– Взгляните на мои руки, – я положила их на стол. – У ее величества совсем не такая форма пальцев, я заметила. У нее они… очень тонкие и немного сужаются к ногтям. А у меня прямые и… и… не такие изящные, одним словом. Вдруг послы обратят на это внимание? Я ведь буду без перчаток, верно? Это же не бал…
Пауза показалась мне долгой, даже слишком, но наконец канцлер шагнул ко мне и осторожно дотронулся до моей руки – я так и держала их перед собой.
– Вы слишком много думаете, сударыня, о тех вещах, которые вас не касаются, – сказал он. – Но это начинает мне нравиться.
– Не понимаю…
– Мэтру Оллену придется немного постараться и зачаровать для вас какой-нибудь перстень или браслет. А вам нужно будет поменьше выставлять руки на обозрение. Если незначительные изменения в фигуре ее величества способен распознать не всякий мужчина, особенно когда за дело берется Ланни, то руки – другое дело, они на виду. И даже если опять-таки мужчина не заметит разницы, женщина непременно обратит на это внимание.
Я выдохнула с облегчением: моя мысль оказалась вовсе не бесполезной. Однако ответа на вопрос я не получила, а потому продолжила:
– Так что же со слугами? Пускай госпожа Ланни, Эм и Эн немного… м-м-м… одурманены, но как же Нэна? Она знает, кто я такая на самом деле?
– Да. Вы не первая ее подопечная. Насчет Нэны можно не сомневаться – она связана клятвой жизни.
Это прозвучало просто, даже небрежно, но я поежилась: магическая клятва жизни, если верить книгам, убивает преступившего ее мгновенно и страшно. Кто бы мог подумать, что мне придется столкнуться с подобным? И тут меня осенило.
– А почему вы не взяли такую клятву с меня?
– Я даже не был уверен, что вы переживете внедрение памяти Эвы, – честно ответил канцлер. – Так зачем тратить понапрасну время и силы?
– Но я пережила, и она… она…
Я запнулась, не находя нужных слов. Я уже думала об этом днем: если бы мне приказали просто сыграть королеву, я постаралась бы, но у меня вышло бы неубедительно. Но теперь… Мне казалось, порой Дагна-Эвлора берет верх над моим разумом и нашептывает, что сделала бы на моем месте. Я сильнее – во всяком случае, пока, – но как укроешься от этого шепота? Даже уши не зажмешь…
– Она говорит у меня в голове, – сказала я наконец, и канцлер нахмурился. – Не очень громко. Я слушаюсь, когда нужно распоряжаться слугами, и вроде бы получается… Кажется, они принимают это как должное.
– Горничные ничего не заподозрили, – коротко ответил он. – Ланни… сложно сказать. Сетовала на докторов, которые морят ее величество голодом. Дескать, девушка выросла, но ведь одна кожа да кости… Вы что, малоежка? Хотя о чем я спрашиваю! Будто в вашем пансионе кормят досыта…
– Голодными мы никогда не оставались, – сердито ответила я. – Просто я не привыкла к такой кухне и тем более большим порциям и решила свалить все на доктора. Выздоравливающим ведь нельзя объедаться. Но вы снова ушли от вопроса…
– Которого именно?
– О слугах. Их должно быть намного больше, чем две горничные и Нэна, разве не так? Их всех… м-м-м… обработали?
– Конечно, нет. Для них ее величество отдыхает в загородной резиденции. Там большой штат прислуги ни к чему. При ней лишь врач, его помощники, несколько доверенных лиц и эти две горничные. Этого более чем достаточно.
– Но я видела в том особняке каких-то людей, а они видели и вас, и меня. Неужели все связаны клятвой молчания? Никто не проговорится, не пойдут слухи? А если они ничего не знают, но вдруг услышат, что ее величество вела переговоры с посольством Иссена, и сообразят – ведь в это самое время она лежала в постели в том особняке, и как тогда быть?
– Вы не только слишком много думаете, но еще и говорите сверх всякой меры, сударыня, – сказал канцлер после паузы и потер переносицу. – Однако задаете разумные вопросы. На часть из них я могу ответить. Да, те люди связаны клятвой молчания. Прочие придворные считают, что я заполучил чрезмерное влияние над ее величеством. Время от времени кто-то даже пытается прорваться в особняк и повидать Эву, но защита там выше всяких похвал.
