нашего окружения – семьи, знакомых и общества. Вопрос «как нам поступать» составляет наиболее значимую часть общественного договора. Следовательно, область известного – это «территория», на которой мы живем со всеми, кто явно или скрыто следует нашим традициям и разделяет верования.
Мифы считают эту «общую обозначенную территорию» неотъемлемой частью существования, чем она и является, поскольку культура есть неизменная составляющая человеческого общества.
«Повествования о известном» – ритуальные обычаи, легенды о древних героях, мифы и символы культурной или расовой уникальности – очерчивают привычную территорию. Они оплетают людей тонкими сетями смысла, и сама необходимость спорить о смысле исчезает. Те, кто знает и принимает правила игры, могут спокойно выходить на поле, не затевая борьбы за сами правила. Это обещает мир, стабильность и возможное процветание – выходит отличная партия. И все же хорошее – это враг лучшего. Игра всегда может получиться более захватывающей. Миф есть изображение известного. Если этим и ограничиться, его важность станет считаться непревзойденной. Но миф также дает почти непостижимые по своей глубине знания, если (как мне хотелось бы доказать) его правильно понять. Мы все создаем модели того, что есть, того, что должно быть, и того, как преобразовать одно в другое. Мы меняем стиль поведения, если последствия не оправдывают ожиданий. Но иногда недостаточно просто начать вести себя по-другому. Мы должны пересмотреть не только то, что мы делаем, но и то, что мы считаем важным. То есть следует переосмыслить природу мотивационной значимости настоящего и идеальную природу будущего. Это радикальное, даже революционное преобразование, и осуществить его очень непросто. Однако мифическое мышление уже обрисовало суть таких изменений в блестящих подробностях.