– А что, если кто-нибудь догадается о двойнике и решит проверить меня? – шепотом спросила я.
– Догадываются многие. На проверку решатся, – он едва заметно усмехнулся, – считаные единицы. Я укажу вам на них. Надо ли объяснять, что в общении с этими людьми вы должны быть…
– Даже более настоящей, чем истинная королева? – сорвалось у меня.
– Совершенно верно, – был ответ. – Возможно, вам придется повести себя дерзко, капризно и даже грубо – не с послами, разумеется, с придворными. Это характерно для Эвы, как ни прискорбно мне говорить об этом. К счастью, обычно она держит себя в руках, но иногда забывает о том, что давно уже является не младшей принцессой, а королевой.
Канцлер встал, отошел к окну, потом добавил:
– Ее очень баловали в детстве.
Я промолчала. Он мог бы и не говорить: я еще не успела узнать Дагну-Эвлору как следует, но того, что удалось выудить из обрывков ее памяти, вполне хватало, чтобы составить некоторое впечатление о личности королевы.
Скажу честно: я совсем ей не завидовала. И удивлялась, как это она еще смогла продержаться так долго, пускай даже при поддержке канцлера… В одночасье сделаться из младшей любимой дочери, которой дозволено все и даже чуточку больше, но которая ничего не решает, а своего может добиться только упрямством или лестью, – правительницей страны… Нет! Лучше быть обычной сироткой, выросшей в пансионе: да, я жива, здорова и получила образование только благодаря доброте госпожи Увве, но от меня никто и ничто не зависит. Только моя собственная жизнь, а с этим я уж как-нибудь справлюсь…
Вернее, так было до недавнего времени. Теперь моя жизнь мне не принадлежала.
Канцлер очень долго молчал, глядя в темноту за окном… Хотя разве это темнота? Вдалеке светилась Королевская лестница, видны были огни столицы… В книгах любят писать, будто в этом городе никогда не наступает ночь. Теперь я убедилась в этом лично.
– Вот что, сударыня, – произнес он наконец. – Вы упомянули о клятве жизни. Я должен взять ее у вас.
– Как скажете, – по спине опять побежали мурашки.
– Должен, но не стану.
– Почему?..
– Потому что не имею ни малейшего понятия о том, что в этот раз сотворит мэтр Оллен. – Канцлер развернулся ко мне. – По-моему, даже вы догадались – что-то пошло не так.
– Не понимаю, – честно сказала я. – Он ведь должен был передать мне воспоминания ее величества? Но так и вышло, я могу найти в памяти… ну, почти все, что нужно. О слугах, придворных, советниках… Спросите о чем-нибудь, Одо, я уверена, что сумею ответить!
– Хорошо, попробуем…
Он долго бомбардировал меня вопросами о тех самых придворных делах, старых и совсем недавних, и мне удавалось отвечать правильно, пока не прозвучало:
– Три года тому назад. Двойная помолвка Дагны-Лиоры и Дагны-Ларины. Что вы мне тогда сказали о женихах сестер?
Я встрепенулась: уж на такой-то вопрос ответить несложно! Имена этих самых женихов сразу же всплыли в памяти, причем вместе с язвительной характеристикой, которую дала Дагна-Эвлора этим молодым людям, празднества тоже удалось вспомнить, но вот разговора с канцлером не было, как ни ищи.
Вот воспоминание о том, как Лиора надрала Эве уши за дурацкий стишок, в котором кровь рифмовалась с морковью, оказалось весьма ярким… а что поделать, если ее жених был ослепительно-рыжим, как все отпрыски великих герцогов Норгеу?
И запущенная Лариной туфля, которая просвистела мимо Эвиного уха и едва не убила комнатную собачку, тоже прекрасно вспоминалась: и ей Эва продекламировала стишок, не менее дурацкий, чем первый. На этот раз о длинных усах и о том, как они неизбежно окажутся в тарелке: суженый Ларины носил эти самые усы и очень ими гордился – в княжестве Герден это было последним писком моды.
– Только это и могу отыскать, – растерянно сказала я, пересказав все, что удалось вспомнить. – А с вами ее величество как будто и не разговаривала… Но я помню, как вы снимали ее с перил, когда она была маленькой! И как она просила вас помочь решить задачу или что-то объяснить! Не может же выйти так, что часть воспоминаний потерялась?
